Алёна по этому поводу частенько вспоминала обожаемого классика, которого сознательно или бессознательно, буквально или нарочито пародируя, цитировала всю жизнь:

 
Но вы, блаженные мужья,
С ним оставались вы друзья:
Его ласкал супруг лукавый,
Фобласа давний ученик,
И недоверчивый старик,
И рогоносец величавый,
Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и женой.
 

Алёна представила, как на нее посмотрел бы Игорь, окажись он и правда сейчас в купе поезда. Да уж, наверное, вообще никак не смотрел бы. Скорей всего, немедленно сбежал бы в другое.

Какой тоской наполнило Алёну это открытие! Какой тоской наполнил ее безразличный, пресыщенный взгляд Двойника! Она сразу ощутила себя некрасивой, унылой и если не старой, то изрядно поношенной… Такой же унылой и невзрачной, как ее черная куртка, черный свитер, черные брюки и черные туфли на низком каблуке.

Ну зачем она нарядилась во все черное?! В дорогу, типа, чтоб немаркое… Как будто она собиралась ехать не в купейном вагоне, а в товарняке. И черное, главное! Знает же, что цвет ей совершенно не идет. Зачем зачесала волосы назад, зажала их заколкой? Почему не накрасилась? Ну да, решила, что утром подмажется, перед прибытием в Москву, а сейчас, дескать, какой смысл краситься, уже около полуночи, сразу спать нужно ложиться.

Ну-ну… Вот и ложись, да поскорей. И еще отвернись к стене, чтобы Двойник тебя не разглядел ненароком и чтобы его красивое, словно выточенное лицо с аккуратной щеточкой бородки (совершенно такую же бородку отрастил Игорь, чтобы замаскировать несколько слабоватый подбородок – единственный недостаток в его сияющей, безупречной внешности!) утратило наконец пресыщенно-брезгливое выражение.

Тут Алёна спохватилась, что все еще стоит столбом в дверях и таращится на Игорева двойника с неприличным любопытством. А на нее таращатся двое других ее попутчиков.

Впрочем, Алёне было не до них. Она их едва разглядела. Вроде бы один высокий блондин, а другой невысокий шатен. Двойник же был брюнетом среднего роста.

Мужские взгляды обычно прибавляли Алёне бодрости, и она отлично знала, как нужно на них отвечать. Но только не в тех случаях, когда мужчины пялились на нее с таким уныло-безразличным выражением, как эти двое. Насупившись, она сунула сумку в угол, рядом с чьим-то изящным рюкзачком, уже лежащим там, стащила куртку, путаясь в рукавах, одернула свитерок и присела на свою полку бочком, будто горничная, пришедшая наниматься в богатый дом. А впрочем, горничную, пришедшую наниматься в богатый дом, вряд ли пригласили бы присесть…

Блондин и Двойник размещались напротив Алёны. Шатен, сидевший сначала на ее полке, помедлил было, а потом тоже перебрался на противоположную: то ли чтобы единственная дама в купе чувствовала себя свободней, то ли потому, что ему было неприятно даже сидеть рядом с ней.

Чувствуя себя как-то клинически по-идиотски, Алёна сложила руки на коленях и уставилась на башмаки попутчиков. Ну а куда еще смотреть, в самом-то деле? В окно? А что там увидишь, за пыльным вагонным окном, кроме темноты? На лица молодых людей? Неудобно… Вот она и смотрела на башмаки.

Двойник оказался обут в черные туфли с длинными, чуть загнутыми носами. Между прочим, у Игоря были совершенно такие же… При виде этих туфель у Алёны почему-то сжалось горло, и она поспешно перевела взгляд на мягкие коричневые мокасины блондина, а затем на черные кроссовки шатена. Джинсы на шатене тоже были черные. Алёна безразлично подумала, что кроссовки немного тяжеловаты для таких худых ног, как у шатена, а джинсы ему великоваты (вон как топорщатся на том месте, где ширинка). Ноги блондина выглядели куда как крепче и были плотно обтянуты темно-коричневыми вельветовыми брюками с манжетами. Алёне всегда нравились брюки с манжетами, и она невольно задержалась на них взглядом.

Очень стильно! Черт, черт, черт, ну почему сама Алёна, всегда такая элегантно-небрежная и даже где-то изощренная в нарядах, явилась сегодня в образе никому не нужной, стареющей тетки?!

Размышлять о собственном несовершенстве было мучительно и вообще ни к чему, поэтому Алёна принялась исподтишка разглядывать попутчиков.

Ноги Двойника скрывались под столиком, однако было видно, что на нем классические темно-синие джинсы. Еще на нем был синий джемпер с треугольным вырезом. Тонкая цепочка с крестиком убегала в вырез, перечеркивая впадинку между шеей и плечом. На пальце левой руки Двойник носил серебряное кольцо с чернью.

Между прочим, Игорь тоже носил серебряное кольцо – в виде двух переплетенных окружностей. Кольцо вызывало истерическое любопытство всех посетительниц танцевальной студии. Что означает это сплетение? Кто подарил кольцо Игорю? Да уж, наверное, немало было желающих делать подарки такому красавцу… А может, сам купил? Ну так вот, поясним: кольцо ему подарила Алёна, и переплетенные окружности когда-то так много значили для них. Интересно, Игорь все еще носит его или?…

Наша героиня отвела глаза от рук Двойника и снова посмотрела на шею. Цепочка чуть заметно поднималась на смугловатых ключицах и снова опускалась. Алёна заметила, как дрогнула – раз и два – ямочка на горле Двойника.

Алёне вдруг стало жарко. Захотелось расстегнуться. Но свитер не расстегнешь, его можно только снять. Хм, заодно можно представить, как уставились бы на нее парни, окажись она перед ними без свитера, в одном только лифчике! Небось убежали бы с криком ужаса. Она ведь им годится если не в маменьки, то в тетушки однозначно.

Между прочим, не все такие пугливые. Скажем, двое ее знакомых – Андрей и Константин. Одному из них тридцать два, другому двадцать девять. Они, как было принято писать в стародавних чинных романах, пользовались расположением нашей героини. Разумеется, ни один из них не подозревал о наличии соперника. Алёна очень умело их разводила во времени и пространстве и никаких несчастных случайностей (как то – перепутать час свидания или назначить обоим встречу одновременно) не допускала. Она была умная женщина, во-первых, а также писала детективы, во-вторых. А значит, умела держать интригу. Все-таки noblesse oblige!

Нет, не будет она ничего с себя снимать. Пока. А на ночь влезет в футболку, которая скрывает тело надежней, чем скафандр водолаза.

Алёна мимоходом отметила, что блондин одет в тускло-зеленый шелковистый пуловер, туго обтянувший его крепкий торс, а шатен – в черный свитер. Итак, он предпочитал черное, этот невысокий парень с небольшими руками, которые лежали, лежали себе на коленях, но вдруг нервно сжались в кулаки. Он исподлобья зыркнул на Алёну и снова опустил глаза. У него был нервный, красиво очерченный рот, в уголке которого имелась родинка. Губы его вдруг вздрогнули – не то в ухмылке, не то в такой же брезгливой гримаске, как у Двойника.

«Ему неприятно, что я на него смотрю!» – подумала Алёна, и ее настроение, конечно, испортилось бы еще больше, если бы такое вообще было возможно!

Куда уж хуже, в самом-то деле!

Но буквально через минуту она узнала – куда…

– Билетики на проверку, денежку за постель приготовим! – раздался зычный голос, и в купе вошла проводница, объемистая тетка с тугими обесцвеченными локонами. Кажется, встреть ее Алёна где-нибудь на улице, даже без формы РЖД и непременной клеенчатой сумки с кармашками, и то сразу догадалась бы, что перед ней именно проводница. Есть в них что-то типическое, есть!

А поезд-то уже отошел, оказывается. Алёна и не заметила.

Не тратясь особо на приветливость, проводница деловито проверяла билеты. Начался шелест купюр. Постель стоила 62 рубля 80 копеек, и молодые люди все, как один, достали по сотне. Проводница ворчала, что десяток нет (национальная финансовая болезнь нового времени – отсутствие десяток, ну просто клиника какая-то!) и мелочи на сдачу тоже. От копеек парни снисходительно отмахнулись, а десятки согласились подождать…

Все это время Алёна выворачивала наизнанку свою сумку. В сумке было четыре карманчика, но ни в одном она не нашла того, что искала, – кошелька. Не оказалось денег и в боковых кармашках, куда Алёна иногда прятала их. А вся мелочь из карманов куртки была, помнится, истрачена на маршрутку до вокзала.

Да где же кошелек?! Вытащили в маршрутке? Вряд ли – сумка была закрыта.

Тут ехидная память Алёны ловко, словно карточный шулер, выкинула картинку: ее комната, край письменного стола, на котором лежали блокнот, мобильный телефон, кошелек, ключи, паспорт со вложенным в него командировочным удостоверением и билетами в Москву и обратно. Все перечисленное добро, как она только что убедилась, лежало в сумке. Все, кроме кошелька. Наверное, в суете сборов Алёна смахнула его со стола, да и не заметила. И теперь он так и валяется под столом, хотя должен бы находиться в ее сумке…

Оч-чень хорошо! Ну просто исключительно – отправиться в Москву без копейки денег… И что же делать?

– Так, девушка, за постель платить будем?

Алёна жалобно моргнула:

– Извините… Представляете, я забыла дома кошелек.

– Осспидя… – вздохнула проводница. – Чего только люди не выдумают…

– Честное слово! – оскорбилась Алёна. – Можете проверить!

И она сделала попытку вывернуть перед проводницей сумку.

– Да ладно, чего тут бебехами своими трясти! – брезгливо отмахнулась та. – И что будем делать?

– Ну, я… не знаю… Можно, я без белья… просто так?

– Пользоваться матрасами и подушками без казенного белья запрещено, – отчеканила суровая вагонная хозяйка.

Алёна покосилась на сомнительной чистоты и мягкости матрас, свернутый в рулон и задвинутый в угол полки.

– Ну ладно, я просто так… на полке… на голой…

Проводница возмущенно фыркнула:

– На голой, ишь ты! Поройся еще в сумке, может, и найдешь чего, – предложила она бесцеремонно, как если бы безденежность Алёны давала ей право перейти с пассажиркой на «ты», будто с какой-то вокзальной синявкой, случайно затесавшейся в купейный вагон.

В другое время наша героиня не спустила бы, конечно, хамства, но сейчас она чувствовала себя не просто униженной – уничтоженной.

Такой позор! И Двойник все это видит и слышит!

Почему-то именно последнее казалось наиболее унизительным. Нет, перед двумя другими парнями тоже было ужасно стыдно, но Двойник… Как будто сам Игорь стал свидетелем невиданного, неслыханного позорища Алёны.

Она продолжала рыться в сумке, а между тем все яснее и яснее отдавала себе отчет: все же придется ей спать на голой полке.

Ох и новая позоруха начнется, когда попутчики станут стелить себе постели! Небось предложат безденежной дамочке с миру по нитке – по простынке…

Безденежной или… слишком скупой? А вдруг они все: и проводница, и молодые люди – втихомолку решили, что Алёна просто жадничает? Что жаба ее давит – заплатить за постель, и ради несчастных шестидесяти рублей она готова кости на голой полке ломать?

Тем временем шатену, очевидно, стало жарко, и он снял свитер. Под ним обнаружилась черная же футболка с какой-то непонятной надписью – «Yahooею». Блондин странно хрюкнул носом.

Алёна мельком глянула на надпись, ничего не поняла и продолжила искать выход из дурацкой ситуации, в которую влипла. В тяжелые моменты жизни мыслительные способности нашей героини всегда обострялись.

И наконец ее осенило!

– Послушайте, – искательно поглядела Алёна на проводницу, – вот мой паспорт, я готова оставить его вам в залог, а в Москве я получу деньги и принесу к отправлению вашего поезда. Вы обратно из Москвы днем? Во сколько, в четырнадцать или в семнадцать?

– В двадцать один! Вечером! – с какой-то мстительной интонацией выпалила проводница и поджала губы. – Это что ж, до вечера ждать, пока ты деньги принесешь? И вот еще не хватало – паспорт в залог брать! Нам запрещено. Потом еще скажешь, что я его у тебя украла.

– Почему? – растерянно хлопнула глазами Алёна. – Зачем мне такое говорить?

– Ну, уж тебе лучше знать! – туманно пояснила проводница.

– Хорошо, – сказала Алёна, хотя ничего хорошего в сложившейся ситуации не усмотрел бы даже тот жизнерадостный кретин, который уверял, будто клопы пахнут хорошим коньяком, а вовсе не коньяк клопами. – Хорошо… Тогда вы мои паспортные данные можете переписать. Мой адрес на штампе прописки: улица Ижорская, дом 24, квартира 17. Третий этаж, – зачем-то добавила она. – Смотрите, номер паспорта, дата выдачи… Вот бумажечка, вот ручечка, давайте запишем на бумажечку… А зовут меня…

– Да какая мне разница, как тебя зовут? – холодно перебила проводница. – Куда я потом денусь с твоей бумажечкой? Как отчитаюсь за комплект белья?

– О господи! Ну ладно, давайте я к начальнику поезда, что ли, обращусь с просьбой, раз такое дело! – воскликнула Алёна.

Однако проводница, не замедлясь ни мгновением, выдвинула новый ряд заградительных сооружений:

– У него сейчас ревизоры. Еще хуже нарвешься!

– Куда уж хуже… – уныло пробормотала Алёна, признавая полную бессмысленность борьбы с судьбой.

Вдруг блондин, до того, как и прочие, с молчаливым любопытством слушавший вышеприведенный диалог, сказал проводнице примирительным тоном:

– Да ладно, хватит вам женщину мучить. Вот, возьмите деньги. Я заплачу за ваше несчастное белье.

Алёна уставилась на него недоверчиво – и тут же лицо ее обожгло румянцем стыда.

– Нет, что вы, я не могу, мне так неловко… – забормотала было, однако тотчас сообразила, что предложенный выход – единственно достойный для нее, и чем дольше она будет размазывать неловкость сложившейся ситуации, тем большей дурой себя выставит. Хотя, кажется, и так больше некуда. Делать нечего, надо немедленно прекращать сцену. – Большущее вам спасибо, огромное! Я просто не знаю, что бы я без вас… Давайте я скорей запишу ваш адрес, я перешлю вам деньги… или сама принесу… Скажите, скажите мне ваш адрес!

Проводница пренебрежительным взглядом окинула Алёну и хмыкнула:

– Лучше по почте отправь. Чего в гости-то намыливаешься? – И, швырнув на Алёнину полку пакет с бельем, тетка вышла из купе, оставив несчастную пассажирку в состоянии, близком в коматозному.

«Я вовсе не намыливаюсь», – чуть было не начала лепетать Алёна. Однако, на счастье, язык у нее присох к гортани, не то она и вовсе довела бы ситуацию до абсурда.

– Ладно, с адресом мы потом решим, – сказал блондин, отводя глаза и тоже, видимо, чувствуя себя преглупо. – Парни, давайте выйдем, пусть дама устраивается.

И он проворно выскочил в коридор. Двойник и шатен последовали за ним, так же старательно не глядя на Алёну.

Дверь захлопнулась, наша несчастная склеротичка смогла наконец-то перевести дух. Оставшись одна, она даже умудрилась сделать вид, что ничего особенного не произошло, и легкомысленно пожала плечами: мол, да подумаешь!

Она сунула под полку свою сумку, переложила на противоположную изящный синий рюкзак с красиво переплетенными буквами PS, принадлежащий кому-то из парней, и начала стелить постель.

Интересно, что значит монограмма? Вроде бы Алёна уже видела ее раньше. И не столь уж давно… А, ерунда! Какое она имеет значение?

За нехитрым процессом разборки пакета с бельем Алёне почти удалось прийти в себя, потому что наша героиня принадлежала к разряду тех людей, которых называют пофигистами. Она принимала все, с ней происходящее, близко, порою даже чрезмерно близко к сердцу, однако последствия умела виртуозно выкидывать из головы.

Итак, она принялась стелить постель, уверяя себя, что все произошедшее – полная ерунда. Ну стали какие-то мальчишки свидетелями ее позора… Да и вообще, где здесь позор? Небольшая неловкость, только и всего. Сейчас она ляжет спать, утренняя суета вовсе все размажет, ей будет не до попутчиков, им – не до нее, они больше в жизни не увидятся… Так о чем переживать?

Алёна переоделась в любимую футболку и хлопчатобумажные разноцветные велосипедки до колен, которые стали уже слишком вылинявшими для того, чтобы появляться в них среди разряженных в пух посетительниц шейпинг-зала, где она занималась, ну а спать в них в поезде было просто замечательно. Наденешь еще носочки – мягонькие, белорусские, тоже чистый хлопок, – и всю ночь тепло, как дома. Алёна вообще почти всегда спала в носочках, потому что ноги у нее постоянно мерзли. Да и пальцы рук оставались холодными даже в самую жаркую жару. А зимой вообще катастрофа, потому что они не согревались и во время работы на компьютере. Иногда Алёне приходилось нарочно ставить рядом кружку с кипятком и частенько обхватывать ее пальцами. В такие минуты наша писательница воображала себя Анной Ахматовой в Петрограде времен Гражданской войны.

Итак, она переоделась и легла в постель, почти обретя привычное состояние уверенности в себе (хотя бы внешне!) и общего пофигизма.

Однако самочувствие ее было бы несколько иным, если бы она услышала, как шатен, едва захлопнулась дверь купе, встревоженно пробормотал, глядя на Двойника:

– Слушай, ситуация осложняется. Кажется, она тебя узнала.

– Да брось, – буркнул тот. – На меня все бабы так реагируют, я уже привык. В любом случае, раз уж мы начали это дело, сворачивать поздно. Поздно! Или вы пасуете?

– Я – нет, – решительно бросил шатен.

– Ну ладно, я тоже… – после некоторой паузы пробормотал блондин.

Телефонный разговор, состоявшийся во время описываемых событий

– Привет, Шурка.

– А, это ты… Привет.

– Ну как, все ОК?

– Вроде того.

– Ты в купе, что ли?

– Да нет, на минутку вышли. Попутчица переодевается.

– Ах вот оно что…

– Ну да.

– Ну и как?

– Пока никак.

– Еще не начинали?

– Нет.

– Эх, черт, как охота посмотреть!

– Посмотришь, если все получится.

– Ладно-ладно, какое может быть «если»… Все получится.

– Ну давай. Пока. Мы тут хотели в ресторан сходить.

– А, понимаю, глотнуть для храбрости… На сухую не можете?

– Пошел бы ты, а, малютка? Что ты в таких делах понимаешь?

– Кто? Малютка?! Как слежку провести, как в систему влезть, так, братишка, выручи… А теперь малютка? Да что бы вы без меня делали! Как бы вы узнали…

– Никак. Точно, мы бы без тебя пропали. Но сейчас притихни. Завтра позвоню. Все, чао-какао.

– Ёлы-палы… Я до завтра не доживу, мли-и-ин!

– Уж доживи как-нибудь! Постарайся!

* * *

Как обычно бывало в поездах, Алёна долго не могла уснуть. Прежде всего из-за этого она терпеть не могла железную дорогу. Ночь превращалась в пытку, а потом днем хотелось приклонить голову где ни попадя, ноги заплетались, ничто не было в радость. Завтра, кажется, ее ожидает такой же замечательный день.

Слишком громко стучали колеса, слишком громко плакал ребенок в каком-то купе – вот же повезло кому-то! – слишком громко хохотали мужики за тонкой стенкой, в соседнем купе…

«Может, эти там?» – подумала Алёна. «Эти» как ушли, так до сих пор и не возвращались, хотя на часах уже (она посмотрела) половина второго. Ох, как они ржут! Алёна терпеть не могла слово «ржать», когда оно не касалось лошадей, но сейчас иначе просто не скажешь. Еще угораздило забыть французские восковые затыкалочки для ушей – иногда единственное средство уснуть. Конечно, можно скомкать мягкую бумажную салфетку, но от чуть слышного шелеста бумаги в ушах вообще с ума сойти можно, подобное испытание не для таких невропаток, как Алёна Дмитриева. И штора не спущена, в купе то и дело врывается свет. Почему так много света ночью на железной дороге? Ну просто мучение, честное слово!