Читать книгу «Имаго» онлайн полностью📖 — Элен Фир — MyBook.
image

Глава 7

Ночь была полна звуков. Где-то надрывно плакал ребенок, заходился стонами и криком. Я села в кровати и включила уцелевший ночник. В комнате никого не было, но я явственно слышала жуткие всхлипы: чей-то нереальный, словно долетающий из глубокой ямы голос причитал прямо в моей голове.

– Мамочкамамочка

Я вышла из спальни, стараясь определить источник звука. Темная квартира казалась огромной: чтобы не оставлять за спиной мрак, я включала каждый торшер, каждый светильник. Невидимый ребенок продолжал плакать:

– Помоги мне, мамочка, почему ты никак не поможешь мне

– Замолчи! – Я опустилась на колени, отчаянно прижимая кулаки к вискам. – Замолчи, замолчи…

Плач постепенно стихал, как будто отдалялся. Затаив дыхание, я прислушивалась, не вернется ли этот странный голос, но все было тихо. Циферблат показывал три часа ночи. Окна соседних высоток казались пустыми глазницами, тысячами глаз, и я отвернулась, обхватив себя руками. Это не могло мне показаться. Просто не могло. Я замерла на пороге комнаты, раздумывая, стоит ли выключать свет, но вспомнила о той темноте, что сейчас царит за тонкой перегородкой оконного стекла. Поэтому я просто вернулась в спальню, легла на кровать и дрожащими руками натянула на себя одеяло. Пот крупными бусинами скатывался по коже, меня то бросало в жар, то схватывал озноб; стуча зубами, я с силой поджала колени к груди с твердым намерением поспать. И впала в спасительное забытье.

* * *

Утро наступило быстро, как по мановению руки.

Лежа в постели и глядя в потолок, я анализировала свое состояние. Тело горело, словно его пропустили сквозь мясорубку; вдобавок меня все еще сильно клонило в сон. Часы показывали двенадцать, и я крепко задумалась, стоит ли вообще идти на работу в таком состоянии.

Позвонив миссис Келлер, я предупредила ее о своем недуге. Кажется, она поверила – хотя кто бы не поверил, слыша в телефоне несчастный, хриплый голос больного человека? Завершив короткий, но суливший пару дней покоя разговор, я откинулась на подушку. Поспать еще пару часов – пока самая важная задача.

Свет, бьющий из окна, безумно раздражал. Я с силой зажмурилась. Не помогло. Тогда я встала и подошла к шкафу. Вытащив все имеющиеся одеяла и пледы, я сложила их на своей кровати и, улегшись, принялась накладывать их на себя слой за слоем. Вскоре я очутилась в темном непроницаемом коконе и с облегчением вздохнула. Ну и что, что жарко, – зато темно. В конце концов, я заслужила немного покоя.

Трудно назвать то, что я видела, снами – это скорее напоминало путаные видения, которые приходят в тяжелом температурном бреду. Я бежала по полю, где были лишь небо и трава, трава и небо, и вокруг странными цветами пестрели бабочки, сложившие крылья. Они взлетали, когда я тревожила стебли, садились на меня и трепетали, щекоча цепкими лапками. Позади неумолимо маячила фигура. Когда я уже готова была закричать от отчаяния и страха – сколько бы я ни бежала, все равно оставалась на месте, – фигура растворилась, поднявшись в воздух темным столпом пыли.

– Оливия

Сон прервался резко. Организм включился сам по себе, как машина: завертелись шестеренки, заскрипели суставы. Руки, согнутые в локтях, медленно распрямились, а ноги, наоборот, поджались к животу. Я выбралась из жаркого кокона одеял и взглянула в окно. Солнце уже почти село – на горизонте сияла золотая линия заката, окруженная лиловыми облаками. Я взглянула на электронные часы: зеленые цифры показывали девять. Никакой сонливости, взгляд ясный и четкий, словно кто-то вытащил хрусталики из глаз и промыл их. Обычно я очень тяжело просыпаюсь.

Я прошла в кухню, думая о том, сколько денег накапает на счет после суток иллюминации – лампы все еще горели. Я привычно достала из маленького холодильника апельсиновый сок, а из шкафчика – любимые хлопья, залила их в пиале и, взяв ложку, застыла. Сахарные пластинки тихо шуршали, впитывая солнечно-желтую жидкость, раскисали, превращаясь в сладкую жижу. В нос ударил такой едкий запах лимонной кислоты, что я отшатнулась, зажимая его ладонью. Невозможно. Я была почти уверена, что при контакте языка с этим нежные вкусовые сосочки просто расплавятся.

В отчаянии я заглянула в холодильник и, достав оттуда молоко, глотнула прямо из картонного пакета. Холодная жирная жидкость хлынула из уголков рта, закапала на пол, расплылась пятном на пижаме. Я утерла губы тыльной стороной ладони. Землистый привкус, кисло-сладкое послевкусие, запах вымени и чего-то еще, химического, но больше ничего. Тогда я допила молоко и смяла картонку в руке. Желудок недовольно буркнул, но обошлось без извержения. Я удовлетворенно вздохнула, но с нарастающей тревогой осознала: этого недостаточно.

В холодильнике были вино и пиво, фрукты и салаты, колбаса, сосиски, йогурты, бургеры. Они манили красотой, но вблизи оказывались отвратительными: каждая гнильца на фруктах пахла брагой и плесенью, от колбасы и сосисок несло прогорклым жиром и свиной шкурой. Пиво источало мерзкий запах дрожжей, а йогурты смердели, как открытые фломастеры. Я закрыла мини-холодильник и прислонилась к нему. Вся моя жизнь вертелась вокруг культа Еды и Алкоголя – сомнительного сонма богов, носящих прекрасные маски на уродливых лицах. Когда один отворачивался от меня, я возносила молитвы другому, и дары не заставляли себя ждать. Но теперь сразу оба порочных божества оказались предателями: я не могла вынести ни их вкуса, ни запаха. Все, чем я так наслаждалась, в чем топила горе и чем заедала тяжелые дни, кануло в Лету.

Я наморщила лоб. Можно было вытащить все съестное и проверять кусочек за кусочком, прислушиваться к ощущениям. Воодушевленная свежей идеей, я опустошила холодильник и нагрузила продуктами столешницу. Оценивающий взгляд остановился на сырой говядине, потом скользнул по алому куску свинины. Я взяла говядину в левую руку, свинину – в правую, задумчиво взвесила каждый кусок, понюхала. От говядины исходил пресный запах застарелой крови, от свинины – сладковатый, жирный. Сглотнув липкий комок слюны, я поднесла говядину ко рту и сомкнула челюсти. Упругие волокна хрустнули под зубами, язык беспокойно заплясал по склизкой поверхности. Желудок никак не отреагировал на эту непривычную пищу, но я недовольно отстранилась. Невкусно. Абсолютно.

Судорожно вздохнув, я надкусила свинину. По губам заструилась влага. Как вкусно! Постанывая от удовольствия, я скорчилась на полу, отрывая кусочек за кусочком, глотая с жадностью, почти не жуя. На пол капала коричневая кровь из перерубленных вен, стучали осколки небрежно выплюнутых костей. Я вспомнила, как в детстве, у бабушки в гостях, попробовала сырой фарш из индейки. Тогда казалось, будто во рту у меня очутилась старая половая тряпка. Но сейчас я съела кусок свинины целиком.

Закончив, я вытерла губы и неуверенно посмотрела на оставшуюся еду. Есть ли смысл пробовать мороженое или колбасу, сыр или пирожные, если мой желудок уже с удовольствием принял сырую свинину? Я протянула руку к банке «Бен энд Джерриз», сняла пластиковую крышку и понюхала десерт. Запах холодильника, сливок, масла. Аромат шоколадной крошки, размокшей в подтаявшем мороженом. Все это не вызывало отвращения, но казалось инопланетной пищей: вроде пахнет вкусно, но есть не хочется.

Я сдалась и, взяв черный мешок для мусора, сгребла все съестное в его жадную пасть. Я опустошила шкафчики, выгрузив оттуда сухофрукты и орешки, хлопья, печенье, конфеты. Из деревянной хлебницы я вывалила хлеб и булочки для гамбургеров, а из плетеной корзины – все пакеты с макаронами. Безжалостно и методично я уничтожала свои запасы, а мешок в руках тяжелел и распухал, как черный полиэтиленовый желудок.

Уложив сверху упаковку замороженных равиоли, я завязала его горлышко резинкой для волос и потерла лоб. Со всех сторон на меня смотрела пустота. Не без усилий я выволокла мешок к мусорным бакам. Сегодня на этой улице у всех бездомных будет воистину замечательный пир.

* * *

Собрав остатки денег в кошельке, я смогла снова положить в холодильник немного еды – пускай не баварские колбаски, а всего лишь немного сырого мяса и молока, но все лучше, чем ничего. Я вздохнула, выложила на широкое блюдо два куска свинины, прихватила бутылку молока и прошла к телевизору.

На экране замелькали тревожные кадры: тела, накрытые простынями, черные пакеты на стальных каталках… Я задержала взгляд на хмурых лицах полицейских, прогоняющих зевак с места происшествия.

– В штатах Нью-Гэмпшир, Вашингтон, Мэн и Огайо официально объявлен комендантский час: лицам всех возрастов не рекомендуется появляться на улицах после десяти часов вечера во избежание провоцирования убийц. Замеченные полицейскими патрулями люди будут отправлены в участок для установления

Я пожевала свинину, глядя в окно. Как много идиотов решится нарушить комендантский час из-за какой-то ерунды? Кажется, полиции подкинули приличную работенку. Я не понаслышке знала, что нельзя быть уверенной в безопасности даже в собственной квартире. Моя беда пришла в лице симпатичного парня – это ли не повод задуматься о том, как опасно сейчас доверять кому-либо? По крайней мере, теперь я знала природу этих преступлений… думала, что знаю.

Рваные раны на шеях. Зубы, разрывающие кожу, тянущее ощущение в укушенном месте. Словно тебя высасывают через соломинку.

Я замерла, не донеся до рта бутылку с молоком. Мне нужно найти его. Найти и выяснить, что происходит. В чем тайна крови, растворяющей швы, почему изменились мои вкусы, откуда сонливость. Будет восхитительно, если это просто новая неизученная инфекция, – тогда пойду и сдамся в больницу на опыты: пускай тычут в меня шприцами, но я хотя бы послужу материалом, помогающим в борьбе с какой-то дрянью.

Но если это то, о чем я думаю, – вампиры, кровососы, носферату

…то я сделаю все, чтобы он пожалел о содеянном.

* * *

К вечеру заломило зубы. Сходя с ума от боли, я перерыла шкафчики и ящики в поисках аптечки с обезболивающим, но едва таблетка очутилась в желудке, как тот конвульсивно сжался. Поскальзываясь, я добежала до раковины и извергла в нее его содержимое. Глядя, как мутно-белая от выпитого молока слизь уходит в слив, я повозила языком во рту и сплюнула оставшийся комок. Таблетку.

Посмотрев в зеркало растерянными, широко распахнутыми глазами, я подняла верхнюю губу. Хм, десны казались воспаленными. Но ведь я недавно была у стоматолога: мне поставили пломбу и сказали, что остальные зубы в полном порядке. Не может кариес сожрать за месяц то, что до сих пор не трогал? Я закрыла глаза, чтобы не думать о боли. В ушах воцарился густой звон: он наполнял меня изнутри, шипел, как растворимая пилюля, расходился по капиллярам. Бесконечный бег крови по двум кругам. Стон суставов. Бурление и скрежет в кишечнике, звуки пищеварения. Я изумленно прислушивалась к себе, сидя на холодном полу. Как странно. Люди изучают космос, зачарованно рассматривают фотографии и слушают записи, но ведь космос – он и внутри тоже. Я склонила голову набок, щелкнули шейные позвонки.

Отстранившись от чудес внутреннего мира, я обратилась к окружающему. На четвертом этаже засвистел чайник, на третьем проснулся ребенок. Сейчас он закричит… Огромный людской муравейник издавал мелкие заурядные звуки. Я шокированно прикоснулась кончиками пальцев к ушным раковинам. В верхней челюсти что-то противно тикало, будто там завелись термиты. Боль отупляла. Я спрятала голову меж коленей, стараясь утихомирить нытье в деснах. Вампиры. Сейчас это слово не казалось мне нелепым, сошедшим со страниц книг, и я была почти уверена, что начала познавать его во всей таинственной древней глубине. Я питаюсь не тем, чем раньше, стала вялой и сонливой, обострился мой слух. Но ведь я не пью чужую кровь и не сплю в гробу – кто же я тогда? Или сказки о вампиризме – всего лишь преувеличенные пересказы слухов?

– Когда я найду тебя, – прошептала я, глядя на мерцающие огни за окном, – то вытрясу всю правду.

Многоцветная галактика города подмигивала мне тысячью пульсаров.

* * *

– Хм, очень интересно, – пробормотал стоматолог, держа мой рентгеновский снимок под лампой.

– Что там? – Я с любопытством перегнулась через кушетку, но врач сам повернулся ко мне.

– Это похоже на периодонтит, но ваши зубы в полном порядке, за исключением тонких канальцев над верхними клыками, выходящих в ротовую полость. Вот, видите?.. Они толщиной с волос, но разглядеть их здесь можно. Никогда не видел, чтобы кариес прогрессировал таким способом. Вот это, – он потыкал пальцем в темные пятна в деснах на снимке, – как я понимаю, пазухи, полости, образовавшиеся в мягких тканях. Сейчас они заполнены экссудатом, как оно бывает при воспалении…

– То есть придется ставить пломбы?

– Думаю, да. – Стоматолог аккуратно убрал снимок в конверт и вручил его мне. – Огромная работа – лечить оба зуба. Сейчас боль не беспокоит?

Я покачала головой. Тиканье исчезло в шесть утра, оставив после себя неприятное покалывание. Я понятия не имела, что все это значит, а пятна на снимке не добавляли ясности ситуации.

– Тогда всего доброго. – Врач улыбнулся мне, и я мельком окинула взглядом два ряда белоснежных квадратных зубов. Он удалил себе клыки. Надо было тоже их удалить, пока они не превратились в колодцы с гнилью. Я задумчиво ощупала языком две заостренные пики во рту.

Скоро Хеллоуин. Тыквенный пирог, сладости, пунш. В детстве я всегда наряжалась в ведьму: покупала парики и зеленый грим, шила кривые шляпы нарочито крупными стежками. В старшей школе я впервые сменила образ: с милой зеленолицей чародейки на красивую утопленницу. Синяки под глазами, бледная кожа, черные волосы, залитые лаком для эффекта влажности… Джи неизменно переодевалась в Уэнздей Адамс, а в старшей школе и после – в Мортишу. Мы великолепно смотрелись вместе, и сейчас я с грустью оглядывалась в прошлое, не затуманенное проблемами взрослых.

Я встала посреди улицы, несмотря на холодный дождь, капающий за шиворот. В жилах вскипала ненависть к человеку, едва не убившему меня и заразившему непонятно чем. И в этот момент мне хотелось лишь одного – убить.