Виктор Селиверстов

28.07.2018 по приглашению известного ямальского резчика по дереву и мамонтовой кости Виктора Егоровича Селиверстова я посетил его мастерскую – настоящую сокровищницу изделий из кедра, абачи (африканское дерево), кости мамонта, оленя, лося и других натуральных материалов. Его гостеприимная мастерская часто встречает гостей из разных уголков России и не только. Здесь бывали и норвежцы, и англичане, и шведы, и американцы, и финны… Виктор Егорович – член Международного союза по изучению четвертичного периода (International Union for Quaternary Research, сокращённо INQUA) – главной международной общественной научной организации специалистов по изучению четвертичного периода (последние 2,6 миллиона лет) истории Земли.

Для Виктора Егоровича мамонт – не ископаемое существо, а реальный житель нашей планеты. Несколько часов прошло в увлекательнейшей беседе о качествах мамонтовой кости, о том, как жили мамонты, чем питались, как внешняя среда влияла на их существование и облик. Если захотите узнать о мамонтах, не стесняйтесь спрашивать Селиверстова, он расскажет о них всё.

Иногда мне казалось, что мой собеседник что-то скрывает, что всё-таки он где-то видел живых мамонтов или даже какое-то время наблюдал за ними, находясь неподалёку от их стада. Кстати, последние мамонты вымерли не так уж и давно – всего 3,5 тысячи лет назад, и, к примеру, египетские фараоны ещё были их современниками. Попутно ознакомился я и с целой коллекцией головных уборов из разных стран, которые посетил наш ямальский мастер. В одном из уборов я даже сфотографировался.

По словам Селиверстова мамонтовая кость обладает светлой энергетикой Земли и может служить реальным оберегом. Сообщив об этом, он посмотрел на меня, улыбнулся и, произнеся слово «навсегда», вручил мне фрагмент бивня мамонта. Спасибо, Виктор Егорович, добрейшей души человек: теперь и у меня есть свой мамонтовый оберег. Навсегда.

История мамонтов, конечно, очень интересна, но, вернувшись из гостей, я решил поинтересоваться и историей происхождения уникального человека, занимающегося столь необычным делом, поскольку говорили мы о многом, в том числе и о своих родовых корнях. В частности, Виктор Егорович упомянул, что один из его предков служил до революции 1917 года офицером, а неподалёку от Москвы существует село Селиверстово, имеющее прямое отношение к его роду.

Всё подтвердилось. По сказаниям старинных родословцев 15 века род Селиверстовых происходит от выехавшего из Большой Орды в пору правления Ивана Великого (деда Ивана Грозного) «мужа честна» по имени Феогност, получившего в крещении имя Василий. Его сын Селиверст и стал родоначальником знаменитой в дальнейшем русской фамилии. Богдан Васильевич Селиверстов был воеводой в Ливнах и на Осколе (1596). Афанасий Ермолаевич Селиверстов – воеводой велико-пермским, чердынским и соликамским (1654), Фёдор Афанасьевич Селиверстов – в Ряжске (1659), брат его Иван – в Калуге (1678) и Алексине (1682), Яков Фёдорович Селиверстов – в Ядрине (1693). Род Селиверстовых внесён в VI часть родословных книг Тульской и Тамбовской губерний, это древний воинский род, служивший России со времён Великого княжества Московского до советских времён включительно (отец Виктора Егоровича сражался в Великой Отечественной войне, будучи артиллерийским офицером).Фамильный герб рода Селиверстовых внесён в Часть 7 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 42.

Тойво Ряннель

Его картины бережно хранятся в собраниях музеев России, в частных коллекциях США, Франции, Германии, ЮАР, Швеции, Японии, Китая и Финляндии. Его «Рождение Енисея», «Горные кедры», «Портрет матери», «Сердце Саян» безоговорочно признаны одними из вершин реалистического изобразительного искусства ХХ века. Заслуженный художник РСФСР, народный художник РСФСР, почётный академик Российской академии художеств…

Помню, с каким непередаваемым сдержанным финским юмором, хитровато поглядывая на меня (пойму ли?) он рассказывал о том, как ему сообщили о награждении званием народного художника. Позвонили из Москвы, поздравили, он поблагодарил и поинтересовался, мол, если уж народным наградили, то нельзя ли как-нибудь и судимость снять? На другом конце телефонного провода от неожиданности воцарилось молчание, затем пообещали перезвонить.

Дело в том, что Тойво Васильевича угораздило родиться в семье финнов, проживавших в деревне Тозерово Шлиссельбургского уезда Петроградской губернии в 1921 году. И в 1931-ом всю их семью выслали в Удерейский район Красноярского края. Так десятилетний мальчик Тойво был наказан советским государством только за то, что родился финном. Всем навеки погребённым в мёрзлую сибирскую землю людям, носившим неугодные властям финские, латышские, литовские и эстонские фамилии, нет точного числа… В Омское художественное училище Ряннеля приняли только по особому разрешению спецкомедатуры. Каково было жить молодому человеку с клеймом преступника неизвестно за что? Его дважды мобилизовывали на фронт в 1941 и в 1943… и дважды отзывали. Не из-за финской ли фамилии? Весьма похоже, что да. Только в 1993 году указом президента России народный художник России Тойво Васильевич Ряннель получил окончательную гражданскую реабилитацию.

У Тойво Васильевича было много друзей-художников и вообще – друзей. О врагах его я ничего не знаю, наверное, их просто не было. Однажды, в 1968 году художники Елин и Балдин оказались вместе с Ряннелем в дивногорской гостинице в компании с Владимиром Высоцким, только что завершившим работу на съёмках фильма «Хозяин тайги». Оттуда все вместе поехали в мастерскую Ряннеля в Красноярске на улице Ленина. Балдин вспоминал, как сделал фломастером рисунок поющего Высоцкого и попросил поэта оставить автограф на нём. Тот сразу же засвидетельствовал на рисунке «Это я!» и расписался. Был прекрасный вечер. Владимир Семёнович много пел, о чём все после долго вспоминали.

Я хорошо помню ту мастерскую, поскольку не раз бывал в ней. Тойво Васильевич не только любил поэзию, но и сам написал немало замечательных поэтических книг: «Капля в море», «Сверкнула пламенем Жар-птица», «Горные кедры», «В кругу друзей», «Тропа через век»… Помню его домашние сибирские пельмени и гостеприимство. А потом он попросил меня что-нибудь прочитать из своего, хотя он это, безусловно, читал, но ему хотелось послушать стихи именно в авторском исполнении. Конечно, и мне это было приятно…

Есть в Финляндии в провинции Уусимаа недалеко от Финского залива город Вантаа. Это родина философа-логика Яакко Хинтикка и хоккеиста Микко Коскинена, а также известного финского автогонщика Мики Хяккенина, победителя Формулы-1. Сюда в 1995 году с семьёй, как репатриант, переехал народный художник России Тойво Ряннель. 15 марта 2012 года он скончался в Вантаа. Вечная ему память.

Виктор Астафьев

рассказ «Последний поклон» (воспоминания о В. П. Астафьеве)

«Эльдару Ахадову с поклоном и на добрую память

Виктор Астафьев, 14.02.2000г.»

(надпись на книге)

Мысль записать то, что сохранилось в моей памяти о встречах с Виктором Петровичем, появилась у меня практически сразу же после известия о кончине великого русского писателя. Да, всё никак не мог заставить себя собраться, только теперь, спустя несколько месяцев после похорон…

Каким же он запомнился мне? Весёлым. Его жизнерадостный от сердца открытый смех помню очень хорошо. В декабре 1995 года в помещении редакции литературного журнала «День и ночь» от всей души развеселил его мой застольный рассказ о первом знакомстве с Сибирью. Беседовали мы довольно долго, Виктору Петровичу кто-то пытался напомнить о времени, да он всё отмахивался. Впрочем, я и сам, увлекшись своим рассказом, сгоряча так и не заметил сновавших вокруг нас телевизионщиков. Только после, уже дома – увидел фрагмент нашей беседы с Астафьевым по телевизору. Видимо повествование о моих приключениях пришлось ему по душе: отборного коньячку по ходу дела он улыбаясь подливал сам… Ещё от той нашей встречи у меня сохранилась первая подписанная самим писателем книга.

Помню Виктора Петровича взволнованным и растроганным. Это было на церемонии посвящения в лицеисты одаренных ребят из Красноярского литературного лицея. Вокруг писателя всегда вращались разные люди: чиновники от литературы и просто чиновники, литераторы, которым что-нибудь нужно было от него, просто восторженные поклонники и поклонницы. Быть назойливым – не в моем характере. От того, что ни разу я не навязал ему своего присутствия, непосредственное общение с ним, было для меня бесценным, ибо случалось оно только естественным ненамеренным образом. А в тот раз наши места в актовом зале дома Союза Писателей случайно оказались рядом: он поздоровался и присел справа возле меня. Выступления юных лицеистов, церемония их награждения, посвящение в лицеисты новичков и само вручение ученических билетов ребятишкам – дела, которыми в тот день пришлось отчасти заниматься и самому Виктору Петровичу, всерьёз взволновали его. У него было доброе отзывчивое сердце…

После того, как молодежь ушла, на чаепитии с Виктором Петровичем осталось несколько красноярских писателей и педагогов литературного лицея. Были Михаил Успенский, Сергей Задереев, Марина Саввиных, ещё несколько человек. Рассказывал он тогда о том, как разные политически ангажированные местные и московские организации постоянно обращаются к нему с просьбами высказаться по тому или иному событию, поддержать их позиции, и о том, как он устал от всего этого, постоянно отказываясь участвовать в этих сиюминутных игрищах…

Ещё помню великого писателя огорченным до глубины души после заседания писательской организации, на котором как-то разом вылезли наружу все накопившиеся противоречия, взаимные обиды, обнаружился раскол в писательских рядах…

Виктору Петровичу было уже нелегко ходить. Он вышел, опираясь на палочку, встал перед всем обществом и в качестве аргумента против раскола организации зачитал отрывок статьи Валентина Курбатова. Я помню его резкий и гневный голос в тот вечер.

А ещё я помню Астафьева одиноким. Это было после торжественного праздничного концерта в Большом Концертном Зале города. Концерт был посвящен двухсотлетию со дня рождения другого великого русского писателя и поэта – Александра Сергеевича Пушкина. В зале присутствовали потомки Пушкина со всего мира, было множество людей из местной и приезжей культурной элиты общества, руководители города и края. И вот по окончании действа, когда народ стал расходиться, получилось так, что я поотстал от схлынувшей уже из зала толпы, увлекшись беседой с одним из потомков Александра Сергеевича, приехавшего из Иркутской области. В холле было уже наполовину пусто, когда я неожиданно для себя заметил впереди одинокую фигуру опирающегося на трость, медленно и тяжело идущего пожилого человека. Это был Виктор Петрович Астафьев. Помню, как поразила меня эта одинокость, тем более удивительная при том обилии людей бомонда и временщиков разного толка, которые постоянно вились вокруг!.. Никто не предложил ему помощи, никто вроде как… не заметил его! При том ажиотаже вокруг его имени, который ощущался все время, это было невообразимо, но… Он был ОДИНОК. И ни одна живая душа этого не заметила в тот ликующий праздничный день.

Помню нашу с ним короткую беседу в день Победы. Мы сидели рядом на одном бежевом диване в кабинете председателя писательской организации. Он пригубил вина за ту самую Победу, за которую заплатил когда-то собственной кровью, и сидел, тихий, задумавшийся о чем-то, о своём…