Прошел мимо. С какой-то девушкой, невысокой большеглазой брюнеткой. Взглянул на меня мимоходом и не узнал. И я сделала вид, что не узнала. Внешне он почти тот же, хотя и потерял былую форму, отрастил живот. Он, конечно, и подумать не мог, что я в Стамбуле. На расстоянии двух шагов от него. Он-то думал, сестричка в Дубае… Прошел мимо, вытирая бело-синим платком пот со лба. Глупец, какого ж ты прикатил в Стамбул в конце июля, в самое пекло? Лучше бы в Бодрум съездил… Я и сама задыхалась от жары: таких душных вечеров давно не было. Рабочий макияж медленно растекался, голова в парике взмокла… Он уже почти исчез из поля зрения, а мне вдруг захотелось побежать следом. Встать перед ним. Спросить, гордится ли он сестрой-проституткой, обслуживающей «черножопых»? Опозорить перед спутницей… Тушь потекла – от жары или от слез? Черт, плачу.
Вообще-то мы с детства грызлись. Разлад начинался с игрушек, продолжался дракой за телефон, скандалами из-за того, как он обращался с матерью. С подросткового возраста брат относился к маме пренебрежительно. Для него существовал авторитет одного отца – его идеализировал, ему поклонялся, им восхищался… Женя старше меня на два года. По словам бабушки, брат жутко взревновал, когда я родилась. Как младшую меня всячески баловали, позволяли то, что запрещалось Жене. Он сердился, срывал обиду на мне. Однажды столкнул меня, пятилетнюю, с дивана во время игры, и я сломала правую руку. Женю наказали и скоро на год отправили к бабушке на юго-запад. В школе мы тоже не общались. Даже друзья брата не знали, что Александра из «б» на две параллели младше – его сестра. Стыдился…
Выросли в одной семье врагами. Я заходила на кухню, когда Жени там не было. Женя смотрел телевизор, пока я гуляла с подружками во дворе. Жили на одной территории, но по разные стороны от стены непонимания. Если в подростковом возрасте мы чуть ли не ежечасно ругались, то, повзрослев, стали друг для друга ничем… Папа стоял на стороне сына в любой ситуации: «Он мужчина, ты – девушка. Ему лучше знать, как себя вести. У Жени более трезвый взгляд на жизнь. А ты летаешь в облаках, читаешь глупые романы, забиваешь голову чепухой. Лучше иди посуду вымой! Олеся устала за тобой прибирать!» Я с отцом не спорила и все больше отдалялась от них. Мама замечала натянутость в наших отношениях, волновалась, пыталась вызвать на откровенный разговор. Брат отмалчивался, опустив голову. Если отец был дома, моментально становился на защиту Жени: «Ладочка, ты мужика воспитываешь, а не девку. Что ты хочешь? Чтобы они вместе играли в куклы?! Или вязали перед телевизором?! Пойми, он – муж-чи-на»…
После смерти мамы отношения с отцом ухудшились. Доходило до рукопашной. Он вечно меня упрекал: слишком вызывающе одеваюсь, слишком поздно возвращаюсь… Когда отец сообщил о своем намерении снова жениться, я решила уйти из дому. Собиралась временно пожить в доме покойной бабули. Но отец ключей не дал: «Проваливай, куда хочешь…» Брат стоял рядом, ничего не говоря. Они были заодно. Одним целым. Через неделю я уехала из России…
На вопросы о родных отвечаю: «Погибли в автокатастрофе». Вычеркнула из памяти нашу московскую квартиру, ненавистных отца с братом, лицемерных родственников. Теперь я одна, сама за себя в ответе. Стамбул принимает такой, какая я есть.
Задаюсь вопросом: повезло ли мне в жизни? Следом за этим вопросом рождаются еще и еще десятки вопросов. Закуриваю четвертую сигарету, вновь возвращаясь к мыслям о настоящем. В настоящем не вижу никого кроме себя, Босфора, Дневника. Клиенты не в счет, как и толпы на улицах.
Я опасаюсь приближаться к людям.
…Появление брата в Стамбуле похоже на сон. Было или не было? Спешу в отель. Звонил Джемаль: ждут двое клиентов. Состоятельные арабы, отлично заплатили, за целую ночь. Мужчины и деньги – вот приметы моей реальности. В ней проще жить и легче дышать. О везении мы побеседуем с Аллахом на том свете. Если верить священному писанию, Аллах отвечает на самые безответные вопросы. Надеюсь, безвозмездно…
Для нас, проституток в чужой стране, самый страшный сон – оказаться за решеткой. В холодной турецкой hapishane[25], где кормят баландой, не отапливают камеры, и от сырости разбухают вены. Вчера вычитала в «Хуррийете»[26], что в «Кадын ве чоджук»[27] отбывают наказание около 50 русских женщин. Часть из них сидит за распространение наркоты, проституцию. И все они – за подделку виз. Закончится срок, будут депортированы из страны. Турция не встретила их с распростертыми объятиями, напрасно тешили себя «восточной сказкой». Восток не всегда гостеприимен…
Проблемы сутенера зачастую становятся нашими проблемами. К примеру, замечаю, что у упрямца Джемаля возникли «денежные» препирательства с полисменами, и моментально подключаюсь к разговору. Отзываю сутенера в сторонку, предлагаю десять сотен: «Возьми, заткни им рты. Нам головная боль не нужна». Вынуждена отдавать из «копилки». Если Джемаль откажется платить полиции, ему, а значит, и мне несдобровать. А я не хочу коротать свои деньки в турецкой тюрьме. Хочу быть свободной: видеть Босфор, слушать чаек, покупать любимые жареные каштаны у уличного торговца… Полицейские в Стамбуле специально от сезона к сезону повышают сумму взятки. Своего рода «чистка»: отказывающихся платить арестуют и покажут по телевидению с анонсом: «Бдительные правоохранительные органы Стамбула обнаружили очередной очаг разврата». А тех, кто быковать не станет, оставят в покое на время.
…В июле 2003 года четырех русских проституток Зия арестовали за распространение наркотиков. Они периодически ширялись – подсели на кокаин «от сложной жизни». Однако продажей кокса девочки, уверена, не занимались: я знала двоих из них. Нату с Катей. Когда-то работали вместе в «русском Стамбуле» – Лалели[28]. Девочки стали козлами отпущения: Зия, спасая свою шкуру, просто-напросто сдал их. Когда Светка сообщила об этом, я долго не могла прийти в себя. Два дня пила, впала в депрессию. Натка до сих пор находится в «Кадын ве чоджук», Катя умерла от туберкулеза на третьем месяце заключения. В Брянске осталась ее одинокая мать, диабетик в «инсулиновой» стадии. Она жила на деньги, посылаемые единственной дочерью.
Натка иногда звонит с «тюремного» мобильного, за соответствующую плату выдаваемого надзирателями. Минута разговора – 20 долларов. Эсэмэс – 5 долларов. Натка тараторит хриплым голосом: какая в Стамбуле погода? Правда ли, что в Босфор вернулись дельфины? Она, как и я, любит Стамбул. За две минуты разговора не спрашивает ни обо мне, ни о девочках, ни о чем еще. Натка мечтает снова увидеть Босфор. Просит меня выйти на балкон, чтобы она услышала крик чаек. Раз в три месяца позволяет себе послушать свободу. Две минуты свободы за 40 долларов. На прошлой неделе от Натки пришла эсэмэс: «Денег нет, позвонить не могу. У меня нашли туберкулез. Как у Кати. Я не умру. Я хочу жить. Сходи в церковь, помолись!»
После этих страшных историй с девочками у меня нет никакой уверенности в завтрашнем дне. Если когда-нибудь надо мной нависнет угроза «решетки», покончу с собой. Прячу под шелковой подкладкой в сумочке пузырек с уксусной эссенцией – в критической ситуации выпью и сгорю изнутри… Боюсь даже думать об этом. Не хочу умирать. За свободу я отдам все деньги – я не смогу жить без дыхания Босфора. Не смогу заснуть без колыбельной прибоя. Абсолютно за все надо платить, даже за засохший сыр в мышеловке.
…Джемаль учит Дашу читать Коран. Она четвертый год в Стамбуле. Семь месяцев проработала стриптизершей, в этом году приняла ислам: «Моя надежда теперь на Аллаха». Я подтруниваю над Дашей: «Неужели ты, проститутка, собираешься совершать намаз?» Обижается: «Чистота души важнее, чем чистота тела. Тело – временная физическая оболочка. В Судный день Аллах будет судить нас по намерениям». Джемаль уже привык к тому, что многие русские проститутки в Стамбуле приходят в ислам. Он сам когда-то совершал намаз. Второй год, как перестал: «Стыдно перед Всевышним…» Я тоже верю в Аллаха, но не верю, что ему нужен мой фальшивый намаз. Если Даше намаз чем-то помогает, то пусть молится: религия все-таки лучше, чем наркотики. Слава Аллаху, Дашка не пристрастилась к наркоте. Устояла, выбрав другое. Кстати, проституция – тоже своего рода религия. Только верить надо в себя и в сегодняшний день. Что будет завтра, все равно неизвестно…
…Я разливаю по кружкам кофе, добавляю для запаха коньяка, ложку ванильного сахара. Светка протягивает мне потрепанную пачку «Мальборо». Глаза блестят, кончик носа покраснел, ухмылка на сонном лице. «Не хочу». Она настаивает. «Свет, я на пустой желудок не курю». – «Кончай выпендриваться, я тебе курево не предлагаю, а кое-что покрепче». Открывает крышку сигаретной пачки. Высыпает на стол мелкие оранжеватые таблеточки с мультяшной рожицей Микки-Мауса в центре. Экстази. Света снова подсела на наркотик. Я злюсь: «Слушай, кончай глотать дрянь! Хочешь сдохнуть или в облаву попасть?» – «Эээээ… Хуже-то не будет». Берет одну таблетку, глотает. Пытается запить кофе. «Сдурела?! Кофеин с экстази мешать нельзя, сердце посадишь!»
Спустя полчаса Светка подрывается с дивана, несется в туалет. Ее тошнит. Явная передозировка: видимо, вчера ночью приняла много таблеток, еще сегодня повторила. Бегу на кухню, смешиваю с двумя литрами воды чайную ложку перца, полпачки йогурта, молотую гвоздику. Отлично средство от интоксикации. Света пить «настойку» отказывается – матерится, требует оставить в покое. Заставляю все-таки. Спустя час она засыпает…
О проекте
О подписке