Поворот на бок скинул Лену на пол. Ей хотелось взвыть от очередного богатого на эмоции сна и осушить графин с водой. Она тянула с разговором, не находя походящего времени или повода. А честно говоря, девочка боялась, что, Варя не поймет или, что еще хуже, не поверит и не придаст никакого значения. Подумаешь, сны! Сны видят все, но от этого никто не умер. Выпив пол-литра воды, Морозова сверилась с часами. До подъема оставалось немного. Забравшись под одеяло, девочка взяла книгу.

10

Колесов Кирилл вздохнул. Простер глаза к потолку и снова вздохнул, более продолжительно и более обреченно. Сел на корточки, обхватив голову костлявыми руками, покачался из стороны в сторону, резко вскочил. Подпрыгнул, запасаясь решимостью, и двинулся вперед. Неожиданно замер, словно налетел на невидимую стену, помотал головой, точно с кем-то не соглашаясь, пошел назад. Проделав такой зигзагообразный путь несколько раз, мальчик застонал от неизбежности ситуации и плюхнулся в кресло перед компьютером. Начиная с понедельника, после разговора с Игорьком, Кирилл изводил себя необходимостью поговорить с Настей, точнее уговорить участвовать в собственном улучшении. Он считал, что от девчонок одни неприятности, и они совершенно не способны думать рационально, а про логику даже не слышали. И что за ерунду выдумали про мужскую и женскую логику? Кирилл уверен в одном – или есть логика, или нет. Крутя кубик-рубик, мальчик выразительно поморщился. Наверняка Настя начнет пугаться, стесняться и рьяно отказываться, даже не попытавшись. Да еще заладит, что вовсе не талантлива. Ох эти люди с заниженной самооценкой!

Думая об одном и том же весь вечер, Кирилл продолжал собирать кубики-рубики: их у него было около десятка. Складывался один, собирался второй, ровный рядок выстраивался на столе. Мальчик с удивлением оглядывал дело рук своих. Оставив их в таком положении, Кирилл отправился спать.

Утро четверга началось для Кирилла с родительских увещеваний на тему теплой одежды, положительных оценок и хорошего поведения. Лицо сестры после сна казалось чуть опухшим, в глазах, спрятанных под стеклами очков в яркой оправе, виднелся извечный недосып студента. Она сонно завтракала кофе с бутербродами, хотя каждый раз клялась пристраститься к овсянке, как более полезному питанию. Сам Кирилл ограничился какао с печенюшками и стремительно отправился в школу.

Первым уроком значилось обществознание. Скучный преподаватель по имени Савок Игорь Николаевич вел лекцию стоя, периодически делая несколько шагов вправо или влево. При этом руки он держал в молитвенном жесте, прижимая к груди. Речь была тихой, спокойной и бесцветной. На уроках Игоря Николаевича ученики, даже самые стойкие, невольно склоняли головы к парте, глаза захлопывались сами собой, сон подкрадывался незаметно. Тема сегодняшнего урока: «Наука в современном обществе» мало заинтересовала Колесова, но он старательно конспектировал. Вернее, рука писала, мысли же блуждали свободно. Рядом с Кириллом, широко улыбаясь, сидел Одуванчиков Ярослав. С каких пор этот задиристый индивидуум стал его приятелем, Кирилл так и не понял, но Одуванчиков светился доброжелательностью.

Первую попытку завести разговор Кирилл предпринял сразу же после первого урока. Едва прозвенел звонок, мальчик решительно поднялся, смел одним движением вещи в сумку и собирался словить Настю, но перед ним выросли ребята, клянча тетрадь по алгебре, дабы списать домашнее задание. Колесов, вздыхая, поделился священными записями. Вторая попытка пришлась после второго урока – уже упомянутой алгебры, где они писали проверочную работу – он собирался поймать Юрьеву возле дверей. Его снова отвлекли, а девчонки упорхнули переодеваться на физкультуру. Не понимая, что за закон подлости опустился на него, Кирилл тихо злился и мечтал кого-нибудь покусать. Выпустив пар на волейболе, восьмой класс отправился в столовую.

Семья Насти Юрьевой состояла из пяти человек: мамы Ольги Алексеевны, учительницы младших классов, работавшей в другой школе; папы Сергея Михайловича, майора полиции, двух младших братьев – Игоря одиннадцати лет и Максима восьми лет, и самой Насти. А также овчарки Кипяток и кота Шампунь. Родители девочки постоянно работали, поэтому домашние дела распределялись по графику. Несмотря на занятость, отец воспитывал Настю и братьев в строгости, из-за чего в друзьях у Юрьевой ходили учеба да Оля Пряжкина, проживающая в соседнем доме. В голове у Насти обитали учеба, книжные истории и любимая музыкальная школа. Девочка мечтала поступить в музыкальное училище после девятого класса, а дальше пойти в консерваторию, но родители считали ее выбор нерациональным и утопическим.

Ее влюбленность в Яковлева Антона случилась в прошлом году во время подготовки к новогоднему концерту в актовом зале. Он был очень вежливым, добрым и начитанным, что для нее, как отличницы, оказалось решающим. Обычно мальчишки задирались или глупо шутили, особенно над очками (хотя очки были вполне нормальными). Лужайкина Кристина состояла с Настей в приятельских отношениях. Она красиво пела и уже сочиняла музыку, чем восхищала Юрьеву. Про Антона Настя проговорилась случайно, зато теперь пожинала плоды своей глупости.

После той сцены она все время старалась не смотреть другим в глаза, казалось, слава о ней облетела всю школу, сделав из нее «звезду» номер один. Оля злилась и хотела, чтобы подруга перестала вести себя как затравленное животное. Настя же вымученно улыбалась, говоря, что все утрясется.

– А вот и ты! – обратился к Насте русоволосый десятиклассник с широкой улыбкой на лице. – Я Игорь. И у меня для тебя новость.

– Какая? – Юрьева испуганно сжалась.

– Готовься спеть на День учителя! – ответил Шут. Игорек догадался, что Кирилл не сможет поговорить с девочкой, поэтому примчался на помощь. – Это желание школьного совета, и отказ не принимается! – категорично закончил он.

– Здорово, – сказала Оля. – Отличная возможность утереть нос всем недоброжелателям. Она согласна, – ответила за подругу девочка.

Игорек просиял, довольно подмигнул и исчез в толпе, шедшей в сторону первого этажа. Настя стояла, замерев, не в силах произнести ни слова.

– Так почему сахарозаменитель? – спросила Варя, удобно расположившись на кожаном диване. Этот диван обладал фантастической притягательностью, войдя в каморку мага, так и хотелось присесть на него. Рин переставлял книги на стеллаже. Протирал полку от пыли, затем книгу, читал название, слегка хмурился и раскладывал их в определенном порядке. Магию для этого дела он не использовал принципиально, считая, что книги требуют к себе трепетного отношения.

– А что здесь не понятного? – монотонно спросил Рин, отложив тряпочку и опустившись в кресло. – Это просто сравнение такое. Вот ты влюблялась уже?

– Не думаю, – Варя пожала плечами. – Встречалась в прошлом году с одним мальчиком.

– И что? – Рин сцепил руки в замок, пытливо разглядывая свою ассистентку. – Какие ощущения? – она промолчала, а он продолжил: – Наверное что-то вроде: «Было любопытно, как это бывает, но высокие чувства отсутствовали!» Да, так и было, – закончил Рин, с равнодушием отметив, как у Вари округлились от растерянности глаза. – Поэтому я и говорил о сахарозаменителе: кажется, одно, а на деле другое. Хождение за ручку – это всего лишь всплеск эмоций, а не глубина чувств.

– Ясно, – выдавила Варя, решив, что он прав. В прошлом году у Измайловой появился первый парень. Веселый и непоседливый юноша Порошин Андрей. Для Вари он составлял микс из Толика и Игорька: с чувством юмора, но более спокойный, вечно что-то сочиняющий, а главное, такой же любитель читать фантастику, как и сама девочка. Они много проводили времени вместе, гуляли, поцеловались. Но, пожалуй, ею двигало любопытство, желание узнать, как это, с кем-то встречаться. Измайлова подозрительно посмотрела на Рина, уж не читает ли он мысли? Но на лице мага сохранялось спокойное выражение.

– В ваших книгах найдется множество интересных мыслей на эту тему, – продолжал Рин, поджав ноги в коленях и чуть сгорбившись, тем самым полностью умещаясь в кресле. – Особенно мне нравится Фромм. Он писал: «Любить – всегда значит отдавать, а также заботиться, нести ответственность, уважать и знать». ²Потрясающее заключение! – в его обычно спокойных глазах заблестел восторг. – Поэтому возиться с чем-то незначительным – лишняя трата энергии.

Варя продолжительно вглядывалась в лицо мага. Его слова явно несли правильный посыл, но им – тринадцати-пятнадцатилетним школьникам – довольно трудно понимать творения великих людей. Первые чувства – всегда первые, поэтому проблема Насти Юрьевой не казалась ей незначительной. Здесь мысли девочки повело в другое русло: а сколько же лет тогда Рину? На вид ему было семнадцать лет, по странному поведению не больше, в действительности же, это тоже оставалось тайной.

– Ты должен научить меня защищаться! – меняя тему, сказала она. – Эти жуткие облакообразные эмоции побывали у меня в квартире!

– Хорошо.

Сегодня Рин был покладистым, терпеливым и явно получал удовольствие от обучения. Варя лежала на диване с закрытыми глазами и слушала инструкции. Это напоминало задание по практической психологии: спокойным голосом Рин говорил ей расслабиться и представить себя в каком-нибудь месте. Сначала в лесу, затем возле моря, в горах, на вершине высотного здания, на улице посреди толпы. Измайлова постоянно носила камушек после упражнений в ванной. Возможно благодаря ему, возможно нет, но девочка представляла все очень четко, до мельчайших деталей, словно в действительности находилась там, куда направлял голос мага. Далее он сказал представить, как тонкие золотые нити оплетают девочку, как с каждой новой нитью тело укрепляется, покрывается ими, точно катушка. Когда нитей оказалось много, Рин что-то шепнул и кокон закрепился на тело, будто влитой, стал второй кожей.

– Достаточно, – открывая глаза, услышала Варя. – Теперь можешь не опасаться. Снять его трудно. Уже начало темнеть, тебе пора домой.