Знаете это чувство, когда вам дают конфетку, но воспитание не позволяет взять её сразу, поэтому вы какое-то время делаете вид, что конфетка вам, в общем-то, и не нужна, хотя на самом деле слюна продолжает выделяться?

С этим главное – не переборщить. Вдруг поверят.

Под уничижающим взглядом Зои Феликсовны я собирал свои вещи, а уже вечером я шёл к гаражам, навстречу своей судьбе.

«3»

Проходя мимо разных людей, я наблюдал за ними, пытаясь разгадать каждого из них. Плохо у меня это, конечно, получалось, но я старался. К примеру, видел я девочку лет девяти, идущую за своим отцом, просившую у него разрешения на что-то.

– Да делай, что хочешь… – устало отвечал мужчина, ускоряя шаг.

"Это любовь или её полнейшее отсутствие?"

Вечерело. Я всегда любил наблюдать, как ночь пожирает день. Ночь куда более могущественна, на мой взгляд. Если бы кто-то сказал мне, что нелегко созидать и нести миру свет, я бы возразил, что нужно обладать поистине великим талантом, чтобы так восхитительно красиво смещать свет, и возводить на престол тьму. Тьма всегда побеждает.

"Это любовь".

Многие люди даже и не живут по-настоящему. Особенно это заметно у женщин.

"Нет".

Многие из них и впрямь не живут на самом деле, а лишь постоянно пребывают в ярко выраженном желании не отбросить поскорее каблуки. Вы видели их – продающих картофель, занимающих в поликлинике очередь в пять утра… Сколько им? Пятьдесят? В пятьдесят можно выглядеть сногсшибательно. К сожалению, иногда психологическая старость наступает гораздо раньше физической, и тогда мы видим безжизненные улыбки и тусклые глаза.

Ну, да ладно, это философствование. Вернувшись к своим насущным заботам, я не мог тогда предположить, что именно мне предложат делать, но регулярно ловил себя на мысли, что это, в сущности, и неважно, поскольку у меня просто появились время и шанс что-то изменить, что-то исправить, переделать по-своему. Не так, как мне это диктовало прежнее окружение. Где они теперь? Мне безразлично.

Отвлекаясь на свои мысли, я и не заметил, как снова прошел последние пару десятков метров. Я слишком часто забываюсь. Но я с этим ничего не могу сделать… Я был почти у цели.

Когда я сворачивал, чтобы оказаться на месте встречи, я увидел молодого парня. Я узнал его. Это был Витька – восемнадцатилетний студент. Полгода назад у него диагностировали саркому – рак кости. Симптомы развивались быстро, и паренек был обречен скоро уйти из жизни, а жаль – мне всегда было приятно с ним проводить время. Но он не унывал. Только со слов его матери мы знали, как ему плохо, больно и страшно, а на людях он всегда улыбался, не показывая своих страданий.

И лишь недавно я наконец понял причину этого его поведения – он не хотел, чтобы о нем осталась печальная, дурная память.

Покачав головой, я отвернулся. И.… просто пошёл дальше.

Громкий возглас привлек мое внимание:

– Эй, я давно тебя жду!

Клянусь, я никогда бы не подумал, что этот человек может выглядеть настолько по-другому. В клубе он производил впечатление заправского пижона, сейчас он был больше похож на разнорабочего. На нем была простая тёмно-зелёная майка, чёрные рабочие шорты и какая-то кепка, которую я позже очень часто видел, но никогда не мог запомнить, как она выглядела, так что пускай она будет… белой.

Вот он точно умел веселиться. Это было его нормальное состояние.

– Я давно тебя жду, но и не сомневался, что наконец увижу тебя! Идём.

– Куда? – спросил я.

Поманив меня рукой, он отодвинул какие-то ящики в своём гараже (кстати, машины там не было), за которыми оказалась дверь.

– Идём, идём. Come forward, if you dare!

Мы вошли. Я оказался в небольшом помещении с единственной лампой. Там было очень много ящиков, а в середине стоял деревянный стол с двумя старыми стульями.

– Садись.

Мы сели.

Дмитрий достал из кармана четыре маленьких тонких продолговатых пакетика белого цвета, похожие на пакетики с сахаром или с солью в фастфуде.

– Что ты здесь видишь?

Похоже на допрос.

– Это сахар? – предположил я.

Мой собеседник вскочил и стал бродить по маленькой комнате. Он говорил, жестикулировал, и, в целом, двигался очень быстро. Возбужденно.

– Для чего человечество его добывает? Зачем он людям, как думаешь?

– Создавать ощущение того, что все не так уж и плохо, – ухмыльнулся я, – делать мир слаще.

– Верно. Скажи мне, по-твоему, кто я? – спросил он совершенно серьёзно.

Я не ответил. Просто не знал, что ему ответить, потому что его вопросы звучали странно и сбивали с толку.

– Я собираюсь посвятить тебя в то, чего пока ещё не знают другие люди. Ты готов?

Что-то екнуло внутри меня, не знаю отчего. Меня разбирало любопытство. И оно победило:

– Слушаю.

Димон вновь заговорщически улыбнулся, встал и снова указал мне на сахар:

– Попробуй.

Я очень удивился:

– По-твоему, я никогда не пробовал сахар?

– Попробуй! – настаивал он.

Я пожал плечами, взял один пакетик, открыл его, аккуратно поднес ко рту, и высыпал часть его содержимого себе на язык.

И вот тут… Начинается моя новая жизнь

Сказать, что я был ошеломлен – значит ничего не сказать.

Сахар… Он был сладким, конечно, но… Ощущение было таким, словно он попал не на мой язык, а прямо ко мне в мозг. В его часть, ответственную за восприятие вкуса. Я чувствовал себя великолепно. При помощи…

– Это что вообще такое? – спросил я, уже немного привыкнув к новому ощущению.

– Это сахар, – улыбнулся тот.

– Это ни черта не похоже на сахар! Это божественно! – закричал я.

– Это сахар, я говорю тебе, – с улыбкой заверил меня Дима, – только вот…

– Только что? Что это было?

– Это генная модификация. В совершенно обыкновенный продукт добавлена новая секретная формула, позволяющая ему попадать туда, где его больше всего ожидают.

– В мозг?

– В мозг.

Я был в восторге. Я уже ничего не хотел. Все, чего я хотел – это жить. Эта хрень дала мне возможность дышать полной грудью.

Димон смотрел на меня выжидательно, терпеливо. Он ждал вопросов. И я продолжил:

– И в чем же тогда заключается моя работа?

– Ну, вот это уже деловой разговор. Видишь ли, человек по сути своей несчастен. А это, – указал он на сахар. – благо. Благо, которое мы ему можем предоставить, чтобы помочь легче переносить душевные страдания. Я вложился в это дело, и, надо сказать, неплохо вложился. Существует уже целая группа людей, готовых помочь мне. Ещё немного и количество этого продукта станет достаточным, чтобы сделать больше людей счастливыми. Наша часть работы – это реклама, пиар, и, разумеется, поставка. Нас не очень много, Сань. Какое-то время придётся поработать и грузчиком, может быть. Но сам ты уже ощутил – оно того стоит.

Я не увидел тогда в его словах подвоха. Глупец. Нельзя было осчастливить всех людей на Земле, но я слишком поздно понял это, и дал своё согласие.

– И сколько… – начал я.

– Я знал, что тебе будет мало самого ощущения, – рассмеялся он, – будь уверен, ещё немного, и ты будешь получать круглую сумму…

Когда я ушёл оттуда, была уже половина одиннадцатого. Как быстро пролетело это время.

Не знал я, чем себя занять… Знаете это чувство, когда в жизни внезапно все налаживается, но вы не можете в полной мере этого осознать, и в итоге начинаете делать глупости? Мне хотелось рассказать всем о том, что я сегодня почувствовал и одновременно хотелось сдержать это в тайне. Потому я решил пойти в какое-нибудь пивное заведение и провести там вечер, ни с кем не разговаривая. Я дал себе слово, что не буду ни с кем говорить, для моей тайны это было бы слишком опасно. И там мне суждено было вмиг отказаться от своей клятвы, ведь я увидел там его. Виктор, поникший, сидел за столом, в его руках был стакан.

Я незаметно присел, кашлянул, и он поднял голову, как-то странно вздрогнув и отодвинув от себя жидкость.

– Я, если честно, никогда не пил… – неуверенно сказал мне он, – года три назад я случайно попал в компанию студентов, пьяных настолько, что они едва держались на ногах. Мне показалось это омерзительным, и я был уверен, что никогда не притронусь к алкоголю. И тут, когда моя жизнь уже почти окончена, я могу…

Мне стало больно. Повторюсь: раньше он никогда не показывал своего горя.

– Не говори так, быть может, операция…

Он оборвал меня жестом.

– Дядь Саш… Не поможет мне никакая операция. Поздно уже, и вы знаете это. Хватит, – хрипло прошептал он.

Мы помолчали. Он покосился на часы, и на мгновение я заметил в его синих глазах ужас. Я уже знал, что для умирающего человека самое страшное – это смотреть, как идут часы. Как уходит его время.

– А я хотел… доктором быть… – прошептал Виктор.

– Это прекрасная профессия, – сказал я.

Мне стало очень стыдно. Стыдно за то, что он умирает, а я остаюсь. За то, что я – такой примитивный, живу без болезней уже четвёртый десяток лет, а он – такой молодой и амбициозный, должен умереть в палате, среди хрипов и стонов, на руках у своей рыдающей матери. Стыдно за то, что я никак не могу ему помочь. Обычно, когда люди переживают финальную стадию фатальной болезни, им начинают внушать, что смерть, в общем-то, не страшна. Я ничем не болел и потому, наверное, не могу судить об этом, но мне кажется, что умирать всё-таки страшно, что бы там ни говорили. Даже прожив замечательную, полную впечатлений жизнь, все равно страшно.

Я посмотрел на Витины руки и вновь почувствовал себя беспомощным – они были тонкие, как палки. Я видел его красивые бицепсы года два назад. Рак сожрал все. Его лицо было бледным, щеки – впалыми, глаза – тусклыми. Жизнь уже почти покинула его. Он пока ходил, но мы знали, что это ненадолго. Алкоголь, ну конечно. Если он будет пить, он умрёт ещё быстрее. А может, так даже лучше? Для него. Часто ведь безнадёжно больным дают наркотики в последние минуты жизни, просто чтобы они не мучились. Нет, нет, я не мог так с ним поступить. Я не мог так поступить… Не мог!

– Я не хочу просто так уйти. Может, есть что-то, что правда сделает меня нужным? – спросил он.

Я ему сказать должен был правду:

– Нет.

Ни один мускул не дрогнул на его лице. Или я просто не заметил. Я поднялся и вышел на улицу. Я пребывал в отвратном расположении духа. Что-то грызло меня изнутри. Вокруг никого не было… Вдруг мне стало плохо. Пока меня рвало, я не мог ни о чем думать… Я не запомнил, как добрался до дома.

«4»

– Бери эти ящики, – указал мне Димон.

Я был послушным роботом, марионеткой в руках волшебника, которого я боготворил. Первый день мы занимались загрузкой фургона. Оказалось, что сахара было произведено уже очень много, и пока мой новый босс занимался маркетингом и рекламой, я сам помогал ему с организационными вопросами.

– Эй, – крикнул я, вытирая пот со лба, – я не думал, что это может затягивать. Ненавидел нагрузки в школе.

– Стой, я сейчас вернусь, – сказал Димон.

Я поставил ящик с сахаром и оперся о стену. Зазвонил телефон. Номер был незнакомым.

– Я подавилась обезболивающим и чуть не умерла… – резко выдохнул молодой женский голос на том конце, – похоже, что даже лекарство хочет моей смерти.

Голос показался мне странно знакомым. И тут меня неожиданно осенило:

– Алена?

– О, моё имя уже тебе знакомо… я чувствую себя актрисой… – печально ответила она.

– Откуда ты узнала этот номер? – спросил я с улыбкой.

Было слышно, как Пажощще слегка вздохнула, прежде чем ответить:

– А, может быть, у меня с тобой телепатическая связь?..

***

«Когда часы пробили семь…»

Я решил так: раз я не могу найти более достойное занятие, кроме как разгружать сахар, то стоит разнообразить свою собственную жизнь. С чего бы начать? Для начала стоит проверить таланты. Я не знаю, есть ли у меня талант. Мои родители всегда пытались оградить меня от всего опасного и необычного, вот и пресекли мои первые порывы к искусству. С чего бы мне начать? Ну, определенно не пение:

– Что вы собираетесь спеть? – спросила девушка в караоке.

– «Lonely day», System of a down, – сказал я.

По ее взгляду я понял, что ничего, кроме русского рэпа, не занимало ее маленький мозг. Я пожал плечами. Рэп – не моя стихия.

«Когда часы пробили семь, я решил…»

А может, я художник? Мне даже не жалко было тратить деньги на то, чтобы выяснить это. Благо, денег, которые я хранил дома, хватило бы на все – мольберт, кисть, краски…

И первым моим художественным творением стал пейзаж моего нелюбимого города. Ну, если под словом «пейзаж» можно понять несколько грубо и неумело нанесенных толстых полос бледных и дешевых красок, с редкими палками, обозначавшими дома. Я забросил и это. Возможно, какие-то уроки мастерства и сгладили бы сей результат, но у меня больше не было желания пробовать. Очевидно, я не Пикассо.

«Когда часы пробили семь, я решил, наконец, встать, и…»

И заняться тотализатором. Талант удачливого игрока – тоже талант. Скакуны бегут, цены – тоже. Люди выигрывают деньги, затем еще, проигрывают, играют снова, раздражаются, начинают драться, и другие люди выставляют их за дверь, после чего действие продолжается, и лошади теряют свою репутацию, а может – наоборот. Денег становится меньше… Талант удачливого игрока – тоже талант. Но, увы, не мой. В игре мне также не повезло.

«Когда часы пробили семь, я решил, наконец, встать, и поговорить с ней. Я думал…»

Оставалось только одно – литература. Уединившись в комнате, я решил написать рассказ о человеке, внезапно осознавшим, что его семейная жизнь ушла на дно. Процесс шел очень медленно.

«Когда часы пробили семь, я решил, наконец, встать и поговорить с ней. Я думал, что разговорами смогу изменить что-то, но своим взглядом она только лишала меня уверенности. Когда она смотрела на меня, я не мог говорить …»

Стоп. Вдохновения нет. Пойду выпью пива.

В баре было не слишком людно. Я услышал возмущенный возглас девушки, стоявшей неподалеку. Какой-то парень активно приставал к ней. Он был отвратительно пьян. Его когда-то белая рубашка, явно находящаяся на его теле значительно дольше положенного срока, была расстегнута. Облокотившись на барную стойку, он наклонился к девушке, стоявшей рядом с ним. Он прикасался к ней, а она пыталась его оттолкнуть. Безуспешно. «Не надо… Нет, не надо, отстань…»

Я встал со своего места, и пошел к стойке. Я подошел чуть ближе и секунду помедлил. Парень не обращал внимания ни на что, кроме своей жертвы, а она, в свою очередь, вовсе не глядела в мою сторону. Я развернул его к себе лицом и ударил. Ударил, как мне показалось, со всей силы. Он упал, затем с рыком обернулся, и я увидел, что сломал ему нос.

Он набросился на меня, и я сам свалился на пол. Мы обменялись серией чувствительных ударов, после чего он отполз, зажимая сломанный нос, а к нему подошла та, ради которой я все это сделал.

– Милый! Господи! Что он с тобой сделал? Пойдем, пойдем скорей домой, пойдем.

В моей голове пронеслась одна только мысль: эх…

Черт возьми, неужели ей это нравилось? Нравилось?!

***

– Только не говори мне, что тебя опять избили.

– Как ты догадался? – хмуро осведомился я у Димона.

– О, ну в этом уж я разбираюсь, – ухмыльнулся он, – тебе с этим надо, приятель, что-то делать. Ты слишком агрессивен.

Рассмеявшись, он отошел подальше, затем повернулся, прищурился, покачал головой, и сказал мне:

– Сегодня можешь уйти немного раньше.

– С чего бы это?

– Мне есть, чем заняться, ты иди, – повторил он.

– Я могу помочь тебе, – сказал я

– Нет, – Как-то странно отрезал Дмитрий, – Я справлюсь сам. Иди.

Он очень хотел, чтобы я ушел. Но, поколебавшись, передумал.

– Хорошо, идем.

За все то непродолжительное время, которое я его знал, я уяснил, что у Зимакова было всего два настроения – невозмутимого и жизнерадостного новатора, и смущенного, неуверенного школьника. Временами они с потрясающей скоростью и периодичностью сменяли друг друга, не давая новому человеку возможности догадаться, кто же находится перед ним.

– Обещай мне сейчас, что никому пока ничего не расскажешь, – произнес Димон.

– Обещаю.

Он подошел к своему столу, на котором стоял ноутбук, открыл его. Он простоял над ноутом недолго, затем быстрым шагом подошел к проектору, который я в мастерской в тот вечер впервые увидел, снял с него белую простынь и включил его.

– Презентация? – спросил я.

– Что-то типа того… – задумчиво ответил Димон, не отвлекаясь от своего дела.

Проектор заработал. На белом фоне было видно большое… устройство. …

– И что это?

– Это разработка. Мы создаем не только сахар. Это – еще один проект, который необходимо воплотить в жизнь. Он не имеет названия, не до конца еще проработан.

– Вы. Ты так и не посвятил меня, для начала, в то, кто такие эти «вы», – напомнил я.

– Пара друзей, пара приятелей… Целая лаборатория.

– В двадцать семь лет ты не только производишь сахар, но и владеешь целой лабораторией по производству непонятных машин. Да кто ты такой, черт тебя возьми? – нахмурился я.

– Все в свое время, – ответил он, и больше не сказал ни слова.

«5»

Этот вечер не был у меня свободным. Я решил пойти в кино на новый фильм ужасов. Не люблю читать критиков, оценивающих успех фильма, поскольку это всего лишь их частное мнение. Все же, мне на глаза попалась такая статья, являющаяся собранием разных мнений. В целом, 50\50 – фильм обещал быть одноразовым даже для ценителей жанра, но ничего лучше в кино сейчас не было.

В том городе, где я жил, кинотеатр, равно как и практически все заведения, находился в упадке – перед входом стояли переполненные мусором урны, в которых рылись бомжи. Здесь давно никто не убирал.

Сюжет был довольно простой. Классический, я бы сказал: парень создает монстра, монстр убивает парня, а затем люди убивают монстра. Прелестно.

– Хотите попкорн? Хот-доги, шаурма? – добродушно зазывала полная женщина в буфете.

Первое ненавижу, второе никогда не пробовал. Третье – пища богов. Ну, вы поняли мой выбор. Две.

Неожиданно мне припомнилась та классная пора, когда я еще пытался попасть на ужастик под видом взрослого. Ну, знаете, вам 15 лет, половина населения планеты держит вас за взрослого, вторая – за ребенка, и никогда не угадаешь, из какой половины окажутся кассир в кинотеатре и контролер на входе в зал. Подделывание голоса, костюм, морда кирпичом, «притворитесь, пожалуйста, моим отцом» где теперь все это? Романтика кончилась. Я провел этот вечер неплохо, но, к сожалению, почти не уловил сюжета, поскольку крутил в своей голове все события сегодняшнего дня. Полтора часа моей жизни просто выпали из нее, словно их и не было. Я просто внезапно осознал, что картина закончилась, а те немногие, что были со мной в зале, рассосались столь стремительно, словно их не было тоже, и все это – глупый ночной кошмар.

Я шел по улице. Я не рассматривал людей. Пару раз случайно толкнул кого-то. Я нередко впадал в этот своего рода транс. Меня это не пугает. И тут я снова увидел ее…

Ммм…

«И тут я снова увидел ее…»

Девушка шла впереди меня на несколько метров. Нет, нет, я не могу ошибиться.