Написав за полдня четыре страницы – а это более, чем достаточно пока, я решила пойти пешком на рынок – надо же двигаться, ходить в фитнес-клубы я ненавижу, в бассейн – брезгую, а до рынка больше получаса пешком. Надо купить цветов, творогу, свежей зелени.

На выходе из двора меня кто-то окликнул – по случаю воскресенья двор был пуст.

– Простите пожалуйста, где тут второй подъезд?

Я обернулась. Из окна джипа выглядывал мужчина. Я мысленно рассмеялась.

– Второй подъезд с улицы. Сверните сейчас направо, Роза! – решила я немного схулиганить.

– Мы знакомы? – спросил он, напряженно что-то припоминая.

– Нет.

– Но откуда вы знаете, что я Роза?

– Наитие.

– Да ладно, не верю я ни в какие наития, – рассмеялся он. – Где мы встречались?

– Первый раз вас вижу. Всего наилучшего.

И я прибавила шаг. Он медленно покатил рядом со мной.

– Вы меня интригуете?

– Да Боже упаси. Я ж говорю – наитие. Со мной бывает.

– Вообще-то у меня прекрасная память на лица. Я вас не помню.

– И я впервые вас вижу! Но почему-то знаю, что вы – Роза!

– То есть вы ясновидящая? В таком случае, как меня зовут?

Я остановилась. Мне понравилась эта игра.

– Вас зовут… – я сделала вид, что напрягла все свои способности. – Вас зовут… Матвей!

– Послушайте, не делайте из меня идиота!

– Вас и вправду зовут Матвей?

– Откуда вы меня знаете?

– Да не знаю я вас! И вообще, всего хорошего. Я спешу!

– Хорошо, а как вас зовут?

– А вам зачем?

– Интересно!

– Меня зовут Фекла.

– Так я вам и поверил!

– Послушайте, вам ведь был нужен второй подъезд. Вас, вероятно, там ждут.

– Да, верно. Простите… Но вы меня заинтриговали.

– Поверьте, это никак не входило в мои планы, Матвей Аполлонович.

– Черт побери! – воскликнул он.

Я резко ускорила шаг, а ему под колеса бросилась дворовая собака, и он вынужден был затормозить. А я, страшно довольная, забежала в загороженный шлагбаумом проход. Черт возьми, роскошная завязка для романа. Я имею в виду литературный жанр! Потому что крутить романы мне сейчас совсем не хотелось. А интересно все-таки, я ему понравилась? Я зашла в соседний магазин одежды – посмотреть на себя в большое и беспристрастное зеркало. Мое льстит самолюбию любой женщины, хотите верьте, хотите – нет! По-моему выгляжу я недурно. Джинсы, белая льняная рубашка. А главное – хорошее настроение всегда женщине к лицу. Вот теперь этот барон будет весь день ломать голову, откуда я его знаю. Надо непременно вставить эту сцену в роман. Вот, пусть встреча с героем после очередной неудачи на гастролях состоится именно так… Стоп, после неудачи не годится, тут нужно хорошее настроение… Ну, допустим, после любовной неудачи на гастролях у нее начнется полоса везения – кто-то пригласит ее на съемки сериала… Отлично. А этот человек окажется… Продюсером… Тьфу, нет, ненавижу продюсеров, это наглое, жлобское племя… Нет… Ладно, потом придумаю… решила я и отправилась на стоянку, идти пешком расхотелось.

Обожаю рынки! И хотя сейчас московские рынки уже не те, что в моем детстве и юности – теперь там нет случайных продавцов, только постоянные торговцы-перекупщики, все-таки стихия изобилия всегда захватывает меня, и я частенько покупаю лишнее. Вот и сейчас кроме творога я купила копченый сыр чечил, а к нему, разумеется, лаваш, сладкие узбекские помидоры, малосольные огурчики, молодую картошку, зелень, ароматную клубнику из Геленджика и, конечно же, большой пучок белых и розовых пионов. И куда мне все это? Я решила поделиться этой роскошью с мамой. Я давно уже не была у нее. Мама, как всегда, встретила меня ворчанием:

– Ну вот, опять накупила на Маланьину свадьбу! Что за манера швыряться деньгами! Имей в виду, это дурной тон!

– Мама, прекрати! Я ничего особенного не купила! А если учесть, что на два дома…

– Гоши нет, мне одной картошка, например, не нужна. У меня есть!

– Но это же молодая! Ее даже чистить не нужно, сварить со шкуркой, посыпать укропом, сметаны положить… М-м-мм! А если с малосольным огурчиком… Мечта!

– Это твои мечты, не мои!

– Ну, может, кто-то к тебе зайдет… – с тоской проговорила я. Мы с мамой такие разные…

– Если ко мне кто-то зайдет, то картохой не обойдешься! – презрительно фыркнула мама.

– Ну, как хочешь, сыр тоже не возьмешь?

– Я боюсь есть этот сыр!

– Почему?

– Откуда я знаю, кто и как его делал!

– Ну с таким подходом недолго и с голоду помереть! – фыркнула я, уже мечтая слинять.

– Хочешь чаю с вареньем? – как ни в чем не бывало спросила она.

– Спасибо, выпью, – нехотя согласилась я, иначе она смертельно обидится.

– Знаешь, я вчера ехала в метро и в вагоне заметила по крайней мере трех идиоток, которые читали твои книги.

– Тебе было неприятно? – усмехнулась я.

– Нет, просто я не понимаю…

– Ладно, мам, не понимаешь, не надо!

– Не обижайся, но я бы предпочла, чтобы ты писала что-то более серьезное. Пером-то ты владеешь!

– Мама, я пишу ровно то, что мне хочется, только и всего. И кстати, я вполне укладываюсь в рамки реализма, правда, несоциалистического.

– Твои книги безыдейны…

– Мам, это уже сказка про белого бычка! Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом!

– Когда, наконец, ты устроишь свою личную жизнь?

– Моя личная жизнь вполне устроена!

– Собачьи свадьбы? Случайные связи?

– О боже!

– Чего от тебя хотел Миклашевич? Знаешь, он, говорят, очень преуспевает.

– Я весьма за него рада!

В этот момент, как спасенье, зазвонил мобильник.

Звонок был деловой, неинтересный, но я ухватилась за него, как за соломинку и, сославшись на срочное дело, удрала. Какое счастье, что мы теперь живем врозь.

* * *

Встреча с незнакомкой весь день занимала мысли Матвея Аполлоновича. Не то, чтобы она понравилась ему как женщина, нет, но ему в этой встрече вдруг почудилось что-то важное, что-то романтическое и молодое, хотя женщине явно около сорока, да и ему за пятьдесят. Сердце ворохнулось, вспомнил он выражение своего деда, «Матвей, – говаривал дед, уча внука уму-разуму, – если встретил девушку и сердце ворохнулось, либо женись на ней, либо беги без оглядки. Такие – самые опасные». Тут сердце ворохнулось, сомнений нет, но жениться он не собирается – давно и удачно женат, значит надо бежать. А от кого бежать? Не от кого. Надо забыть. А что делать с ворохнувшимся сердцем? Это пройдет, надо только вплотную заняться делами. Сейчас поеду домой, в свой большой красивый дом, Арина накормит вкусным ужином… и расскажет про передачу «Народный артист»… И что тут плохого? Пусть журчит себе, можно не вслушиваться и лишь изредка отпускать междометия…

Дома все было точно так, как он предполагал. Подтянутая, прекрасно выглядевшая для своих лет Арина накормила его вкуснейшим ужином с учетом всех модных тенденций в диетологии и принялась с жаром пересказывать перипетии фильма, который посмотрела сегодня. Он отделывался междометиями, не вслушиваясь в ее болтовню, потом взял стакан чаю и ушел к себе.

* * *

Затаскивая в подъезд сумки, я столкнулась с Викой, соседкой с третьего этажа.

– Что-то случилось? – спросила я. У нее было такое лицо…

– Да нет, ничего серьезного… – еле слышно проговорила она. – Олеся, можно я сейчас у вас посижу часок? Я не буду вам мешать…

– Господи, конечно! Пошли сразу на кухню! Я с рынка…

– Олеся, хотите махонький эпизод для романа, так пустячок…

– Слушаю!

– Я сегодня попросила Ивана свозить меня в Икеа, это же у черта на куличках…

Иван – ее давний, преданный любовник.

– И что?

– Ну, во-первых, я попросила, чтобы он отвез меня в Химки, там выбор лучше, но он ни в какую, только в Теплый Стан, ему удобнее. Ладно, в Теплый Стан, так в Теплый Стан… И он за мной не заехал, мы встретились у метро «Университет». А он ведь меня любит, по-своему, но любит, я знаю…

– Ну, судя по вашим словам…

– Так вот, дальше… Приехали мы туда, я все купила, погрузила в машину и мы поехали… Вдруг звонит его дочка, ей уже двадцать три, она в разводе, то есть не маленькая, не беспомощная… И она требует, чтобы он немедленно забрал ее из какого-то магазина, у нее тяжелые пакеты…

– И что?

– А то… Он меня высадил и помчался за ней. И еще сказал, что потом все равно ко мне приедет… трахаться…

– И вы согласились?

– Сначала да… а потом мне так обидно стало… Я отключила мобильник.

– И решили пересидеть у меня?

– Да.

– А дочка что, не могла взять такси?

– Откуда я знаю?

– Вы его любите, Вика?

– Я боюсь остаться без него…

– Но он ведь поймет, что вы обижены… А они ох как не любят обиженных женщин… Черт бы их всех подрал! У меня тоже был один такой… Он очень меня обидел, но когда я эту обиду продемонстрировала, обиделся сам, а когда мы помирились, сказал: «Я люблю когда ты улыбаешься, а не строишь из себя обиженную тетку…»

– Сволочь! – с чувством сказала Вика.

– Еще какая! – тоже с чувством поддержала ее я.

– Но что же делать?

– Понятия не имею!

– Олеся, я думала вы всегда знаете, как поступить… в таком случае.

– Если бы… – засмеялась я. – Это только мои героини знают, а я… всегда теряюсь от хамства… Знаете что, по-моему, если вы не хотите осложнений, включите мобильник, и когда он дозвонится, просто скажите, что у вас изменились обстоятельства, что вас вызвали на работу, но говорите с ним как всегда, не показывая обиды…

О, с какой радостью она включила мобильник и как просияла, когда этот хмырь позвонил ей буквально через минуту и сообщил, что подъезжает.

– Простите меня, Олеся, и забудьте все… Я пойду… Не могу, я же его люблю…

Я только плечами пожала.

– Вы меня осуждаете? – обернулась она уже в дверях.

– Боже упаси!

– Но вы бы сами так не поступили?

– Откуда я знаю!

Что ж, подобный эпизод может пригодиться для романа. И осуждать Вику я просто не имею права. Разве я сама не глотала обиды, не прощала то, что прощать в общем-то нельзя? Господи, чего я только не натерпелась от Миклашевича… И как я его любила… И если уж копаться в себе, кто знает, как бы я поступила, позвони он сейчас в дверь.

И тут же в дверь позвонили. У меня упало сердце.

– Кто там? – дрожащим голосом спросила я.

– Тараканов морить не желаете?

– У меня нет тараканов!

– Значит, будут! – уверенно ответил женский голос.

– Почему?

– Советую купить морилку, всего за двести рублей, помажете в тараканоопасных местах и тогда они к вам не придут от соседей, которые будут морить. Купите, женщина! – голос звучал угрожающе.

Я достала двести рублей и покорно купила какую-то мазилку. Тетка долго инструктировала меня, как ею пользоваться.

Жаль, что нет такого средства от мужиков… Чтобы не думать о них. Помазала, допустим, виски и все непрошенные мысли обходят твою голову стороной.

Глупости какие, такая мысль даже для романа не годится, чересчур глупая… Значит, и я дура набитая. И вдруг на смену горьким мыслям о Миклашевиче вспомнилось озадаченно-веселое лицо Розы. Я все-таки вставлю этот эпизод в книгу, вот прямо сейчас и вставлю. Без всяких объяснений, откуда Марина его знает. Пусть будет небольшая загадка для читателей… Объяснение придумаю позже. Черт возьми, зачем все-таки меня искал Миклашевич? Я не верю, что просто хотел сказать, что я хорошо выгляжу. Не иначе, ему от меня что-то нужно. Ему всегда от меня было что-то нужно. И зная мой характер, он взял паузу. Понимает, сволочь, что я потеряю покой… буду мучиться… А я разве мучаюсь? Так, слегка… Я давно выкинула его из головы и из сердца тоже, слишком он меня извел…

Я села за стол, включила компьютер, но работа не шла. Голова не тем занята. Может, мне самой позвонить ему? Нет уж, много чести. К тому же я все слишком хорошо знаю. Он либо будет занят, либо начнет жаловаться на усталость, на дурное самочувствие, на нерадивых сотрудников… Мне стало скучно. И это прекрасно, скука губит все… Прошла любовь, завяли помидоры… Тогда чего я дергаюсь? И тут зазвонил телефон. Я точно знала теперь, что это Миклашевич.

– Алло!

– Привет, – произнес все тот же обволакивающий голос.

– Привет! – засмеялась я.

– Чего ты смеешься?

– Все-таки я тебя знаю…

– То есть?

– Миклашевич, что тебе от меня нужно?

– С чего ты взяла?

– А что, ты хочешь сказать, что в тебе взыграли былые чувства? Впрочем, я не уверена даже, что они у тебя вообще есть…

– Олеська, кончай базар и давай встретимся.

– Зачем?

– Просто так… Хочу посидеть с тобой, поболтать… Давай позавтракаем завтра.

– Позавтракаем?

– Ага, позавтракаем. Ты же тоже ранняя пташка, давай в полдевятого в «Твин Пигсе».

– Это что-то новенькое.

– Да понимаешь, вечером сложно, днем просто немыслимо, а утром перед работой самое оно.

– Ты лучше сразу скажи, что тебе нужно.

– Да ничего мне не нужно, можно подумать, мне пять лет подряд было от тебя что-то нужно. Глупости. Ладно, давай завтра в полдевятого… – и он положил трубку.

Черт бы его подрал! Не поеду я завтракать… С какой это стати… Зачем бередить уже зажившую рану? Но с другой стороны… Встреча ранним утром вполне безопасна, она не предполагает продолжения, он поедет на работу… Ему, конечно же, от меня что-то нужно. Кстати, его деловые идеи бывают весьма неплохими, это может оказаться интересным… И вообще, мне любопытно с ним встретиться, я же его в «Пушкине» не видела… Мы не встречались года два… Решено, я поеду! Главное, надо только хорошенько выспаться, чтобы утром выглядеть молодой и прекрасной… насколько это возможно в моем возрасте. Да ладно, какие наши годы.

Телефон зазвонил снова. Ну, сейчас он мне скажет, что ему от меня нужно!

– Олеся? – голос был женский и смутно знакомый.

– Да.

– Не узнаешь?

Сердце перевернулось. Я не слышала этот голос давным-давно. Это был голос моей старшей сестры.

– Юля, ты? – разом охрипла я.

– Я, Олесенька, я!

– Боже мой, ты где?

– Я в Москве, еле нашла твой телефон! Я хочу тебя видеть!

– Ты… маме звонила?

– Нет, и ты не смей! Я хочу видеть тебя и только, я в Москве проездом, уезжаю послезавтра. Олеська, маленькая моя, как же я соскучилась!

– Юлечка, миленькая, ты где? Давай я сейчас приеду, говори адрес! Ты в гостинице? В какой? Боже мой, неужели это ты? Сколько ж мы не виделись? Лет двадцать, нет, больше? Какой ужас!

– Я видела тебя по телевизору… Ты стала такая… совсем другая… И я вдруг поняла, что ты-то ни в чем не виновата, и меня такая тоска охватила. Ты – писательница… Надо же…

– Юля, говори, куда приехать?

– Нет, Олеська, давай завтра… В два часа можешь?

– Господи, конечно, могу! Но тогда, может, ты ко мне приедешь?

– Нет, это потом, давай встретимся… какой у вас тут хороший ресторан есть? Пообедаем… поговорим… на людях… А то в домашней обстановке мы просто разревемся как две дуры… Олеська, у тебя есть дети?

– У меня сын, Гошка, ему четырнадцать… Такой парень…

– Привези фотографии, ладно? А муж кто?

– А мужа нет, мы развелись…

– И это правильно, сестренка! Господи, как я хочу тебя видеть…

– Юлька, говори, где ты, я сейчас же приеду!

– Нет, у меня завтра утром деловая встреча, я должна выспаться…

– Ну как угодно…

– Олеська, не обижайся, я правда не могу… Завтра в два… У тебя есть мобильный телефон?

– Конечно!

– Записываю!

Я продиктовала номер.

– Я позвоню тебе не позже одиннадцати и скажу, где мы встретимся, договорились?

– Да! Юлька, почему ты не хочешь сказать, где остановилась? Конспирация?

– Да нет, просто я у подруги…

– Ну, ладно, главное, ты в Москве, и мы завтра увидимся!

– Только поклянись, что ей ничего не скажешь!

– Клянусь!

Вот это да! Юлька в Москве! Сколько ж мы не виделись? Больше двадцати лет… А она так и не простила мать… Интересно, а я бы простила? Наверное, да… Я многое умею прощать… Ах господи, она ни разу не сказала «мы», значит, она одна…

Это был, кажется, восемьдесят четвертый год…. Или восемьдесят второй. Но тогда вышло постановление или вернее негласный указ, о если не запрете, то о максимальном сокращении частных связей с иностранцами. Никто не мог знать, что советская власть скоро прикажет долго жить.

Юлька тогда заканчивала университет, она была красивой, веселой, жизнерадостной… И у нее случился роман с американцем. Его звали Ричард, Дик… Я хорошо помню его, он был, по моим представлениям, настоящим стопроцентным американцем, с ослепительной улыбкой в тридцать два безупречных зуба, загорелый, мускулистый, широкоплечий… Он приехал в Москву в гости к дяде, знаменитому композитору, жившему в нашем доме. Жена композитора познакомила Дика с Юлькой, и они сразу влюбились друг в друга, что ужасно не понравилось маме. И она попробовала запретить дочери встречаться с американцем.

– Не смей мешать моему счастью! – кричала Юлька. – Я его люблю!

– Какая любовь? Ты ж его совсем не знаешь! Он уедет, и ты никогда больше его не увидишь! И вообще…

– Он хочет на мне жениться! И я согласилась, вот!

Разговор происходил при мне, и я помню как побледнела мама.

– Замуж? Ты что, спятила? Замуж! За иностранца, тем более, за американца. А если он шпион? Если провокатор?

– Мать, опомнись! На дворе другое время!

– Много ты понимаешь! А о нас ты подумала? Что будет с Олеськой? Ее не примут в институт!

– Подумаешь, она ж не парень, в армию не заберут!

– А, ладно, тебе никто не позволит выйти за него.

– Почему это? Сейчас нет запрета на браки с иностранцами, «Варшавская мелодия» не пройдет!

– Ты не понимаешь, сейчас опять закручивают гайки… И, кстати, правильно делают! Влияние Запада…

– Тлетворное, да? – вопила Юлька. – А мне плевать! Это вы все терпели и шли на заклание как бараны, а я не желаю! Я люблю Дика, и мне плевать…

Такие сцены разыгрывались у нас по два раза в день. Конечно, я сочувствовала Юльке! Да, надо сказать, на все эти запреты мы уже не обращали внимания, в нас уже не было того всеподавляющего страха, как в наших родителях, хотя и они уже, судя по многим знакомым, были не так испуганы, но в нашей семье было много репрессированных в сталинские годы, а мамин двоюродный брат Дима сидел за Самиздат. И мама панически всего боялась. Она работала в Институте Мировой Литературы, занималась Горьким и опасалась даже о нем сказать хоть одно живое слово. Запрещенные книги она не то, что не читала, она даже в руки их брать боялась, и категорически запрещала нам. Однажды она нашла у Юльки под матрасом слепую копию романа Оруэлла «1984». Боже мой какой был скандал! Юльки в тот момент не было дома, и мать сожгла рукопись в эмалированном тазу. У нее тряслись руки, на лбу выступил пот и стучали зубы. Я была потрясена, и пыталась отнять у нее стопку тонкой, почти папиросной бумаги с бледно-лиловыми строчками, крича, что она не смеет, это чужое, и тогда она дала мне пощечину. Никогда прежде она не поднимала на меня руку… Когда Юлька узнала об этом аутодафе, у нее была форменная истерика, но вечером, когда мы легли спать, Юлька сказала:

– Знаешь, мне ее даже жалко… Как можно жить с таким страхом… Ужасно! Мне там, конечно, больше ничего читать не дадут.