До боли сжал челюсти, понимая, что это плачет Ева. И не громко рыдает, а тихо, но горько. Так плачут, когда не надеются на помощь, не хотят, чтобы их услышали.
Тихий звук повторился, и уже не осталось сомнений: в глубине квартиры плакали. Хан плавным беззвучным шагом проскользнул в сторону спальни, снова замер.
Он уговаривал сам себя, хотя в душе понимал: Ева на такое не пойдет. Да и какая воспитанница с животом? Скорее уж просто женщина со стороны, из тех, на которых никто из Ордена не женится. Только роль любовницы.
А на такое уже не готов он.
Когда-то Хан почти поверил в то, что семья Богдана стала ему родной. Но один проступок – и Вацлав его исключил из близкого круга.
А вот Ева и ребенок – их общий ребенок – тут все было по-другому.
– Это будет сложно, – с самым серьезным видом ответила Джессика, – я ведь женщина в самом расцвете сил. Мне слюну пускать надо?
– Просто сидите и молчите.
– Даже петь нельзя?
Не до отношений как-то было. А тут она. Ведьма!
– Ведьма, – кивнула Джессика. – У нас в семье были ведьмы. Ну как ведьмы, знахарки, но для тех времен все равно что ведьмы.