Однажды летели мы с группой японских исследователей из Красноярска в Иркутск. План был такой: в Иркутске сесть на поезд и доехать на нем до Улан-Удэ, попивая пиво и любуясь видами Байкала. Но судьба распорядилась иначе. Аэропорт Иркутска не принимал из-за погодных условий, и мы сели в Улан-Удэ. Пассажирам предлагалось или выйти в Улан-Удэ или вернуться в Красноярск. Я говорю: «Мы прилетели в Улан-Удэ». Ноль реакции. А надо сказать, некоторые из сэнсэев знали русский язык в той или иной степени. Ну, думаю, надо объяснить. Говорю: «Мы уже прилетели в Улан-Удэ, можем забрать свой багаж и выйти в город». Недоумение на лицах. Уже и не знаю, как объяснить. Наконец, один из бойких сэнсэев говорит: «А зачем нам тут выходить? Мы же в Улан-Удэ летим, а это Улан-Удэ». С трудом, но мне все-таки удалось всех уговорить, что Улан-Удэ и Улан-Удэ – это не два разных города, а один и тот же. Мы забрали багаж и вышли. Дальше нас ожидал квест: поселись в гостиницу. Был выходной, день города. Я, сохраняя спокойствие на лице, звонила девушке из туристического агентства, которая занималась нашим размещением в Улан-Удэ. Номер телефона был неправильный. Сохраняя радостную улыбку на лице (мои подопечные и так пребывали в стрессе от смены маршрута), я лихорадочно соображала. Путем сложных дедуктивных размышлений мне таки удалось угадать номер турагента. Гостиница для нас нашлась. Мы купили пива «Балтика» и поехали любоваться Байкалом.
Ох уж этот Красноярск. Не обойтись без приключений.
Однажды я возвращалась из Красноярска в Москву. Фамилия у меня очень распространенная, до такой степени, что в титрах фильмов обязательно хоть раз да встретишь. Прямо как японская Ямамото.
Я зарегистрировалась на рейс, сдала багаж, получила посадочный и ждала объявления посадки. Вдруг слышу свою фамилию. Вот, думаю и тут однофамильцы. Какого-то Тарасова просят пройти к стойке регистрации. Вскоре объявили посадку, самолет забит битком. И на моем месте сидит женщина с детьми. Зову стюардессу, показываю ей свой посадочный, а там – па-ба-а-ам! – Михаил Тарасов написано. Чудны дела твои, господи, думаю. Стюардесса говорит, а мы вас по громкой связи вызывали, чтобы место поменять, а то тут женщина с детьми весь ряд просила, мы не могли ей отказать. Я говорю: тогда найдите мне место свободное. А их нет. Стюардесса суетиться начала, звонит куда-то. Ну как же, у них девица какая-то неучтенная с посадочным Михаила Тарасова права качает. Пришел какой-то дядька, который зачем-то отобрал мой посадочный и порвал его. А у меня к нему багажная квитанция приклеена. Начали скандалить. А Михаил Тарасов, тот, настоящий, сидит себе в бизнес-классе и в ус не дует. Я говорю: посадите меня в бизнес-класс, если в экономе мест нет. Уперлась рогом и самолет покидать не хочу: имею законное право. Наконец мои вопли возымели действие, и меня таки посадили в бизнес-класс, но не рядом с моим однофамильцем, а с какой-то девушкой. В общем, голливудской истории не получилось, опять фарс какой-то.
Однажды мы ездили с концертами по западу Японии. Гастрольный тур русских пианиста и скрипачки. Как водится, после концерта в гримерку приходили восторженные зрители засвидетельствовать свое почтение музыкантам. Пришла и одна японская оперная дива. Она училась в Германии и неплохо знала немецкий. Она что-то говорила на нем пианисту, а он с улыбкой кивал. Когда она ушла, я спросила его, о чем они говорили. «Понятия не имею, я немецкого не знаю», – ответил пианист. А оперная дива ушла очень довольная: она поговорила с иностранцем на его иностранном языке. Ох, уж это островное японское самосознание!
Музыканты – оригинальные люди. Когда мы ездили с гастролями, то вызывали недоумение в каждом ресторане. Скрипачка восполняла недостаток витамина С свежевыжатым лимонным соком. Обязанности были распределены: я заказывала лимон, а пианист своими сильными пальцами выжимал его в стакан. С заказом лимона почти всегда возникали сложности. Японцы привыкли подавать лимоны нарезанными дольками, мы же просили целый лимон, разрезанный пополам, что вгоняло бедных официантов в ступор. Зачем этим странным гайдзинам (сиречь иностранцам) две половинки лимона? – недоумевали они, но лимон все-таки приносили. Недостаток витамина С восполнялся.
Однажды мы ужинали в японской идзакая (заведении, где охотно подают спиртное и разнообразные закуски к нему, но не заботятся о меню десертов). Скрипачка (двадцать девять лет, вторая премия на конкурсе Чайковского, когда никому не присудили первую, скрипка Страдивари, характер капризный) сказала, что хочет чего-нибудь вкусненького на десерт. Мы с официантом застыли: он в недоумении, я в страхе, что у дивы сейчас испортится настроение, и все, пиши пропало. Вдруг она увидела икру морского ежа: мягкую субстанцию цвета детской неожиданности со специфическим запахом. Не всякий японец ее любит, а уж иностранцы-то и подавно. Но скрипачке морской еж пришелся по вкусу, и мы стали заказывать его везде, где только ни были. Хорошее настроение и успех гастролей были обеспечены.
Перед ответственным концертом в Токио скрипачка заболела. Насморк, кашель, в горле першит. Мы поехали в больницу Сэйрока, что в переводе означает святого Луки. Скрипачка изложила свои жалобы, а потом добавила: «Доктор, дайте мне что-нибудь такое, чтобы я стала энергичная, бодрая и здоровая на время концерта, а потом уже неважно». – «Такие препараты я вам выписать не могу», – грустно ответил доктор. В результате лечили ее настойкой под названием «Тафмэн» (букв. крутой чувак) с картинкой корня чего-то там, весьма смахивающего на член, на бутылочке.
Многие годы спустя скрипачка зачем-то увлеклась каким-то дико странным культом некого Кузи. Стала его адепткой и главной властной женой. Била нерадивых прихожанок. Она, капризная красотка, русская Анна Софи Муттер, которая когда-то просила снимать только ее левый профиль, стала ходить в трениках и не следила за своим внешним видом, а потом и вовсе попала в тюрьму.
Вспоминаю, что в ее детстве мама и папа переехали в Подмосковье из Одессы, чтобы дочь могла учиться в ЦМШ. Ее мама мыла полы, а она ездила каждый день на электричке и в памяти прокручивала заданные произведения. Пути Господни неисповедимы. История получилась грустной.
В Ханты-Мансийске я была два раза. Первый с японскими учеными, у которых было даже свое научное общество, занимавшееся изучением советской и российской педагогики. Один из сэнсэев специализировался на Макаренко. Другой – на Выготском. По вечерам, после основной работы, в ресторане разворачивались «симпозиумы» в прямом смысле этого слова. Сэнсэи вели жаркие споры, градус которых зашкаливал настолько, что все боялись: еще немного, и почтенные профессора начнут отвешивать друг другу тумаки.
Сам город мне понравился. Построен он был политзаключенными, ссыльными, которых выкинули в чистое поле, прямо как в книге про Зулейху. Поэтому люди здесь душевные, отзывчивые, всегда давали нам пирожки с брусникой на дорожку, были приветливы и открыты.
В городе есть шикарный шахматный клуб, крутецкая лыжная трасса, курган с фигурами медведей и прочей ХМ-фауны.
Коренные народы Югры (так называют этот регион) – это ханты и манси. Если кто забыл, то языки их угро-финские, наиболее близки венгерскому. С лица они азиаты, но волосы часто светлые и глаза голубые. Говорят, у манси блондинов больше. Живут они в чумах на стойбищах. Занимаются оленеводством. Зимой носят всё из оленьего меха. Летом одежды яркие – красные, розовые, с узорами. Женщины прячут лицо, носят платки типа павловопосадских. Детям хантов и манси построили супершколу-интернат, а они растерялись: не умеют сидеть на диванах и стульях и по полочкам вещи раскладывать. На полу оно же удобнее.
Едят они в основном рыбу: муксуна, нельму. Говорят, в школах-интернатах по СанПиНу сушеная рыба детям не положена, а без рыбы дети ханты и манси болеют своими неизвестными болезнями.
Второй раз мы приехали сеять доброе-вечное на мансийской земле, рассказывая про возрождение «Ниссана». Дедушки-лекторы – бывшие сотрудники «Ниссана», ныне на пенсии, то есть, как их называют, «оу би», или «олд бои» = «старые мальчики», – почти в каждом слайде презентаций славили Карлоса Гона, рассказывая, что сделал и что не сделал Карлос Гон, и разыгрывали сценки «Карлос Гон в цеху» (почти как Ленин в Разливе). Даже не знаю, что они рассказывают теперь.
Один из лекторов очень хотел увидеть настоящего шамана. После лекций была запланирована баня, туда нам его и подогнали. Мы сидели в зале, пили пиво с сушеной рыбой (слава богу, сцены «Переводчица в халате поверх офисной одежды, смотрящая прямо перед собой» удалось избежать). Похожий на индейца шаман – кажется, он был манси – изрядно поднабрался и рассказывал, как в советское время у них проходили партсобрания. Шаманизм советская власть, разумеется, не приветствовала, считая его вредным для сознания строителей коммунизма. Поэтому сначала проводили реальное собрание, а после него начинали камлать. В этих краях популярен культ медведицы, вот они что-то на эту тему и разыгрывали. Потом шаман выпил еще, стал ругать православие, чем задел мои православные корни (мой прадед был священником в Сибири), посмотрел на меня мутным глазом и заявил: «А ты-то ничего, только не все переводишь». Во мне проснулся ледяной берсерк, и я, осмелев, железным голосом сказала, что он даже не представляет себе, насколько я все перевожу. Но тут японцы захотели-таки залезть в сам банный зал и оттуда прыгнуть в ледяную воду. А шаман, к моему счастью, уснул.
О проекте
О подписке