– Собственность – это вроде слуги? – Генри наморщил лоб, пытаясь выудить из памяти что-нибудь более определенное. – Не нужна мне никакая собственность. А насчет детей – не получится, мы не можем размножаться. Коснись моего лица.

Она упрямо сжала губы, и тогда Генри сам взял ее руку и приложил к своей щеке. Роза вскрикнула и отпрянула, прижав покрасневшие от ожога пальцы к своему рту.

– Вот поэтому никакого размножения не выйдет, – сердито сказал он. Прикосновение было приятным, и как бы он хотел, чтобы оно длилось дольше. – Забудь, ясно?

Роза шагнула назад, не отнимая руку от губ. Генри собирался сказать что-нибудь успокаивающее, но, пока он размышлял, что бы это могло быть, Роза уже отвернулась и пошла прочь. Ее сгорбленная спина с каждым шагом расправлялась, становилась прямой и неподвижной, как доска, и Генри кольнуло неожиданное воспоминание. Козочка-Розочка. Вот как они с Эдвардом называли ее в детстве. Больше всего она любила играть в свадьбы – у нее был добрый десяток кукольных парочек, и она бесконечно меняла свое мнение о том, кто с кем будет счастлив до гробовой доски. Генри с болезненной ясностью увидел, как она сидит в гостиной и подбирает кукле очередной свадебный наряд. Русые волосы падают ей на лицо, а значит…

– Твои волосы! Цвет, он не настоящий! – выпалил Генри, и Роза остановилась. – На самом деле они темнее. Ты их красишь настоем ромашки, да?

Он был так взбудоражен тем, что вспомнил, какой она была, что даже не понял, отчего она развернулась к нему с таким гневом.

– Ты плохой человек, – тихо сказала она и ушла.

Кажется, она хотела употребить слово куда крепче, и остановило ее только воспитание. Генри выдохнул сквозь сжатые зубы, уже не пытаясь понять, что с его словами не так. Если бы только он мог вернуть прошлое и всех такими, какими они были, – отца, Розу, Эдварда, себя самого! И он торопливо пошел дальше – искать того, кто поможет ему все исправить.

Дверь в библиотеку была приоткрыта, из-за нее раздавался деловитый бумажный шелест. Эдвард сидел за одним из столов, листая огромную книгу, еще несколько томов лежали рядом. При виде Генри он поднял голову и дружелюбно кивнул.

– Доброе утро. Вот, решил поискать что-нибудь о Пределе и ключе от всех…

Не слушая, Генри шагнул к столу и положил на раскрытую книгу игрушечный меч. Эдвард поперхнулся, и Генри сглотнул, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Вот он, тот самый момент.

– Ты все-таки нашел его. Поразительно, – выдохнул Эдвард. – Ты и правда избранный. Только зачем… зачем ты искал без перчаток? – Он тронул подпалину и торопливо прибавил: – Но это неважно, ничего страшного. Где он был?

Генри растерянно заморгал. Ему хотелось схватить Эдварда за уши и трясти его гениальную голову до тех пор, пока что-нибудь там не встанет на место и до него не дойдет, почему Генри смог найти меч.

– Он был зарыт под кленом, около конюшни, где ручей, – с нажимом сказал Генри. – Вы там часто играли.

– Тебе Карл сказал? – рассеянно спросил Эдвард. – Спасибо, Генри. Я действительно тебе благодарен.

Генри опустился на стул напротив него. Эдвард был так занят разглядыванием меча, что на него самого даже не взглянул.

– Каким он был? Твой брат? – пробормотал Генри.

Эдварду, кажется, не очень хотелось отвечать, но из благодарности он себя заставил.

– Веселым. Много смеялся, любил играть. Это уже неважно, верно?

На меч Эдвард смотрел так, что сразу было ясно: раньше он думал, что, если найдет его, ему станет легче, будто это как-то вернет прошлое, но, кажется, не сработало. И Генри молча наблюдал, как Эдвард хмурится, поглощенный ощущением того, что ничего в его жизни не изменилось.

– Ладно, давай к делу. – Эдвард с видимым усилием убрал меч с книги. – Мы понятия не имеем, что это за Предел и почему он интересует Освальда. Слово «предел» обычно значит «граница», но в старинных книгах иногда обозначает просто место или область. Я не встречал историй о каком-то особенном Пределе, но должно же быть хоть какое-то упоминание, верно?

– Верно, – отсутствующе пробормотал Генри.

Нужно было просто открыть рот и сказать правду, но он был так выбит из колеи, что не знал, с чего начать. Встреча с Розой лишний раз доказала ему то, что он и так знал: никто не сравнится с ним в умении говорить то, что не нужно, неподходящими словами и в самый неудачный момент.

– Я все утро ищу упоминания о ключе, и с твоей помощью дело наверняка пойдет лучше. Вдруг ты просто возьмешь с полки книгу, и она окажется та самая? Ты настоящий мастер поиска, Генри. Я серьезно. – Эдвард еще раз взглянул на меч и чуть поклонился, прижав к груди руку. Генри едва сдержался, чтобы не предложить ему затолкать свою вежливость обратно себе в глотку. – Расскажу тебе немного о нашей системе расстановки книг. В шкафах вдоль окон – сочинения на разные практичные темы вроде «Как поразить всех хорошими манерами» или «Две сотни способов развести костер». Вот тут, справа, – философские труды и всякие измышления на тему того, какова истинная форма Барса. Это самый бесполезный шкаф: просто куча причудливых выдумок. А вон там кое-что поинтереснее: исторические труды и сказки. У нас в королевстве одно от другого не отличишь, так что они стоят вперемешку.

Генри мрачно пошел к первому попавшемуся шкафу, вытащил самую толстую книгу, которая щедро обсыпала его пылью, и уставился в нее. Он был слишком переполнен своей собственной историей, чтобы разбирать замысловатый старинный почерк. Нужно потренироваться, выбрать подходящий момент и сказать все как есть. Например, за завтраком, чтобы отец тоже услышал. Минут пять Генри пытался сделать веселое лицо, чтобы всем легче было его узнать, но не смог даже вспомнить, какими мышцами надо для этого двигать. Благодаря Освальду он изменился настолько, что никто за целый месяц не узнал, а значит, он должен сделать все, чтобы измениться снова и стать таким, каким был раньше.

– Эй, – выдохнул Эдвард с таким глубоким чувством, что Генри стрелой выскочил из-за шкафа в надежде, что Эдвард все же догадался. Но тот, увы, смотрел в книгу. – Я кое-что нашел. Это «История королевства», том первый. Слушай: «Матеуш велел, чтобы Барса почитали во всей нашей земле. Он знал Барса и был ему другом, но, когда народ просил рассказать о великом волшебнике, король отвечал: «Тайна предела, откуда явился Барс, надежно заперта от посторонних глаз, и так пребудет вовеки». – Эдвард стукнул ладонью по книге и откинулся на спинку стула. – С ума сойти! Что, если Предел, который мы ищем, это место, откуда пришел Барс? Мы же тогда узнаем то, над чем себе все философы головы ломали! И гляди, какое странное выражение, – «тайна заперта». Это место закрыто на ключ от всех дверей!

Генри потер губы. Если уж в пещере чудовища, битком набитой золотом и драгоценностями, Освальд позабыл обо всем, едва увидев лист бумаги, где говорилось о Пределе, значит, это место сулило ему огромную выгоду.

– Ради ответа на вопрос, кто такой Барс, Освальд бы туда не рвался, – пробормотал Генри. – В пещере Зверя он сказал: «Это место дает такую власть, о какой я даже мечтать не мог». Наверное, там хранится какой-то могущественный предмет, что-то посерьезнее Сердца волшебства. И мы должны не дать ему прибрать к рукам такое добро. Кстати, а кто такой этот Матеуш?

– Первый король волшебного королевства. Его еще называют «Матеуш Даритель». Статуя на скале за дворцом, в руках которой теперь хранится Сердце волшебства, – это как раз он. Матеуш был величайшим королем, добрым и справедливым, и все его потомки – мои предки – старались быть похожими на него. Ему Барс подарил Сердце, при нем сделали корону и построили дворец.

Эдвард торопливо встал и бросился к одному из шкафов. Он так спешил, что ухитрился зацепиться ногой за стул и рухнуть на пол. Генри покачал головой: упав парой сантиметров левее, Эдвард врезался бы виском в угол соседнего шкафа. Как же повезло, что лютая тварь объявилась в королевстве, когда Генри был во дворце: в одиночку Эдвард уж точно не доехал бы до места назначения. Тот уже вскочил, чтобы продолжить путь к выбранному шкафу, но Генри положил руку ему на плечо, останавливая.

– У нас есть еще одна проблема. Ключом от всех дверей может воспользоваться только его хранитель, которого Освальд рано или поздно попытается отыскать.

– Ты говорил, что нашел ключ, значит, ты и есть хранитель, верно?

– Ключ мне оставил Сивард. И написал, что сила ключа едва не заставила его сделать что-то ужасное, открыть какую-то дверь, которую нельзя открывать ни в коем случае и которая сама жаждет быть открытой. Что, если это та самая дверь, которую теперь пытается открыть Освальд? Ладно, главное – не это. Он велел мне не брать ключ самому, а выбрать хранителем кого-то, кому я доверяю.

– Умоляю, скажи, что ты выбрал на эту важнейшую должность не того, о ком я подумал.

– Джетт теперь в опасности. Мы должны его защитить.

Эдвард застонал:

– Этому жалкому типу обязательно снова появляться в этой истории?

– Нужно найти его до того, как это сделает Освальд, иначе тот заставит Джетта использовать ключ. У меня есть подсказка, где сейчас Джетт, – получил сегодня утром от скриплеров.

– А больше ты к семи утра ничего не успел? – пробормотал Эдвард.

Генри рассмеялся:

– Не поверишь, если скажу. Ладно, слушай загадку: «Путь дарителей с рассветом стал запутанным и сложным. Но не нужно…»

Эдвард записал четверостишие на листе бумаги и погрузился в размышления, а Генри смотрел на его склоненную голову и думал вовсе не о Пределе. А что, если Эдвард вообще не поверит, что Роберт выжил?

Издалека донесся звякающий звук, и Эдвард разочарованно хмыкнул.

– Полчаса до завтрака. Идем, надо подготовиться. Уилфред к тебе с утра заглядывал? Он велел всем приодеться и взять куртки. Отец решил устроить завтрак на террасе, как в старые, добрые времена, что, конечно, глуповато в конце зимы, но я все равно рад, что он так взбодрился. Эй, Генри, ты в порядке? Ты сегодня какой-то… другой.

– Ты иди, я скоро. Хотел тут еще кое-что посмотреть.

– Только не опаздывай. Про Матеуша больше всего книг вот в этом шкафу. И если будет что-то интересное, скажи мне за завтраком.

– Жди отличных новостей, – притворно бодрым голосом сказал Генри.

Эдвард ушел, бережно забрав со стола меч. Генри постоял около шкафа имени Матеуша, а потом кинулся туда, где, по словам Эдварда, стояли «руководства на практичные темы». Он лихорадочно начал перебирать их, подтянув к шкафу стремянку, и в конце концов нашел то, что искал: «Хорошие манеры для юных мастеров».

Роберт был принцем, его учили всем этим правилам, а Генри помнил только смутные обрывки вроде благодарственных поклонов. Он уселся на стремянку и погрузился в чтение. Предел не убежит. Для начала нужно попытаться стать тем, кем вырос бы Роберт, если бы с ним ничего не случилось.

«…Важнейшим искусством в обращении с людьми является дипломатия. Думайте трижды, прежде чем заговорить. Истинно воспитанный юноша никогда не откроет рот, если не уверен, что его слова будут взвешенными, вежливыми и не обидными ни для кого из присутствующих». Генри со вздохом закрыл книгу. Он надеялся на советы попроще, а всему, что описано в этой занудной книге, быстро не научишься. Колокол звонил и звонил, он не мог сосредоточиться, пора было, в самом деле, идти переодеваться, – после ночи на мокрой земле он уж точно не выглядел как принц.

Генри спрыгнул со стремянки и побежал к себе в комнату. Карла не было, но, видимо, с утра он все же заходил – в ванной стояли два ведра остывшей, чуть теплой воды. Генри быстро вымылся, надел парадный костюм, подаренный Уилфредом, и схватился обеими руками за раму зеркала.

– Я – Роберт Олден, принц волшебного королевства, сын короля Лоуренса и королевы Тильды, и я жив, – без голоса проговорил он и, выпустив зеркало, помчался на террасу. Он помнил дорогу и без подсказок дворца. Он помнил.

Двери стояли нараспашку, никакой охраны на этот раз не было, – король, видимо, рассудил, что не обязательно заставлять слуг сторожить королевский завтрак неизвестно от кого. И едва Генри успел подумать об этом, ему показалось, что кто-то смотрит ему в спину пристальным, недобрым взглядом.

Он развернулся, но все его охотничьи инстинкты от невероятных новостей этой ночи притупились, он обернулся слишком медленно – коридор за спиной был пуст. «Показалось», – подумал Генри, лишь бы скорее отмахнуться от ненужных мыслей. Больше всего ему хотелось перестать быть человеком, которого Освальд растил в лесу, – тот парень был весь сплошное предчувствие беды, а он сам – не такой. Хватит и того, что он десять лет на это потратил, сейчас у него есть дело поважнее. И он шагнул на террасу.

Слуги потрудились на славу – оттерли от грязи белоснежный мрамор парапетов и пола, аккуратно расставили столы. На ножах и вилках сияли солнечные блики, хрустальные масленки дробили свет, ветер раздувал края скатертей. По привычке замечать детали Генри оглядел всех присутствующих и сообразил, что за каждым столом сидит одна-две семьи, более знатные и ярко одетые – ближе к королю. Никто не ест, ожидая от короля сигнала, а торжественный проход девушек на каблуках, видимо, отменили – они уже сидели со своими семьями. Генри заставил себя об этом не думать и сосредоточился на другом: постарался улыбнуться как можно шире, слегка поклонился всем и направился к королевскому столу, стоящему в центре террасы, с видом «значительным, учтивым и приятным», как советовала книжка о хороших манерах.

За королевским столом поместились не только король и Эдвард, но и Эмма, Уилфред, Агата и Роза. Агата скучающе помахивала веером, явно ожидая, когда завтрак окончится и ей разрешат вернуться к ремонту дворцовых люстр, а Роза, наоборот, прижимала веер к лицу так, будто хотела бы спрятаться за ним навечно.

– Доброе утро. Это место свободно? – спросил Генри, положив руку на спинку пустого кресла между Эдвардом и Эммой.

Губы Эдварда чуть заметно дрогнули, но в улыбку так и не сложились. В присутствии отца все чувства на его лице всегда становились едва различимыми, как рябь на воде в тихий день, словно он не меньше Генри боялся сделать что-нибудь не то.

– Доброе утро, Генри. Прошу, садитесь. – Король улыбнулся ему так, что Генри сразу почувствовал: вот это и есть идеальный момент. – Приятно слышать от вас такую учтивую речь.

Садиться Генри не стал. Он убедился, что все на него смотрят, и громким, разом охрипшим от волнения голосом произнес:

– Мне нужно кое-что вам сказать.

Король перегнулся через Эдварда и похлопал Генри по руке, которой тот судорожно вцепился в край стола.