– Худший способ что-то скрыть – это сказать: «Только не ходи туда». Смотри что хочешь. Все, что тебе не надо видеть, ты и так не найдешь.
Меч Генри оставил на столе – не расхаживать же с ним по дому – и вышел на крыльцо, с силой втянув ледяной воздух. Даже когда он три недели назад уходил из Хейверхилла, там не было таких трескучих морозов. Отец выбирал для жизни места одно холоднее другого. Несмотря на мороз, вокруг оглушительно чирикали птицы, и, оглядевшись, Генри понял, что их привлекло. На скамейке с заснеженной спинкой сидела Лотта и, задрав голову, улыбалась стае птиц незнакомого вида – наверное, местных. Генри вернулся в дом, прихватил отцовскую шерстяную куртку, висевшую у входа, и пошел к Лотте. У него было такое отличное настроение, что хотелось им с кем-нибудь поделиться.
– Привет, – сказал он и сел рядом. – Ты что, можешь звать птиц, когда хочешь? Как это вообще работает?
– Сама не знаю. Вот, пытаюсь понять. – Она улыбнулась ему, и Генри невольно улыбнулся в ответ.
Отец выдал ей длинную темную одежку с меховым воротником, шею она обернула вышитым платком с бахромой. Очевидно, все это принадлежало Джоанне, но на Лотте наверняка смотрелось куда лучше.
– Спасибо, что спас меня, – проговорила Лотта. – Когда ты меня поцеловал, это было так… странно. Как будто я обожглась.
– Извини, я знаю, что было неприятно. Мы просто хотели тебя разбудить. У меня дар огня, – объяснил Генри, решив сразу сказать правду.
– Бедный. Тебе, должно быть, тяжело.
Это было совсем не то, что Генри обычно слышал от людей, узнававших про его дар, и он промямлил что-то невразумительное. А Лотта вдруг посмотрела на него странным решительным взглядом, прижала край узорчатого платка к его щеке, прикоснулась к ней губами и тут же отпрянула.
– Извини. Мы… Мы ведь можем погибнуть, верно? – выдавила она, беспокойно накручивая на палец угол платка. – Как все в моей деревне. Просто умереть. А я никогда не целовалась, ну, до вчерашнего дня.
Она смотрела на него, и вид у нее был испуганный и такой живой, что Генри показалось, будто его легкие наполнились воздухом сильнее, чем это физически возможно. Он взял край ее платка и через него коснулся губами ее щеки, положив руку ей на затылок и даже сквозь перчатку чувствуя ее пушистые кудри. Лотта повернула голову и прижалась ртом к его рту. Генри два раза целовался с Розой без всякого платка, но и этот приглушенный тканью отголосок ощущения был прекрасным. Сквозь шум в голове у Генри мелькнула мысль, что поцелуи – лучшее изобретение людей, лучше, чем волшебные предметы и… Со стороны дома раздался гневный вопль, и они отшатнулись друг от друга. Из распахнутого окна на первом этаже высунулся Эдвард.
– Поразительно! – крикнул он. – Ты способен угробить прикосновением, но тебе достаются все поцелуи! Забыл еще одну дуреху, которая влюблена в тебя, как умалишенная? Все, хватит глупостей, идите сюда.
Окно с грохотом захлопнулось, они с Лоттой посмотрели друг на друга – и засмеялись. Генри даже не мог объяснить, что в этом смешного, просто наслаждался хохотом Лотты и своим собственным. А потом ее лицо вдруг поблекло, будто выцвело – она подумала про чудовище, и Генри сжал ее руку и потянул за собой. От того, как она хваталась за его ладонь, ему было хорошо и тревожно, и он снова вспомнил про золотые нити.
– Идем, послушаем, что он там придумал, – сказал Генри, глядя, как она свободной рукой комкает платок. –