Антон смотрел на нас скучающе, и я почувствовала к нему неприязнь. Спасать меня он не собирался, и я поняла то, что понимала уже миллион раз за свою жизнь: только я могу себе помочь, остальным наплевать. Возьму-ка я дело в свои руки, а то парни будут долго выяснять, кто кому что должен.

– Подведите меня к нему ближе, – просипела я и грустно повисла, как тряпка. – Ну, давайте. Пусть увидит, как мне плохо.

Тот, что держал меня, – предплечья здоровенные, явно любитель тягать штангу, – нашел в моих словах зерно истины и вместе со мной сделал пару шагов к Антону.

– Ближе, – простонала я. – Хочу в глаза его бесстыжие посмотреть.

Здоровяк покорно толкнул меня еще ближе, не выпуская. Я слабо потянула руку к Антону, сделав вид, что это умоляющий жест. Они играют в какую-то игру, а я, так и быть, сыграю с ними. Здоровяк оказался не таким уж тупым и понял мою задумку. Он чуть ослабил хватку, и я качнулась к Антону, который смотрел только на парней, а меня, похоже, в качестве противника не рассматривал. Зря, зря. Я молниеносно запустила руку в карман его пуховика, вытащила пакетик, швырнула назад и услышала хлопок ладоней. Видимо, парень, отвечавший в этом дуэте за разговоры, ловко поймал подачу.

Здоровяк меня тут же выпустил, на прощание дружески хлопнув по плечу, и я наконец смогла нормально дышать. Вот козел! Мне же больно!

– Все, могу идти? – прохрипела я, игнорируя обиженный и злобный взгляд Антона. – Разобрались?

Потирая шею, я обернулась. Дуэт смотрел на меня с одобрением.

– Не видел тебя раньше. Если ты у нас еще не работаешь, приглашаю, – сказал разговорчивый.

Ага, только клуба ролевиков мне не хватало. Я пошла к арке, осторожно ступая по льду. Не хватало еще раз рухнуть на глазах у всей этой компании.

– Бойкая девчонка, – услышала я за спиной. – Ты с такой не справишься, Антош. Эй, зайка, может, лучше с нами прокатишься?

– Катитесь сами, – сказала я и, не оглядываясь, вышла через арку.

Но оказалась не на улице, как надеялась, а еще в одном дворе, окруженном домами со всех сторон. Да кто так строит! Единственными, кто мне тут встретился, были фигуры героев советских мультиков на детской площадке. В этот мрачный вечер даже Винни Пух с Пятачком выглядели зловеще, и я побыстрее прошла мимо.

Очередная арка наконец-то вывела меня из лабиринта дворов на улицу, пустынную и совершенно незнакомую. Я устало прислонилась к стене дома. Где-то в глубине меня закипала истерика, хотелось то ли треснуть кулаком стену – очень красивую, розовую, – то ли лечь и горько плакать.

Рядом затормозила машина, и из нее высунулся Антон. В моем бреду, похоже, весьма ограниченный набор персонажей.

– Ловко сработано, – холодно сказал он. – Странно, что ты не одна из них. Но вопрос остается открытым: кто закрыл дверь?

– Да я, я закрыла! Слушайте, ну дайте нормальный телефон, хватит мне лапшу на уши вешать, – взмолилась я.

– Ты отдала Клану артефакт. С чего мне помогать?

– А что я должна была делать? Ждать, пока мне шею свернут?

– Я бы придумал, как тебя спасти.

– Ой, ну конечно, верю вам на слово!

Антон о чем-то напряженно размышлял, изучая меня, как сложную головоломку, – в других обстоятельствах мне бы это даже польстило.

– Если ты закрыла дверь, сможешь это еще раз сделать? – спросил он.

И тогда я наконец поняла: это не бред, не галлюцинация. Это просто сон, которого я с утра не вспомню, и в нем есть сюжет: чтобы попасть обратно в свою жизнь и свою кровать, надо снова выйти через дверь. Эффектная идея!

– Я… Я могу, да, – важно сказала я, и Антон распахнул для меня пассажирскую дверцу.

Ну, раз все это ненастоящее, бояться нечего. Я влезла в машину и со стоном наслаждения вытянула ноги. Как же тут тепло!

Машина свернула раз, другой, и за каждым поворотом открывались не привычные улочки с пятиэтажками, а что-то похожее на гигантские декорации к историческому фильму. Дома с башнями, эркерами, балконами, окнами разной формы. Дома с лепниной, статуями и резьбой по камню. А у меня, оказывается, неплохое воображение, зря Виктория Сергеевна на меня наезжала! Мы еще покружили, и Антон припарковался, ловко найдя местечко среди других машин, дремавших без хозяев под рыжим светом фонарей. Я посмотрела на его руки, лежащие на руле. Длинные пальцы, как у пианиста, а костяшки разбитые, с подсохшими ранками. Видимо, этого парня лучше не злить. Я отвернулась и сонно уставилась на шикарное здание с угловой башенкой, около которого мы стояли.

– Красиво как… Это королевский замок?

– Эй, ты! – Антон потряс меня за плечо, и я протестующе замычала. – Может, не будешь тратить мое время и домой пойдешь? Просто скажи, что соврала про дверь. Что с ней случилось? Кто ее закрыл?

Ой, как же у него пластинку-то заело. Отвечать я не стала: сны имеют свойство заканчиваться сами, для этого не нужно прикладывать никаких усилий. Все во мне успокоилось, и я соскользнула в приятное забытье.

Что-то зазвенело, как будильник. Потом звук повторился, но я только заворочалась и уткнулась в жесткую спинку кресла. Мы снова куда-то поехали, остановились, и я с трудом открыла глаза. Так, а вот и финал дверного сна.

Наверное, где-то уже взошло невидимое за серыми тучами солнце, темнота посветлела, будто ее разбавили. Стена дома, рядом с которой мы припарковались, была покрыта мозаикой: выпуклые смешные фигуры людей из разноцветных осколков керамики. А рядом, посреди выложенного брусчаткой двора, мерцала до боли знакомая, чуть-чуть приоткрытая, призрачная дверь.

Я вылезла из машины. Ледяной утренний воздух заставил резко вдохнуть. Земля отчего-то подрагивала, – наверное, так чувствуют себя жители городов, где есть метро, когда у них под ногами едет поезд. Я осторожно пошла вперед, чуть не наступив на сотканный из голубого сияния предмет: на этот раз не сережка, а конфета в фантике.

Антон направился к полупрозрачной конфете, а я взялась за ручку двери. В прошлый раз все произошло так быстро, что я ничего не успела понять, но сейчас было ясно: эта дверь – не проекция, а что-то необъяснимое, как сами сны. На ощупь ручка была как прохладное желе, через которое тихонько пропускают электрические разряды. Странное ощущение… Я потянула дверь на себя, открывая ее шире. За ней по-прежнему было видно только голубое сияние, а сквозь него – сложенную из мозаики стену. Ладно, у снов свои законы. Дверь волшебная, вчера я отлично сквозь нее прошла. Так и быть, закрою ее за собой, когда буду уходить, пусть герой моего сна порадуется. Я сделала шаг, но в этот раз все было по-другому.

Нога мгновенно онемела. Я сжала зубы, заставила себя качнуться вперед и чуть не вскрикнула от неприятного, противоестественно острого холода, охватившего тело. Словно тонешь в ледяной проруби, а вода еще и бьет тебя током.

Меня резко дернуло назад, и я упала на асфальт. Сияние потянулось следом, налипнув на одежду. Я со стоном попыталась осмотреть ногу, которой шагнула за дверь. На ней таяли остатки сияния, я попыталась сбросить их, как слизняка. Боль во всем теле была совершенно настоящей, и я впервые подумала: невозможно испытывать такое во сне. Но если мне это не снится, то… Что тут вообще происходит?!

Рядом, тяжело дыша, лежал Антон. Видимо, он меня и затащил обратно, и я не знала, то ли благодарить его, то ли злиться, что помешал. У него аж лоб взмок, будто он тоже испугался, хотя ему-то что?

– Я на секунду поверил, что ты ее правда закроешь, – прошипел он. – А ты, чокнутая, просто решила с собой покончить?

Под землей по-прежнему гудело, звук отзывался во всем теле, как вибрация стоматологической машины. Руки у меня дрожали, и голос, конечно, задрожал тоже:

– Это радиация? Я умру?

– Странный вопрос от человека, который сам пытался шагнуть за чертову дверь!

Я перепуганно сжала колено, которым вчера ударилась о лед среди гаражей, – оно ныло. Ощупала свое лицо, подергала за волосы, даже куснула себя за палец. Это не сон. Не сон. Я сжала виски, и тут земля под нами с хрустом лопнула. Трещина ползла по брусчатке от полупрозрачной двери, как будто мостовая не выдержала ее веса.

Но Антона – он что, тоже настоящий? – беспокоили другие вопросы.

– Что за фокус, как ты его провернула? Выглядело так, будто ты правда потянула ручку двери на себя. А ну-ка…

Он схватил меня за загривок и подтащил к двери. У меня сердце в пятки ушло. Мы так и не встали на ноги, копошились на земле. Я попыталась упереться в нее ладонями и вздрогнула от боли, когда под руку попался обломок брусчатки.

Да с какой силой должна треснуть земля, чтобы разбить такой толстый кусок камня? Я глянула вниз: трещина была глубокой, внутри проглядывала почва с камешками и спутанными иссохшими корнями.

– Говоришь, можешь закрыть? – сдавленно произнес Антон у меня над ухом. – Как ты притворилась, что коснулась ручки? Повтори!

Мне сейчас хватало проблем и без этого нестабильного психа, так что я потянулась вверх, взялась грязной, скользкой от пота ладонью за ручку двери, – ощущение все то же, прохладное, покалывающее, – и резко ее захлопнула. Дверь исчезла мгновенно, будто где-то нажали на кнопку.

Сразу стало очень тихо. Трещина посреди двора никуда не делась, но дрожь прекратилась в ту же секунду, как погасло сияние двери. Антон меня выпустил, и от неожиданности я шатнулась вперед, чуть не упав лицом на разбитую брусчатку. Ноги слишком дрожали, чтобы встать, и в глазах все расплывалось от слез, которые я пыталась сдержать.

– Тебе лечиться надо, – прошипела я, с ненавистью глядя на Антона, потому что лучший способ победить слабость – это гнев.

Я ждала такого же резкого ответа, но он таращился на меня потрясенно и даже как-то беспомощно.

– Ты ее закрыла…

– И что, козел? Берешь и закрываешь! – заорала я. – Вопрос в том, как мне открыть такую же, чтобы попасть домой! Почему не сработало?

Откуда-то уже набежали зеваки, но близко не подходили, смотрели издали, как на уличную драку. Антон рассеянно вытер рукавом потный лоб, – видимо, все еще размышлял про свою драгоценную дверь, – а потом настороженно вскинул голову. У меня нервы были взбудоражены до предела, и я сразу поняла, на что он среагировал: звук машины, на огромной скорости приближающейся к нам из-за угла дома. Прохожие тоже уловили звук и начали расходиться.

Антон вскочил и за локоть потащил меня к своей машине. Я вяло попыталась освободить руку, не всерьез, просто чтобы показать, что нечего таскать меня с места на место, как предмет. Уехать отсюда вообще-то будет отличной идеей: видимо, к нам сейчас присоединятся давешние парни. Опять будут ругаться с Антоном, опять вцепятся в меня, зачем мне это?

Я упала на переднее сиденье, и Антон стартанул с места, прежде чем я успела закрыть дверцу. Краем глаза я заметила подъехавшую машину, а он уже рванул в другую сторону, проехал несколько дворов и через арку вылетел на набережную замерзшей реки. Какое грубое вождение! Ему возмущенно сигналили, но он ловко вписался в поток машин и полетел дальше, обгоняя всех подряд. Пару минут я его не трогала, завороженная тем, что у дальнего берега реки, прямо у помпезной гранитной набережной, был вмерзший в лед парусник. А когда Антон убедился, что его не преследуют, и сбросил скорость, я сказала:

– Плевать, что у вас тут творится. Объясни, как мне попасть домой. Ты мне должен.

Раз он меня называет на «ты», отплачу ему тем же.

– Ничего я тебе не должен, – огрызнулся Антон.

Я подняла руку, демонстрируя ему кровоточащую царапину, которой обзавелась по его вине.

– А где дом? – нехотя спросил он.

– В Пыреево.

– Село какое-то?

– Город.

– Ну, это же в Ленинградской области?

– В Кировской.

Антон перевел на меня удивленный взгляд и тут же вернул его на дорогу. А я подумала: все это слишком странно. Что, если маньяк пырнул меня ножом, и прекрасный, но бредовый мир вокруг – мое предсмертное видение? Или я лежу в коме, врачи пытаются спасти мою жизнь, а я тем временем вижу галлюцинации.

Над приборной панелью болталась картонная елочка. Я потянулась и понюхала ее, игнорируя очередной непонимающий взгляд Антона. Слабый запах химической хвои настаивал, что елочка настоящая.

Часы показывали девять утра, и время вдруг стало для меня важнее места. Если это не сон и не галлюцинация угасающего рассудка, то, где бы я ни была, наступил следующий день. Ева проснулась, но не заходила ко мне в комнату, она же знает, как я люблю поспать в выходные. Она собиралась куда-то ехать с друзьями и наверняка выдвинулась рано, они же все там веганы и любители йоги, такие с рассвета на ногах. Но Ева точно напишет, я не отвечу, и к вечеру она сойдет с ума от тревоги. Папа ушел от нас давным-давно, два года назад умерла мама, и если Ева потеряет последнего, кто у нее остался… Я сжала зубы. Неважно, как я здесь оказалась, главное – выбраться. Переживать бесполезно, это только почву из-под ног выбивает.

Я покосилась на Антона, который решительно меня куда-то вез. Внешне он был вполне симпатичный, но практика общения с ним показала: он неотесанный, грубый тип. Не стоит даже тратить слова на разговор, этот гоблин мне не поможет. Затаюсь, подожду, где мы окажемся, и буду действовать по ситуации.

Утро за окнами выглядело, как обычное городское утро: пешеходы, машины. Вот только сам город был необычный, хоть я нигде, кроме Пыреево, и не бывала. Мама говорила, мы жили в другом городе, когда я была маленькой, но я все равно его не помнила, и он точно не был таким впечатляющим, как этот.

Мы затормозили около большого здания, при виде которого у меня отвисла челюсть. Да оно потрясающее!

– Приехали, – недружелюбно сказал Антон.

– Куда? Где я вообще? – пролепетала я, пытаясь окончательно осознать, что все это – не плод моего воспаленного воображения.

Антон глянул на меня, как будто я не узнала известного актера, постер с которым висит в каждом доме.

– Добро пожаловать в Санкт-Петербург, – буркнул он и вылез из машины.