Цитаты из книг автора «Екатерина Шульман»

Полученные данные и по отдельности, и в сравнении в высшей степени поучительны. Из того, что удалось выяснить о российской молодежи, политически значимы несколько факторов: их хорошие (и высоко ценимые) социальные навыки, стремление к совместному действию и похвале, высокий статус нравственных ценностей («честности», «справедливости»), стремление к самовыражению и самореализации («быть собой», «сделать правильный выбор»), отсутствие конфликта поколений и теплые, доверительные отношения с родителями. При этом и дети, и родители считают окружающую действительность хаотичной и мало предсказуемой и не верят в долгосрочное планирование. У детей это выражается в отсутствии стремления к постоянной «на всю жизнь» профессии, у родителей – в нежелании активно влиять на выбор детей, потому что они сами «не знают, как надо». И для детей, и для родителей семья – это первая ценность, создание семьи рассматривается как жизненный успех, более важный, чем построение карьеры или зарабатывание денег.

Женское представительство в органах власти и управления считается само по себе благом и признаком развитости той страны, где оно выше.

Когда из телевизора, с государственных трибун раздаются слова о том, что «не надо никого демонизировать, давайте посмотрим с одной и с другой стороны, а вот войну же выиграли» – это посылает некий сигнал, на фоне которого те, кто действительно испытывает позитивные чувства по этому поводу, или те, кто не испытывал никаких чувств, вдруг их испытали, те, у кого не было мнения, вдруг его приобрели, потому что им рассказали, что теперь так можно, что это нормально и даже хорошо.

В чем функция государственной пропаганды? Ее функция состоит в том, что она, выступая с иерархически верхних позиций, задает некую норму. Она рассказывает аудитории, что правильно, что нормально, что вообще можно. Она создает тот фон, на котором люди понимают, что ходить с плакатом с изображением Сталина как минимум безопасно, если вообще не похвально. Что многочисленная реабилитирующая его литература, которая лежит в книжных магазинах всех городов России, не будет признана экстремистской, что не заведут дело по ст. 282 УК, как по поводу какой-нибудь другой литературы, которую кто-нибудь вздумает выложить в магазине на видном месте. Что это нормально, что это не наказуемо, а возможно и поощряемо.

Тут возникает парадокс, с которым сталкиваются все политические режимы полуавторитарного типа. Чувство общности делает людей одновременно смелее и счастливее: поэтому опрашиваемые разом одобряют все, что в стране происходит или будет происходить, и выражают уверенность, что в их силах изменить политическую ситуацию в стране (число таковых выросло втрое по сравнению с результатами 2012 г.). В российском публичном пространстве популярен заимствованный из вульгаризованного марксизма миф, что протестуют только «люди, доведенные до отчаяния». На самом деле для протеста нужен ресурс: голодные не участвуют в политической жизни, а ищут еду. С ростом числа «сильных связей» возрастает готовность принять участие в массовой политической акции – причем как в оппозиционной, так и в провластной, хотя в оппозиционной больше. Но политический режим не предусматривает никаких легальных механизмов гражданской активности: ни протестной, ни лоялистской. Именно поэтому первую он подавляет, а вторую имитирует, хотя мог бы инкорпорировать и ту и другую, будь он хоть немного более открыт и демократичен. Как отвечать на новый общественный запрос? Каждый гибрид ищет свои методы, но сводятся они все равно к двум стратегиям: сопротивляться и развалиться или приспособиться и демократизироваться.

По иронии судьбы автократы обычно видят опасность для своей власти именно в тех социальных институтах, которые потом спасают их от тюрьмы и виселицы: общественных организациях, свободной прессе, всяком открытом и гласном взаимодействии граждан. Опираться же они предпочитают на армию и спецслужбы, которые в нужный момент или возглавят заговор, или, в лучшем случае, останутся равнодушны к судьбе бывшего начальника

Поэтому лекарство от экстремизма – то, что в педагогике называется инклюзией: включение, или интеграция, в открытую политическую систему.

Зачем это все нужно? Затем, что либеральный рай – не там, где правят либералы, а остальных гуманно усыпили хлороформом (вопреки распространенному представлению). Он там, где граждане как-то сами участвуют в своей жизни, а не только смотрят телевизор и производят разные восклицания по этому поводу. Телевизор – зло. Гражданское участие – благо. Go and get a life.

Институциональная развитость или организационная сила режима – это его способность имитировать демократические институты, что со временем способствует демократизации (подражание – первый шаг к добродетели).

Из этого не следует, однако, что гибридный режим стабилен: он жаждет стабильности, и ради нее готов на любые потрясения. Корень этого кажущегося противоречия лежит в механизме принятия решений – кощеевой игле гибридного режима. Последовательно отрезая и забивая мусором все каналы обратной связи, режим вынужден действовать во многом наощупь. Для связи с реальностью у него остается телевизор, разговаривающий сам с собой, элиты, подобранные специально по принципу некомпетентности, и внутреннее чувство вождя, чье сердце должно биться в унисон с сердцем народным, но за долгие годы пребывания в изоляции склонно рассогласовываться и биться в каком-то своем ритме. Поэтому режим постоянно угадывает, какое его действие или бездействие будет приемлемо для внешней и внутренней аудитории – а когда ошибается (предполагая, например, что от шага Х произойдет «потеря лица», а от шага Y, наоборот не случится дурных последствий), то никаких рычагов исправления ошибки у него нет. Гибридный режим заднего хода не имеет – он устойчивый, но неманевренный.