Он разоблачился, поправил кушал на поясе и взял меч.

Свой меч. Настоящий тяжелый боевой.

Он мог бы снести головы этим людям раньше чем последний из них поймет что происходит. Сколько интереса вызовут такие видеозаписи у людей? Синай знал что куда больше, чем обычные его тренировки.

Последние тридцать лет он тренировался здесь с деревянным клинком ли затупленной сталью. Шахране был еще так юн и так хрупок телом. Ему нельзя было давать настоящее эльфийское оружие. И хоть Линар старался и отдавался мастерству со всей силой что мог, этого было недостаточно. Вот когда у Синая в учениках был Эльтан…

Синай развернулся и взмахнул клинком. Мысли в его голове были слишком темными и тяжесть меча и привычные боевые связки одни могли вытравить их из головы.

Он разил, парировал воображаемые удары, отступал, нападал, уходил от атак, бежал, нападал, кувыркался. В его воображении противником всегда был один и тот же человек.

Грузный бородатый воин в меховом плаще с огромным топором, с которым он сошелся на поле у реки Глас. Лучший его соперник из людей.

– Обойди! Сними общий план! – сказал кто-то из людей, и мальчишка лет двадцати на их счет побежал кругом поляны и встал с другой стороны.

Синай хотел бы не видеть их, не слышать их. Чтобы они не задевали его гордость. Но они были здесь. Этому была причина и умысел.

Людей в Сиршаллене стало много, а значит ушедших эльфов хватятся позже. Ради этого стоило терпеть.

Один из людей держащий в руках странное устройство подошел ближе. Еще шаг и еще. Он двигался маленькими шагами на полусогнутых коленях и смотрел только в свою глупую камеру.

– Рони, не надо! Не подходи!

– Да я только пару кадров. Тут такой ракурс, – сказал он и сделал еще шаг, подходя совсем близко .

Синай закрыл глаза, молниеносно повернулся и ударил. Меч рассек воздух и блеснул в утреннем солнце.

– Ах!

Камера мальчишки в месте с пластмассовыми ручками держателя распалась на две части в его руках.

Синай молча остановился перед человеком. Он посмотрел на него спокойно, без злости. Вот еще злиться на приставший к сапогу лист осины.

– ОЙ! – сказал человек. – Я живой, не пострадал, не переживайте. Сам виноват. Извините! – он засуетился, собирая осколки своего устройства. Синай знал что может вот сейчас сделать еще один взмах и его бестолковая голова окажется там же где его камера. На песке. Что тогда ты скажешь, жалкий червяк?

Парень быстро убежал за границу круга.

– Все нормально, – услышал Синай его восторженный голос. – Карта памяти цела. Боже какой будет кадр! Только бы сохранилось все, но должно.

– Камера, Рони. И ты совсем идиот?! Он мог тебя…

– Да брось ты, это случайность. Все окей, камеру новую куплю. Господи скорей бы отсмотреть. Это нечто.

Синай закрыл глаза, вдохнул воздух леса. Он чувствовал как Великий лес отравляют. В сорока километрах уже гудели огромные машины – в Сиршаллен прокладывали асфальтовую дорогу. Бесконечно забивали сваи. Кто-то купил землю и хотел построить гостиницу недалеко от центра.

Вечерами в центре в баре, открытом людьми для приезжих, гремела музыка. До часа листвы. По людским законам они могли включать ее до часа листвы. По ЛЮДСКИМ законам теперь жил Сиршаллен.

Синай не ушел раньше, не прервал занятий. Он сделал все как должно, как делал это когда тут не было людей. Только после этого он убрал оружие в ножны, оделся и пошел обратно домой.

Люди так и тащились за ним следом. Для них то, что он их игнорировал было даже удобным, он это понимал. Но что с того? Все равно не станет не гнать их не обращать внимания. Их просто не существовало для него и точка.

Мысли успокоенные было верным мечом снова тревожно заносились в голове.

Из Кайрина пришли горькие вести – Эльтан пал. Но была и добрая весть – шахране освобожден. Жив.

Синай относился к воспитанникам прохладно. Скольких он взрастил за свою жизнь. Сотню не меньше. Не за ратные подвиги ему дали имя Великий Ментор, но за мужей, что воспитали его уроки.

Самым почитаемым из них был Эльтан. Синай гордился Первым из сынов как своим лучшим воспитанником. Но это было до того, как он привез в город Согласие о Землях. А вот Шахране Синай даже в воспитанники брать не желал. Дитя позора. Сын скорбного века. Только Дева Юга его улестила и склонила таки взять полукровку. Как? Он и сам толком не знал. Но она говорила и говорила про милосердие и невинность рождения, что вырастет из семени владыки то, что мы пожелаем взрастить.

Синай не терпел женщин. Все они стали ему непереносимы с тех пор, как его госпожа сердца умерла. В каждой из них он видел ее черты. Самые мелкие и незабываемые черты. Улыбку уголками губ. Овальные ногти. Локоны, танцующие на ветру. Тонкую кожу на ключицах.

Во всех них он видел ее и с болью вспоминал, что она ушла навсегда. И по чьей вине.

У Меланы были ее глаза. Добрые, открытые, милосердные глаза его госпожи. И он сдался. Взял полукровку. Тогда еще не знали будет ли Линар человеком или эльфом. Если человеком, то его воспитание займет скромные десять лет, не больше. Это время не слишком-то стеснило бы Великого Ментора.

Синай выполнил долг. Воспитывал полукровку. Взращивал из семени владыки то, что желал видеть: война своего народа, ненавидящего людей.

Линар оказался крепче чем казался на первый взгляд и телом и сердцем. Когда он вырос, то сказал, что смирения в нем нет и не будет. И Синай отдал ему службу, потому что в своей душе тоже не мог его найти. Смирения.

А Эльтан… Думы о нем долгие годы были отравлены горечью стыда. Это он Синай взрастил его слабым. Он воспитал сына Владыки так, что тот склонился перед людской волей. Его это была вина. И почти четыре сотни лет Синай испытывал стыд при упоминании Кайране. А теперь горечь.

Он не скорбел по нему. Предателю и изменнику народа не была положена скорбь. Эльтан продал себя, забыл потери, презрел долг. Он не стоил скорби. И все же когда пришли вести, Синай опечалился как и прочие. Эльтан был гордостью народа когда-то. Великий воин, справедливый муж, надежда Сиршаллена, опора и будущее. А теперь его не стало. Он погиб там, в смрадном Кайрине, застреленный оружием смертных как заяц, пронзенный стрелой.

Смерть достойная предателя народа. Духи распорядились справедливо, как и всегда. Синай считал, что скорби был достоин день, когда Первый из сынов привез постыдный мир от людей. В этот день умер Кайране Сиршаллена, за которым любой пошел бы на смерть не раздумывая. В тот день, не сегодня, умерла их надежда, что народ обретет в нем достойного владыку однажды. Сейчас умерло лишь его тело. Дух давно оскудел и пал.

Но много позже Согласия о Землях Владыка опозорил себя еще больше, взяв ханти и прижив с ней дитя.

Сиршаллен, извращенная подделка, которую Синай видел вокруг, теперь пожинал плоды обоих этих решений. Ту жалкую подделку Отца Лесов что им осталась – Великий лес в котором они спрятались – теперь топтали люди.

Но народ терпелив. И Синай тоже. Он подождет. Однажды они сгинут, а эти дни он похоронит в глубине памяти. Если доживет.

Его ясень был уже близок. На порог домов людям ступать не разрешалось. Это звалось у них «частной собственностью». Что за мерзкий род, что не чтит желание хозяина только потому, что законы грозят расправой? Отвратительная плесень, что будет расти, пока не смахнешь ее твердой рукой – вот что был это за народ.

– Я просто спрошу!

– Рони, нет! Стой дебил, не надо!

Синай медленно вздохнул и не прибавил и не смерил шага, когда к нему подошел тот самый человек, чью камеру он сегодня разрубил.

– Послушайте, здравствуйте, – начала он заискивающе. Синай был куда выше, чтобы поспеть за ним человеку пришлось бежать. – Вы, Синай, верно? Мы тут вас снимаем, вы вроде не против, так ведь?

Он молча продолжал идти. Проход на лестницу его ясеня уже был близко.

– Вы не против, если бы мы сняли вас дома? Это займет полчаса не больше. Если хотите, мы можем заплатить. Естественно, ничего такого. Просто пара кадров в интерьере. Нам бы увидеть эти дома изнутри хоть разок. Я подумал раз вы не против, что мы снимаем тренировки, может вы пустите нас? Ненадолго? А?

Синай молча зашел в проход ясеня ведущего на лестницу. Он мог бы воспользоваться knam, но тогда они снова стали бы это снимать, а он уже дошел до предела терпения. Не стоило искушать себя гневом.

– Молчание – знак согласия?

– Рони, не надо! – пискнула девчонка. – Не заходи.

Но назойливый смертный шагнул вслед за Синаем внутрь ясеня.

– Ого! Тут лестница! Можно я поснимаю?

Синай развернулся, спустился на две ступени и взял его за грудки.

Человек онемел. Синай поднял его – беспомощный дергающийся кусок мяса, парализованный ужасом – и выбросил на улицу.

Отвернулся и стал подниматься.

– Я говорила тебе! Я говорила! – заголосила женщина.

– Можно было просто сказать «нет»! – заорал ему вслед человек. – Просто сказать, черт побери!

Синай быстро поднимался в свой дом. Терпение. Ему нужно было быть терпеливым. Соверши он преступление консулы будут счастливы его вызвать в Кайрин. Пока они позволяют ему быть тут, но скоро придут. Обязательно придут, раз лишились Эльтана. Синай готовился отдать свою жизнь задорого. Сдаваться людям как Кайране он не собирался.

***

В доме он обнаружил, что ему принесли записку. Смотритель города требовал его к себе в середине дня. Разумеется, это было написано как вежливая просьба. Почтить визитом. Но Синай, будь у него такая возможность, не почтил бы смотрителя визитом. А раз отказ не принимается, то это не просьба, а приказ.

Он смыл с себя пот от занятий, оделся, позавтракал, вооружился и сразу пошел к Лейну.

Куда бы он ни ходил теперь – с оружием не расставался. Он знал, что за ним придут вот-вот, со дня на день. Странно, что они не пришли раньше, до того как вести о смерти Эльтана добрались в Сиршаллен. И все же, Эльтан мертв, Владыки сокрыты, а значит консулы придут за ним, давно хотят получить его кровь, как когда-то получили кровь Первого из сынов.

На заре общения с людьми, очень-очень давно, эльфы имели неосторожность представляться им по всей форме. Именно поэтому люди знали кто такой Синай, что он был ментором Эльтана, а значит старше его на много лет.

Когда началась первая война, эльфы перестали распространяться кто среди них сын владык, а кто простой хлебопашец, как и про свой возраст. Людям незачем знать такое.

Синай дошел до резиденции смотрителей и едкая радость на секунду согрела его. Ему нравилось, что им отдали этот неказистый крохотный ясень – уродца среди остальных. Самое место для людской заразы.

Стучать не стал – много чести. Открыл дверь и вошел. Тут было пыльно от множества бумаг. Людская память была дырявой что старое решето, вот приходилось им записывать все на бумаге.

Мальчишка за столом увидел его и спал с лица.

– А… п-приветствую, достопочтенный Синай…

– Где твой хозяин? – грозно спросил он. Еще попытки людской вежливости терпеть не хватало.

– А… он… – мальчишка ткнул в дверь кабинета, но тут же залепетал: – У него там…

Синай открыл дверь и вошел. У Лейна было полно народу. Целая компания из новоприбывших любопытных людей. Очередные падальщики на теле их умирающего града.

– Синай! – Лейн поднялся. – Прошу прощения, господа, нам придется прерваться. Извините. Это срочно.

Люди вылупились на Синая как на корову, ходящую на двух ногах. Вполне возможно, он был первым эльфом, которого они увидели, ведь все оставшиеся в городе эльфы предпочитали не выходить на улицу без крайней нужды.

– О-офигеть! – выдохнула молодая женщина. Синай краем глаза заметил обрезанные по плечи волосы. Отвратительно! Словно муж! И что этим смертным неймется отрезать собственную красоту и почет?

– Прошу вас, подождите меня снаружи. – настойчиво сказал Лейн, обошел стол и стал буквально выталкивать своих гостей из кабинета.

– А, да.

– Окей, без проблем. – заговорили все, потянулись к выходу.

– Офигеть! Ты видел? Вот этот шкаф! – услышал Синай шепот.

– А уши! Уши видел?

– А косу? До задницы почти!

– И меч у него! Я думала это шутка! Они реально их носят до сих пор, умора!

Лейн закрыл за галдящим выводком людских отбросов дверь.

– Прошу прощения. Я ждал вас в полдень не раньше.

– Не тебе распоряжаться моим временем, смертный. Говори что хотел. – отрезал Синай.

– Присесть не хотите? – спросил Лейн, тут же сам себе улыбнулся. – Конечно, не хотите.

Он обошел стол и сел за него.

– Синай, я не знаю к кому точно обратиться, поэтому позвал вас. Из официальных властей в городе никого не осталось. Обычно такие вопросы я решал с Кайране Эльтаном, но… Он сейчас недоступен. – сказал Лейн скованно. Что там консулы наплели своим шавкам Синай не знал и не собирался узнавать. Скорее всего Лейн знал, что Первый из сынов пал.

– Шахране тоже не в городе, Владыки, как всегда, отсутствуют и из перстов Кайране никого не осталось. Я… в растерянности. С кем мне вести диалог? Подскажите. Я должен с кем-то решать текущие вопросы.

– Можешь говорить со мной. Я старший эльф в Сиршаллене теперь.

– Хорошо. Значит, я по адресу. Завтра в город прилетит консул Реджан. – сказал Лейн. – Он хотел видеть того, кто сможет вести с ним разговор. У него какое-то дело.

«Я знаю какое у него дело», – подумал Синай и почувствовал легкий холод в кончиках пальцев. Надо же… Все еще мог он испытывать беспокойство, быть может, даже страх. Хотя чего ему бояться? Смерть приходит к каждому, как от нее не беги.

– Я встречу консула со всем радушием Сиршаллена, – сказал Синай с улыбкой. Лейн спал с лица.

– Я… рад. – выдавил он из себя. – Он прилетит в десять утра. Разговор будет вестись как обычно, на ясене Kai? Или без присутствия семьи владык это недопустимо?

Когда консулы посещали Сиршаллен, а случалось это всего трижды за всю историю, Эльтан говорил с ними в покоях на главном ясене. Это унижение он терпел, только бы не видеть их в Доме Решений, оставить его чистым от людской воли. Люди не понимали этого, а потому позволяли. Знай они, что если человек под сводом Дома Решений прикажет Кайране Сиршаллена, то эльфам придется снести это здание и забыть его с позором, наверняка бы ради глумления сделали это.

– Я позабочусь о госте со всем тщанием.

Синай и вышел из кабинета. Он не собирался размещать Реджана Долмаха ни на ясене Kai ни в Доме решений. Он собирался снести ему голову как только тот заикнется что забирает его в Кайрин.

***

Следующим утром Синай, как и всегда, открыл глаза, когда звезды еще не потухли. Но против вчерашнего он встал и как был – в ночных одеждах – вышел на балкон дома, чтобы увидеть их.

Но не смог. Листва на ясенях Сиршаллена не опадала, небо было затянуто облаками, да еще и падал первый, хрупкий, влажный снег. Он истаивал, едва долетая до земли, а мимо его балкона проносился с последними слабыми вздохами. Умирая.

«Вот и я… Сегодня…»

Он проследил танец нескольких снежинок от кроны до земли. В этот ранний час в Сиршаллене еще можно было услышать драгоценную тишину. Неугомонные люди, вдоволь навеселившись, спали.

Синай смотрел на снег. Как тот летит в стремлении укрыть замерзающую землю теплым пуховым одеялом. И не может. Не время еще. Но кто-то должен быть первым. Тем, кто не долетит до земли, чтобы потом в зимней стуже прошли другие.

«Как на войне… – мелькнула мысль. – Кто-то должен быть первым, встретить яростный натиск, чтобы потом, те что стоят сзади, смогли опрокинуть вражеские ряды».

Синай прошел много битв. И никакие из них не забылись и не спутались. Он помнил, как разрубил лошадь под командующим в битве у Красного ручья, и искусного словно эльф северянина в мехах у реки Глас. Помнил крики людских женщин и детей в ночь сожжения Кайрина, помнил всех погибших побратимов.

Он помнил, как поздним утром июньского дня за ним пришел Архан, светловолосый улыбчивый третий перст Кайране. В то утро он не улыбался. Не было места улыбкам в день, когда весть о падении Владрира добралась до города.

Синай закрыл глаза, пытаясь отогнать тяжелые думы. Как счастливы смертные и как глупы, не видя своего счастья. Духи веками испытывали народ, не даровав эльфам забвения. И Синай прожил достаточно, чтобы чувствовать, что нынешнее испытание они не выдержали. В какой миг треснуло то, что оберегали Lin’ya? То, чем должны были быть эльфы раскололось и лежит в руинах.

Он вернулся в дом.

Тишина обволакивала и ластилась к нему. Иногда, засыпая, он мечтал не проснуться как его госпожа. Чтобы не помнить ни ее, ни сыновей. Чтобы не видеть во что превратился мир и народ. Чтобы тоже уйти в смертный мрак и найти в нем утешение, забвение, покой.

Только глупые смертные, что за свой краткий век не успевают познать боли, боятся смерти. Синай давно ее не боялся. Он даже желал ее.

В каждой битве трех войн он искал погибель и так и не нашел. Иногда его спасали побратимы, иногда не было достойного соперника. В бомбежке Сиршаллена он тоже не умер, а отравленные газы уже не брали его.

«Как я умру?» – задавался вопросом бессмертный Великий ментор.

«Как Эльтан…» – шептали ему то ли духи, то ли собственная душа. Он не знал, но слышал это отчетливо.

Он умрет подстреленный из людского оружия, бесславно, словно косуля на охоте. Если его захотят убить люди, будут стрелять в голову и стрелять много. Не будет ему ни почета, ни честного боя ни достойного погребения.

В войнах, когда бросался на врагов, он всегда знал, что над его телом скажет последние слова Кайране. Он знал, что его похоронит Эльтан. Потому что его сыновья уже ушли и души их счастливо спят в ясенях в Садах тысячи голосов.

А теперь ушел и Эльтан. И кто остался? Шахране?..

Синай пошел одеваться и вдруг засмеялся, тихо воровато, прикрыв рот кулаком. Он представил как его тело – в два метра ростом и весом как три взрослых смертных мужа, пытается поднять Линар. Пыхтит, упрямо не сдается, но не может даже перенести его в могилу.

Пока шнуровал жакет, смех все не мог оставить его грудь. Как странно, что после стольких лет он уже не гордился Эльтаном, но стал гордиться Линаром. Полукровкой, недоноском, позором города и народа.

Потому что Линар не сдался и боролся за народ. Делал это будучи хилым, слабым, по-эльфийским меркам чахлым уродцем. И все же он и то боролся, хотя из рук его то и дело вываливалось оружие, а слабое тело кровоточило и не хотело заживать.

А Эльтан – сдался!

Синай перестал улыбаться как только подумал о Кайране. Он не хотел думать о нем – только бередить сердце. Стыд и тоска – вот и все чувства что он, Блистательный, вызывал в своем менторе.

Синай достал меч с привычного места на стене и вынул его из ножен. Обнажать оружие в доме не пристало, но он был один и сегодня, по всему выходило, был последний его земной день, так что он пренебрег немного законами.

Старый верный друг был все так же остер и благороден. Как жаль, что мир больше не нуждался в нем. Прошли времена, когда оружие было продолжением руки война. Теперь трусливые плевки свинцом во врага, к которому ты боишься приблизиться – вот доблесть.

Синай повернул лезвие, чтобы свет отразился от кончика. Полюбовался и убрал обратно в ножны. Повесил их в держатель на стене.

Вот и он такой же. Великое орудие в былые времена и бесполезный кусок холодного металла в нынешние. Не такой перст нужен Линару. Зря он согласился. Не нужно было…

Но Последнему из сынов так нужна была поддержка и помыслы его были о том, о чем Синай уже не смел и мечтать – вернуть народу свободу и возможность жить в настоящем мире. И Синай стал его перстом, что дало Линару чуть больше веса в глазах других эльфов. Его свита полнилась, и они смогли свершить его план. Один он бы не смог.

Но перстом Синай был скверным и понимал это. Не должно так служить, как позволял себе он. Для него Линар все еще был воспитанником, да проявившим себя славно, но все же мальчишкой. Юнцом. Полукровкой.

Синай, отдай он службу другому эльфу, вел бы себя иначе, но Линар, юный, отравленный человеческой кровью, был столь неправильным эльфом, что Синай часто не понимал его и осуждал.