Легенда о психической болезни С. А. Есенина не подтверждается и немецкими психиатрами. Но благодаря Мэри Дести, безумие Есенина обогащается еще одним определением – «эпилепсия». Это уже пущено в ход. Даже тогда, когда у Дункан на границе из Германии во Францию возникают сложности из-за отсутствия виз, эта легенда об эпилепсии Есенина удачно срабатывает. Контрразведка Франции, предполагаем, знала, кто такая Айседора Дункан, прикрывающаяся Сергеем Есениным обожаемым поэтом Троцким и Сталиным! (Сергей Есенин не раз приходил без приглашения и пропусков к Сталину. Вождь просил Сергея Александровича «перевести на русский язык стихи грузинских поэтов). В консульстве Франции в Германии, Айседора незамедлительно получает визы на въезд. Она искренне считает, что это результат ее «остроумия» – сказать консулу, что «в машине Есенин, советский поэт, страдающий эпилепсией, которого ни на минуту нельзя оставить одного: с ним молодая медсестра, сопровождающая его из России».

В Париж они благополучно прибывают 10 апреля, сообщив своим друзьям, что «немцы напуганы бешенством Есенина и не хотят предоставлять им свои отели».

Можно со всей определенностью утверждать, что Дункан сама провоцировала эти «припадки безумия» («бешенства», «дикого возбуждения», «эпилепсии», «слепой ярости» и т. п. – эти и другие определения встречаются в многочисленных заявлениях и признаниях А. Дункан и М. Дести, в воспоминаниях последней) – ведь интерес к себе в Европе нелегко постоянно держать на уровне. Так было в «Русском ночном ресторане» в Париже, который содержали и обслуживали бывшие офицеры царской армии, и где Айседора вздумала танцевать с красавцем – профессиональным танцором. Повторяем, Айседора была 100%+ женщиной! Так случилось и после ее выступления в «Palais du Trocadero» 27 мая, когда она, протанцевав на «браво» исключительно русское, включая шестую симфонию Чайковского, собрала небольшой круг друзей, артистов и поэтов. Есенин в ярости, как вспоминает все та же Мэри Дести, запустил канделябром в зеркало, а затем разбросал нескольких мужчин, пытавшихся его успокоить. Именно тогда, 27 мая, Дункан, вызвав полицейских, отправляет Есенина в частную и очень престижную психиатрическую лечебницу «Maison de Santé», которая находилась в пригороде Парижа, местечке Сант-Манде (St. Mandé). Айседора задействовала вариант «железная маска»! Там С. Есенин находится три дня и… выписывается! В документах на этот счет находим разные толкования. Ирма Дункан (приемная «дочь» Айседоры) пишет, что, так скоро забирая Есенина из психиатрической лечебницы, Айседора руководствовалась исключительно своей фантастической любовью и терпением, проявляемыми во всех случаях к Есенину, а отнюдь не потому, что эта лечебница чрезвычайно дорога. Находим еще один источник, сообщающий нам о пребывании С. А. Есенина в той лечебнице у… Георгия Устинова, того самого, кто был последние часы с С. А. Есениным в «Англетере» (см. «Сергей Александрович Есенин». Воспоминания. Под редакцией И. В. Евдокимова. Москва – Ленинград, 1926 г., стр. 159). Ни в одном из доступных нам источников, нет и следа упоминания об истинных причинах и виновнике скоропалительной выписки С. А. Есенина из парижской психиатрической лечебницы. А мы знаем, кто посетил С. А. Есенина в лечебнице 29 или 30 мая 1923 года. Но, назовем его имя несколько ниже – сначала нужно рассказать о неисповедимых путях и странном переплетении человеческих судеб, порой кажущихся мистическими. Вариант «железная маска» также не сработал! А, из St. Mandé никто никогда не выходил! Сейчас эта «клиника» не существует. Вероятно, ее «перенесли» и она «без адреса»… (Информация от сестры нашего научного редактора, Александры Черносвитовой-ЭльКури, парижанки).

В Париже Айседора Дункан сообщает, что Есенин неоднократно угрожал ей, что повесится, и что якобы однажды надел себе на шею петлю и привязал ее к лампе. Так, был «оглашен» последний вариант – Англетер! (Есенина убили в номере №5, в котором он провел одну из первых ночей с Айседорой Дункан). Абвер исчез. Но, почему не использовать намек на него и гибель великого русского поэта Сергея Есенина, при случае публично? Это попыталась сделать на Евровидении, выступающая второй раз, победительница с большим отрывом Лена Майер-Ландрут!⁵

Правда, при этом Дункан добавляет, что «те, кто много говорят о самоубийстве, на деле никогда его не совершают» (что, кстати, верно).

Вспоминают, что первые слова, которые произнесла Айседора Дункан, вступая на советскую землю, были: «Я возвращаю это дитя его Родине и никогда больше не хочу с ним иметь ничего общего».

С. А. Есенин вернулся в Москву, а с ним – легенды о его пылкой любви к Айседоре Дункан и их путешествии по Америке и Европе. В том числе и легенды о сумасшествии и попытках самоубийства. Эти легенды стали продолжать жить и работать уже в новых условиях, которые можно обозначить: Москва, 30-е годы…

Ну, а так сказать, персоналии? Это три психиатра. Два московских – один с мировым именем, но без всяких прав в столице. Другой – без всякого (тогда, в 30-х!) имени, но со всеми правами и властью в Москве. Третий – молодой, начинающий, смоленский, без имени и прав. И все они сыграли весьма значительную роль в закреплении надолго за С. А. Есениным и слова «сумасшедший», и слова «самоубийца».

Имя первого, друга знаменитого венского психоаналитика Зигмунда Фрейда коллеги, с которым вместе учился и работал у знаменитого психиатра Евгения Блейлера, в его клинике и приятеля Алексея Максимовича Горького, бывшего цюрихского профессора психиатрии, вернувшегося на Родину из Швейцарии в СССР, по приглашению А.В Луначарского, – Иван Борисович Галант. Да, да, учителя и друга нашего научного редактора, Евгения Васильевича Черносвитова (см. Марина и Евгений Черносвитов. «Торрент-сутра СНА. Неизвестные Фрейд и Галант». Ридеро. 2016 год).

Имя второго, «красного профессора психиатрии», первым признавшего Советскую власть и активно включившегося в оказание ей помощи, бессменного руководителя кафедры психиатрии 1-го Московского университета, а, следовательно, всей столичной психиатрии, создателя так называемой малой (пограничной) психиатрии, – Петр Борисович Ганнушкин. Земляка Сергея Есенина.

Имя третьего, личности многообещающей, но трагической, – Виктор Семенович Гриневич.

Начнем, однако, со второго. В 1918 году Петр Борисович Ганнушкин становится профессором психиатрии. В это время закрываются и разрушаются монастыри. Раньше, до появления психиатрических больниц в России и богаделен, убогие, слабоумные и умалишенные, находили приют в монастырях. Там же находили убежище и те, у кого были нелады с законом и властями. Петр Борисович, видимо, прекрасно понимал, что и для некоторых жителей светлого настоящего и будущего, понадобятся и приюты, и убежища. Так клиническая психиатрия вышла за пределы психбольниц – в общество. У нее появились социальные функции, которые постепенно становились и социально-политическими. социально-идеологическими. «Пограничные» личности – это те, которые и не психически больные, но и не «нормальные». Когда у них (по их ли причине, по причине ли власть имущих) возникают сложности в обществе и с обществом – двери психиатрических больниц для них открыты (это, правда, не совсем сумасшедший дом, но «дневные стационары» при психиатрических диспансерах, как во времена Ганнушкина, или, так называемые «санаторные отделения» при психбольницах, как во времена А. С. Снежневского). Петр Борисович Ганнушкин, по нашим данным. консультировал С. А. Есенина четыре раза: с конца декабря 1923 года по 21 декабря 1935 года. Ганнушкин выставляет Есенину разные психиатрические диагнозы: «астеническое состояние у аффективно-неустойчивой личности», «суицидальная попытка у аффективно-неустойчивой личности» (это когда Есенин, поскользнувшись у дома №4 по Брюсовскому переулку на обледенелом тротуаре, падая, поранил руку стеклом и попал сначала в Шереметевскую больницу, а затем был переведен в Кремлевскую, где, естественно, Петр Борисович являлся консультантом, – после этого шрамы на запястье левой руки, так и связывали с попыткой перерезать себе вены), «делирий со зрительными галлюцинациями, вероятно, алкогольного происхождения» (то бишь, «белая горячка») и, наконец, «маниакально-депрессивный психоз». Да, вот такая примерно последовательность. А мы ведь знаем истинные причины поступления С. А. Есенина в клиники 1-го Московского университета (все четыре клиники принадлежали университету). Это отнюдь не расстройство психики и не душевные, так сказать, кризисы, а нелады со следственно-карательными органами. Петр Борисович Ганнушкин, не раз беседовал и с родственниками поэта. По-видимому, с его слов сестра Есенина, Екатерина Александровна, советуя брату очередной раз лечь в психиатрическую больницу, сказала, что «психов не судят» (о роли Екатерины Александровны в судьбе брата, мы знаем от ее племянницы, Светланы Петровны Есениной и… от Вадима Алексеевича Козина – подробнее ниже).

Как оценить деятельность Петра Борисовича хотя бы по отношению к его «пациенту» Есенину? С одной стороны, он спасал его от преследования и суда, предоставляя ему убежище в психиатрической больнице и «реабилитируя» его перед властями как «психа». Но, с другой стороны, он обращался с ним как с психическим больным. А. С. Снежневский, вышедший также из московской школы, действовал теми же методами, что и Ганнушкин, но гораздо тоньше и гибче.

Кстати, в последнюю свою психиатрическую больницу С. А. Есенин ложится 26 ноября 1925 года. А 28 ноября появляется на свет божий «Клен ты мой опавший» – шедевр. И это… творчество «бредовое», творение «умалишенного», «алкоголика», «припадочного», «эпилептика», «слабоумного»?! Да, «слабоумного» – это определение С. А. Есенину дает Иван Борисович Галант, публикуя вскоре после гибели поэта статью «О душевной болезни Есенина», в весьма читабельной в то время книжке, тома которой расходились молниеносно среди московской и ленинградской элиты, затем переписывались от руки множество раз и так же, вмиг, распространялись по стране. Первые экземпляры сразу же уходили за границу к обширному кругу друзей и приятелей И. Б. Галанта в Европе и Америке. Название этой книжки – «Клинический архив гениальности и одаренности (эвропатология)». «Гений и безумие», «гений и злодейство», «причины и наследственность гениальности», «автобиографии гениальных сумасшедших, от Александра Македонского, Цезаря к Наполеону» и, конечно, так называемые патографии всех русских поэтов и писателей и подробное описание их помешательства и ненормальности в поступках, в том числе и сексуальных. А также толкование снов великих людей и их судеб. Вот далеко не все темы, раскрываемые в «Клиническом архиве».

Назвав имя Ивана Борисовича Галанта, мы подошли к тому самому странно-мистическому переплетению судеб. Дело в том, что наш научный редактор, Евгений Васильевич Черносвитов, с 1962 по 1968 год учился в Хабаровском медицинском институте, заведующим кафедрой психиатрии которого и был И. Б. Галант. А так как он к тому же учился в одной группе с дочкой Ивана Борисовича, то имел возможность рыться в его «архиве», часто лично общаться с ним в далеко не формальной обстановке (читай: «Торрент-сутра СНА»). Психиатрию, как известно, в мединститутах преподают не с первого курса. Но вот в психиатрическом кружке под руководством Ивана Борисовича, Евгений Черносвитов стал заниматься уже в 1962 году и сделал там доклад «О так называемом бреде преследования С. А. Есенина», где пытался доказать, что никаким бредом наш великий поэт не страдал. Иван Борисович выслушал это сообщение весьма спокойно и заметил: «Ты не клиницист… ты все психологизируешь, не видя психической патологии у Есенина. Знаешь, я один раз уже спорил с одним психиатром, который считал, что „психическое здоровье Есенина не вызывает сомнения“. Это был мэтр европейской психиатрии Пьер Жане. По его заключению, тогда, в 23-м, выписали твоего поэта из „Maison de Santé“. А если бы пролечили, может быть, он и остался бы жив, а не повесился». Тогда, в 1962 году, Евгению трудно было возражать Ивану Борисовичу. Но сейчас… Сейчас перед нами статья «О душевной болезни Есенина»⁶, и мы знаем, под чью диктовку эта статья была написана.

Иван Борисович Галант возглавлял кафедру психиатрии Хабаровского государственного медицинского института с 935 по 1969 год, с небольшим перерывом (с 1939-го по 1942 гг.). Это, бесспорно, был ученый с мировым именем. Две его последние фундаментальные работы переведены на многие иностранные языки.

Каким образом судьба свела И. Б. Галанта с профессором Уральского (Свердловского) университета, психиатром, заведующим психотехнической лабораторией Г. В. Сегалиным, можно только догадываться. Сегалин был инициатором и главным редактором «Клинического архива гениальности и одаренности (эвропатология)», который начал издаваться в Ленинграде в 1925 году, а, бессменным автором журнала (во всех выпусках, вплоть до 1930 года, когда журнал прекратил свое существование) был Иван Борисович. Правда, Екатеринбург (Свердловск с 1924 г.) всегда имел революционную ориентацию на столицу – настроением людей как будто управляли одни и те же силы. Сегалин живет в Свердловске. Галант – в Москве, а «Клинический архив» издается в Ленинграде. Тираж всего 2000.

В первом же его выпуске (1925 г.) читаем: «…посвящается вопросам патологии гениально одаренных личностей, а также вопросам одаренного творчества, так или иначе связанного с психопатологическими уклонами». Сегалин утверждает: если у «нормальных» людей в роду встречаются психические больные не чаще, чем в 30 случаях из ста, то у психических больных наследственность отягощена в 60 случаях, у гениальных и одаренных людей – на все 100 процентов. Авторы успели поведать миру о «ненормальности» таких русских писателей и поэтов, как Лев Толстой, Глеб Успенский, Лермонтов, Загоскин, Некрасов, Горький, Пушкин, Белинский, Гончаров, Блок, Фет… Досталось, конечно, и иностранцам, и не только таким писателям, как Бальзак, Стендаль, Эдгар По, но и философам – Вольтеру, Руссо, Дидро, Канту, Гегелю и даже Микеланджело.

Но вот что удивительно, Галант написал и опубликовал пять статей о сумасшествии Алексея Максимовича Горького, а тот поддерживал с ним дружбу и получал от него профессиональные советы, как правдивее изображать своих психически ненормальных героев!

И вот этот человек, И. Б. Галант, в 1926 году в «Клиническом архиве» публикует статью «О душевной болезни Есенина»: «Когда по газетам распространилась весть о совершенном Сергеем Есениным ночью с 27 на 28 декабря 1925 г. в гостинице „Англетер“ в Ленинграде самоубийстве (через повешение на трубе парового отопления) и авторы статей, посвященных памяти погибшего поэта, задавали себе временами вопрос о возможных причинах, побудивших несчастного поэта погубить жизнь, то они, в общем, отказывались от неблагодарного труда найти „последнюю причину“ самоубийства Есенина, хотя всем известно, что Есенин – отчаянный алкоголик, и сам поэт воспевал свой алкоголизм как будущего своего палача!.. А между тем появившаяся недавно в печати посмертная поэма Сергея Есенина „Черный человек“… едва ли может еще кого-нибудь заставить сомневаться в том, что поэт страдал тяжелою душевной болезнью…».

А дальше простой прием отождествления автора произведения с его героем и так называемый психоанализ, заимствованный у Фрейда, единственным другом которого был Иоганн Барух Галант. Совершенно «случайно» мы узнали, якобы от дальнего родственника Ивана Борисовича, что Галант имел еще имя «Сусман». Правда, кто его ему дал – не известно!

Еще три человека, высказавшихся о поэте, интересны для нас. Это два хорошо знакомых Ивану Борисовичу автора: упомянутый ранее В. С. Гриневич, начинающий психиатр из Смоленска, и некий «критик» Алексей Елисеевич Крученых, выпустивший в 1926 году ряд книжонок, которые бережно хранил Галант, ибо они были подписаны ему автором. (когда Евгений Черносвитов процитировал Алексея Елисеевича Ивану Борисовичу из книжки – «на собственном языке», из сборника «Помада» (М., 1913):

 
«дыр бул щыл
убешщур
скум
вы со бу
р л эз»
 

по поводу чего, Алексей Елисеевич писал, что «в этом пятистишии больше русского национального, чем во всей поэзии Пушкина», и спросил – а, этот – не сумасшедший? Иван Борисович очень громко рассмеялся и сказал: «Он, по крайней мере, не скрывает, что идиот!» В жизни нет случайности. Поэтому не случайно, что наш научный редактор, которому мы благодарны ещё и за информацию о Сергее Есенине, с которой он поделился с нами, в 1990 году познакомился с прекрасной женщиной преклонного возраста, всю жизнь, после двадцати лет, прожившей в Париже, редактирующей статью Евгения Васильевича для журнала «Грани», как бы между прочим, рассказала, что у ехала из России из-за смерти человека, поэта-гения, необыкновенной личности, которого она безумно любила! Ей было 18 лет, а ему 80! Она жила с ним всего два года и он умер. По шестому чувству, если верить нашему редактору, Евгения Васильевича сначала «озарило», а потом он услышал: «Алексей Елисеевич Крученых»! Правда, будучи психиатром, Евгений Васильевич, как он нам рассказал, долгие годы анализировал свое озарение (тогда не было сказано ни слова о Есенине, статья была «Ницше, Рильке и Россия», см. выше) и вспомнил, что в кабинете его редакторши, где она правила очень интеллигентно, статью Евгения Васильевича, висел портрет… Алексея Елисеевича Крученых!

И третий – Николай Иванович Бухарин. Да, идеолог нашей партии, единолично управлявший «духовным производством» в стране. (Крученых не был современниками признан поэтом, он был для всех гонителем Сергея Есенина). Это он делал открыто и честно. Возможно, именно за это, Борис Пастернак дал Крученых рекомендацию в Союз писателей, в результате которой А.Е.Крученых стал признанным… гонителем Сергея Есенина!

Вот еще несколько выдержек из статьи Галанта: «…мы смело можем сказать, что Есенин – величайший лирик пьянства, и вряд ли мы найдем в мировой литературе такую пьяную лирику, которую можно было бы сопоставить с есенинской….Прежде всего бросается в глаза столь характерный цинизм алкоголиков. Притупление чувства стыда, притупление элементарных чувств „благопристойности“… притупление этического чувства вызывает у него поступки, которые доводят его до звероподобных состояний разнузданности диких инстинктов. Все эти состояния делают его в большей или меньшей степени антисоциальным».

Нет, это отнюдь не психопатологический анализ. Это весьма определенное и не скрываемое, тем не менее, не личное отношение И. Б. Галанта к С. А. Есенину, а нечто большее. Читаем: «Если пренебречь некоторыми нецензурностями языка… то остается еще удивляться поистине пьяной любви поэта к зверям и всякому скоту…». «Мужицкая зоофилия» – определение, данное Галантом поэту в своей статье, – что это: синоним скотоложества?

Теперь процитируем другого автора: «…есенинщина – это самое вредное, заслуживающее настоящего бичевания явление нашего литературного дня… это отвратительная напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого еще более гнусная. Причудливая смесь из «кобелей», икон, «сисястых баб», «жарких свечей», березок, луны, сук, господа бога, некрофилии…». «Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого «национального характера»… Это написал в «Злых заметках» Н. И. Бухарин («Правда», 12 января 1927 года). Вскоре эта статья вышла отдельной брошюрой. Напомним, что Н. И. Бухарин в это время был: 1) главный редактор «Правды», 2) главный редактор журнала ЦК партии «Большевик», созданного для «защиты и укрепления исторического большевизма против любой попытки искажения и извращения его основ…».