2

Работать в этот день было трудно, никак не получалось сосредоточиться. Окончания последнего урока я ждала, как избавления. Хотя, отчего он мог меня избавить? Звонок прозвенел, дети разошлись, а я осталась в опустевшем классе одна. Единственная радость, что в тишине. Думала о недавнем знакомом, о том, что он говорил, и переживала по этому поводу куда больше, чем, по собственному разумению, должна была. Мама бы тоже меня за такие мысли отругала, но что я должна сделать, просто выбросить из головы мысли о том, что мой отец умер, а я даже толком его и не помню? Он появлялся у нас в последний раз, когда мне было лет семь. Принёс в подарок плюшевого котёнка, который двадцатилетнюю разлуку с родителем, конечно же, не пережил и потерялся, когда – я и не припомню. Ещё мы с папой, кажется, ходили гулять в парк и ели мороженое, после чего у меня заболело горло. Это уже со слов моей мамы. Не удивлюсь, если она после устроила отцу разнос за загубленное здоровье ребёнка, и тот решил сделать паузу в проявлении отцовской привязанности, а потом, скорее всего, про привязанность забыл, так как всегда был человеком весьма занятым. Вот и получается, что никаких чётких воспоминаний из детства у меня об отце нет. А то, что знаю его в лицо, так это спасибо местному телевидению, не дали прожить жизнь в неизвестности. А вот теперь его не стало, как-то совершенно неожиданно, даже для меня. Мне куда спокойнее жилось с пониманием того, что он где-то в этом городе существует. Вряд ли вспоминает обо мне, по крайней мере, часто, да и я, признаться, об отце не часто думала, но он был, жил, что-то постоянно созидал и строил, если верить выпускам новостей. А теперь его нет. И это печально и непонятно.

В школе я задержалась ещё на пару часов. Тетради проверяла, план на следующую неделю писала, а время от времени просто замирала и задумывалась. Как время прошло и не заметила. Подогнала меня учительница биологии, милая наша Галя, у которой была совсем не милая привычка неслышно подходить к тебе со спины и громовым голосом оповещать о своём присутствии. Вот и в этот раз я вздрогнула от её выработанного учительского голоса, от мыслей своих отвлеклась и поняла, что на самом деле пора собираться домой.

На крыльце я помедлила. Увидела Станислава Витальевича разговаривающего с охранником, и на секунду задумалась, как поступить – мимо пройти, попрощавшись, или дать Стасу шанс на оправдание. Он как раз обернулся, меня увидел и после секундного замешательства, сделал попытку улыбнуться, по крайней мере, это было похоже на улыбку, из фильмов про шпионов. Мужчина-загадка, да и только. Но шаг я замедлила, поджидая его и медленно спускаясь по ступенькам. Ещё слышала голос Стаса, он что-то продолжал говорить охраннику, потом легко догнал меня. Что мне всегда в Стасе нравилось, так это врождённая лёгкость и чувство стиля. Стас умел одеваться, следил за собой, а жест, которым он поправлял очки – небрежно и в то же время многозначительно, я просто обожала. Он и сейчас очки поправил, поравнялся со мной, но я смотрела не ему в лицо, а на портфель в его руке. Солидная вещь из натуральной кожи, новенький и блестящий. Портфель очень подходил к его облику современного педагога. А Станислав Витальевич не просто педагог, он директор школы, и ощущал он себя именно директором.

– Уходишь? – спросил он.

Может он и директор, но вопросы задаёт по-мужски глупые.

– Ухожу.

– Тебя подвезти?

– Пройдусь.

Мы спустились, и я почувствовала, что Стас удерживает меня за руку, пришлось остановиться и посмотреть на него.

– Лера, ты не можешь на меня обижаться вечно.

– И я не обижаюсь. Ты сказал, что думал.

– Вот именно. Очень хорошо, что ты это понимаешь.

Руку я осторожно освободила, и надеялась, что со стороны наша беседа кажется официальной. Я даже старалась удерживать на губах вежливую улыбку.

– Я понимаю, Стас, но что делать, если у меня тоже есть чувства и мысли в голове? Я не могу всегда подстраиваться под тебя.

Это ему не понравилось, он даже губы чопорно поджал. Кстати, вот это я не любила, с поджатыми губами Стас сразу становился похож на зануду, каким он не был. Или, по крайней мере, не настолько.

– Хорошо, я понял тебя. И, наверное, ты права.

Какое счастье!.. Я едва сдержалась, чтобы глаза не закатить. Но сдержалась, а Стас снова предложил:

– Давай я отвезу тебя домой.

– Я же сказала, что пройдусь. Мне нужно побыть одной и подумать.

– О чём?

И тон его был настолько снисходительным, что я разозлилась. Взглянула на него в упор и сказала:

– Я не всегда думаю о тебе, Стас. Вчера у меня умер отец, я думаю о нём. И… я, правда, сейчас не могу и не хочу что-либо обсуждать.

– Отец умер? – повторил он за мной. Призадумался ненадолго, видимо, пытаясь припомнить, что-то о моей семье, уверена, что не вспомнил, но должное внимание проявить решил. – Почему ты мне утром не сказала? Тебе положено три дня…

– Это ни к чему, Стас.

– Ты уверена?

– Да.

– А как ты сама? Как справляешься? – Его рука легла на моё плечо и чуть сжала. И в этом жесте никто бы при всём старании не заподозрил чего-то неподобающего. Лишь сочувствие в рамках занимаемой должности.

Я в ответ на это мрачно улыбнулась.

– Я почти справилась.

На стоянку перед школой въехала спортивная машина, можно даже сказать, что она скользила над асфальтом, а не ехала по нему. Низкая, тёмно-синяя, похожая на огромную дождевую каплю, она остановилась прямо перед нами, и по её полированному боку пробежал луч солнца. Выглядело это весьма эффектно. А ещё более эффектным, по крайней мере для меня, стало появление водителя. Дверь открылась, и из автомобиля вышел мой сегодняшний знакомец, Антон Бароев. Уже без чёрного пиджака, зато в белоснежной рубашке, которая резко констатировала с цветом его кожи, просто глаз не оторвать. Я и не отрывала. Смотрела на него, одной частью сознания, полагаю, чисто женской, любуясь и не уставая удивляться, а другой недоумевая, для чего он вернулся. Я не звонила, и не собиралась ему звонить. А он ещё так небрежно окинул взглядом мужчину рядом со мной, затем вернул свой интерес ко мне и спросил:

– Домой собралась? Поехали, отвезу.

И в его голосе предложения или вопроса не прозвучало, он ждал, что я незамедлительно в его машину сяду.

Стас непонимающе глянул на меня, а я вдруг – назло ему, не иначе, – взяла да и шагнула к этой навороченной тачке. Антон обратно в салон нырнул, дверь мне открыл и продолжал за мной наблюдать. Я же на Стаса обернулась и очень вежливо с ним попрощалась.

– До свидания, Станислав Витальевич.

– Лера, – начал он предостерегающим тоном с явным намёком на недовольство, но я слушать не стала и в машину села. Или забралась, прозвучит уместнее? Автомобиль оказался настолько низким, что я невольно задумалась о том, что выпендрёж и удобство – вещи несовместимые. Дверь захлопнула, окинула быстрым изучающим взглядом кожаный салон, неожиданно очень остро ощутила резковатый цитрусовый аромат одеколона хозяина автомобиля и его близкое присутствие, и решила, что зря в машину его села. Мало мне со вчерашнего дня неприятностей.

С места мы тронулись так резко и на такой скорости, что я решила – точно взлетим, и невольно потянулась за ремнём безопасности. Антон это заметил и усмехнулся, и на газ ещё нажал.

– Хорошая машина, – заметил он с довольством.

– Да уж, – пробормотала я, оглядывая покатую приборную доску. Даже вцепиться не во что!

Антон кинул на меня ещё один взгляд.

– Не нравится? А папа твой уважал такие игрушки.

Я помедлила, после чего спросила:

– Это его?

– Ты что? Я ещё в состоянии сам на тачку заработать. А это так, опытный экземпляр, обкатываю.

Я не очень поняла, что он в виду имеет, но уточнять не стала.

Антон всё косился на меня и косился, я это замечала, а краем глаза и сама за ним наблюдала, всё никак не могла привыкнуть к его впечатляющей внешности. Тёмный, большой и в то же время задорный и, точно, хитрый, как лис. Вроде бы горе, поддержать приехал, а сам глазами на меня стреляет и посмеивается в сторону. А затем ещё и спросил:

– Это кто был?

– Кто?

– Ну, с тобой.

– А-а. – Я слегка потянула за ремень безопасности, стараясь его ослабить. – Это директор нашей школы.

– Серьёзно?

– А что?

– Молодой.

– Талантливый, – поправила я.

– В смысле, настоящий Макаренко?

– Какие-то у вас устарелые взгляды, Антон Александрович.

Он вздохнул напоказ.

– Ну да, я в школе лет пятнадцать не был. А то и больше. Помню, свою директрису, вот где был ужас. А твой ничего так, кажется вменяемым.

На это «твой» я намеренно никак не отреагировала, отвернулась к окну.

Машина свернула на перекрёстке, но совсем не в ту сторону, в которую я ожидала, в противоположную от моего дома. Я нахмурилась, но прежде чем сумела сформулировать свой вопрос, замешанный на протесте, или попросту проявить обеспокоенность, автомобиль свернул на стоянку перед огромным развлекательным комплексом, Антон заглушил мотор и повернулся ко мне. Мы замерли в тишине, глядя друг другу в глаза, и так неловко вдруг стало, по крайней мере, мне. Я не знала, в какую сторону смотреть, честное слово. Ведь если я продолжу смотреть ему в лицо, он решит, что я его разглядываю, проявляя неуместное любопытство. Правда, я уже успела заметить, что Антон на чужие взгляды и любопытство, особого внимания не обращает, привык наверное.

От неловкости я кашлянула.

– Где мы?

– Пообедаем, – коротко оповестил он.

– Я не хочу.

– А я хочу. Поговорим заодно. – И всё с той же панибратской интонацией меня поторопил: – Пойдём, Лера, пойдём.

Из машины он вышел, и мне ничего другого не оставалось, как последовать за ним. Кстати, вылезать из этого автомобиля оказалось ещё более неудобно, чем садиться в него. Я выпрямилась, держась за дверь, и поспешила одёрнуть юбку костюма. А посмотришь фильмы или клипы, так длинноногие красавицы с такой лёгкостью и грацией выходят из спорткаров, а как самой возможность представилась, так и поняла, что хоть и длинноногая, но изяществом в полном объёме явно обделена. Нет, такую машину я не хочу.

Ресторан, в который меня Антон привёл (потому что не пригласил, а именно привёл, за руку), носил гордое название «Золотой идол». Внутри на самом деле было много позолоты, хотя сам интерьер был выполнен в непонятном стиле. С историческим уклоном, так сказать, но с этим уклоном был явный перебор. Всё собрали воедино: и греков, и римлян, и скифов, не хватало только масок индейцев майя. Хотя, что это я, вот и маски, в углу. Но, по всей видимости, замысел дизайнера заинтересовал только меня, потому что другие посетители спокойно обедали и головой, как я, не крутили, осматриваясь. Но, наверняка, они чаще меня в ресторанах бывали. На Антона вот поглядывали, но без любопытства, чаще кивали в знак приветствия, потом один мужчина даже из-за стола навстречу Антону поднялся, подошёл и руку для рукопожатия протянул.

– Ну что скажешь, – сказал он вместо приветствия, а на лице лёгкая обеспокоенность и тень сожаления. – Как дела?

– Да потихоньку. – Антон, кажется, сделал попытку вздохнуть. – Обмозговываю.

– Марина как? Нервы трепит тебе?

Антон неприятно усмехнулся.

– Она теперь жизнь положит на то, чтобы мне жить расхотелось.

– Похороны в двенадцать? Я буду, обязательно.

– Спасибо, Пал Палыч. Очень ждём.

Этот самый Пал Палыч на мгновение задержал взгляд на моём лице, но не улыбнулся и, вообще, никак не отреагировал, ещё раз Антону кивнул и вернулся за свой стол. А я выдохнуть смогла. Они говорили про похороны моего отца, а я стояла дура дурой. Точнее, чужая чужой, и сказать мне было нечего.

– Пойдём туда, там потише.

Я почувствовала прикосновение мужской руки к своей спине и дёрнулась в первый момент, но Антон этого, кажется, не заметил. Провёл меня к свободному столику за ширмой, я присела, а к нам тут же подоспел официант.

– Антон Александрович, добрый день. Рады Вас видеть. Меню, пожалуйста.

Мне тоже протянули тяжёлую кожаную папку, я её открыла и уткнулась в меню пустым взглядом. Антон внимательно посмотрел на меня поверх своей папки.

– Сама закажешь или мне? – Я лишь плечами пожала, и тогда он уточнил: – Мясо или рыба?

– Мясо, – сказала я, и с облегчением вернула папку с меню официанту.

Антон, быстро и не сомневаясь, сделал заказ, а когда мы остались одни, некоторое время молчали. Он снова меня разглядывал, а я ресторанный зал.

– Если бы Боря знал, что я с тобой обедаю, вот именно в этот момент он бы и умер.

Мой взгляд метнулся к его лицу.

– Почему?

– Он не любил про тебя говорить. – Я понимающе усмехнулась, и Антон поспешил исправить впечатление от своих слов. – Думаю, он считал себя виноватым, что не общался с тобой, поэтому и говорить не любил. Боря не признавал своих ошибок.

– Я его не помню, – сказала я очень выразительным тоном.

– Это не меняет того факта, что он твой отец.

– Не меняет, – согласилась я.

– Что ты решила с похоронами?

Я взяла вилку и принялась крутить её в руках.

– Я ещё не решила.

– Лера, ты должна быть там.

– Наверное.

– Не говори «наверное», – вдруг одёрнул он меня. – Не бывает никаких «наверное». Либо «да», либо «нет».

Я удивлённо посмотрела на него, и, в конце концов, решила возмутиться.