– Серьёзно? А куда ты собралась ходить?

Туалет оказался в доме. Мы вышли через сени во двор, я крутила головой, оглядываясь, за стеной комнаты, в которой меня держали, заметила маленькую кухоньку, но и в ней мебели был минимум: стол, старая закопчённая плита, да деревянная лавка в углу, на которой стояла кастрюля и ведро с водой. Проходя через сени, я кинула взгляд в окно. Оно выходило на другую сторону, и я надеялась увидеть огни, понять, что рядом люди, но не повезло, всё та же темнота. Кругом лес, теперь я была в этом уверена. Возвращаясь из туалета, я всего на секунду оказалась у распахнутой на улицу двери и почувствовала запах дождя. К страху и растерянности от случившегося со мной, прибавилась тоска. Такое чувство, что я неожиданно оказалась оторванной от реального мира, где-то на краю бездны, и здесь только ветер и дождь, а ещё страшный человек за моей спиной, которому убить меня ничего не стоит. Возьмёт и прихлопнет, как муху. Ему даже особо стараться не придётся, силы-то немеренно.

– Всё? Попила, в туалет сходила, вопросы позадавала? – не любезно поинтересовался он. – Ложись спать. И чтоб я тебя не слышал.

Спорить я не стала, легла и натянула на себя колючее одеяло. Подумала и укрылась с головой. Слёзы тут же полились, я тихонько всхлипнула, но тут же зажала себе рот рукой. Через несколько минут осторожно выглянула, и поняла, что в комнате темно. Одеяло с лица я убрала, потому что было неприятно дышать, от одеяла несло сыростью, запах был откровенно неприятным. Глаза, уже привыкшие к темноте, разглядели на полу тень, и я, поразмышляв, решила, что мой надсмотрщик устроился на полу, скорее всего, на спальном мешке. Голову с подушки приподняла, оглядываясь, и вздрогнула от резкого и угрожающего окрика:

– Я сказал: спать. Или хочешь, чтобы я тебя успокоил?

Я рухнула на подушку и затаила дыхание. А про себя повторила: «Серёжка, найди меня. Я его боюсь».

Утро началось с того, что я неловко перевернулась на спину и стукнулась затылком о жёсткий подлокотник дивана. Глаза распахнула, увидела дощатый потолок над головой, секунду соображала, где я, воспоминания навалились на меня, ужаснув нереальностью происходящего, я поторопилась принять сидячее положение и огляделась. Гриши в комнате не было. Дверь была закрыта, но не успела я вздохнуть с облегчением, как он возник на пороге и уставился на меня с неприятным прищуром. Я поняла, что настроение у него ещё хуже, чем вчера. От похмелья страдает? Или это черта характера – вечное недовольство?

То, что я проснулась и теперь взираю на него с беспокойством, он проигнорировал, прошел к столу и поставил на неё железную миску и чашку с чем-то дымящимся.

– Садись, ешь, – бросил он мне.

Поспорить я не решилась, хотя, предпочтительнее было бы посетить для начала туалет и умыться. Но я встала с дивана и прошла к столу. В миске была заваренная лапша быстрого приготовления, а в чашке кофе. Что-то мне подсказывало, что тоже из пакетика.

– Хлеба дать?

Я потаращилась в тарелку с лапшой, понимая, что не смогу это есть, и кивнула. Григорий презрительно фыркнул, удалился из комнаты, а через минуту вернулся с ломтём белой булки, на котором лежал кусок сыра. Пока я пила кофе и жевала хлеб, он сидел в кресле и таращился на меня. Если честно, я едва терпела, у меня кусок в горло не шёл под его взглядом.

– Здесь есть погреб, – уведомил он меня минут через пять. Я подавилась и кашлянула.

– Что?

– Погреб есть. Неглубокий, но тёмный и сырой. Если ты будешь доставлять мне неприятности, или задавать дурацкие вопросы, я тебя туда посажу. И тогда орать и плакать будет бесполезно. Всё понятно?

Я торопливо кивнула и поджала ноги под стул.

– Я не буду.

– Вот и хорошо.

– Можно мне умыться?

– Можно. И даже посуду за собой помыть можно.

А что? Хоть бы и чашку в холодной воде сполоснуть – всё дело. Я под конвоем прошла на маленькую кухню, вымыла чашку и поставила её на стол, заметила грязную тарелку на столе, и её вымыла. После этого меня отвели в туалет и позволили умыться у умывальника. Такой, как помню, у бабушки в огороде висел. Надо было снизу поднять металлический стержень, и из образовавшегося отверстия лилась вода. Лилась она в пластмассовый таз, а на табуретке рядом лежало мыло и зубная паста.

– Теперь в комнату, – скомандовал Григорий, когда я утёрлась полотенцем, слава богу, чистым.

Я вернулась на свой диван, прислонилась к стене и стала смотреть в окно, тряпица на котором была отдёрнута. День солнечный, ничто не напоминало о вчерашнем сильном ветре и ночном дожде. В груди сразу заныло, душа рвалась на волю, ввысь, на свободу. Я поморгала, стараясь избавиться от слёз, посмотрела на Григория, который сидел за столом и ел лапшу, что я пробовать не стала, пустым взглядом таращился на стену напротив, но скучающим не выглядел. Господи, сколько я здесь пробуду? Это мучение какое-то.

Больше всего я страдала от неизвестности. Если честно, предполагала, что всё разрешится в первый же день. Похитители попросят у Серёжки выкуп, тот, конечно же, согласится на все условия, быстро найдёт деньги, передаст их, и к вечеру, ну в крайнем случае, к следующему полудню, я уже буду дома, приходить в себя и зализывать раны, рассказывая мужу о пережитых мучениях и стрессе. Я ждала, ждала… Каждую минуту ожидала телефонного звонка или что кто-нибудь приедет с новостями, но ничего не происходило. Мой стражник оказался человеком неразговорчивым, а я и вовсе назвала бы его нелюдимым, и за весь день обратился ко мне лишь с пятком вопросов, которые и на вопросы-то похожи не были, скорее уж приказы. Ешь, пей, иди, садись, молчи… Заняться было абсолютно нечем. Я сидела на диване, привалившись спиной к шершавой стене, и изводила себя страшными мыслями и предположениями, каждое из которых было страшнее другого. Встречаться взглядом с Григорием опасалась, неизменно отворачивалась, как только он входил в комнату. Он же в отличие от меня, тут же впивался глазами в моё лицо, словно пытался прочесть замыслы побега. А их не было. Просто потому, что от волнения я не могла придумать ничего толкового. Мысли в голове путались, скакали, меня каждую минуту накрывало волной надежды, а через мгновение мороз шёл по коже от страха, что ничего не сбудется. Я думала о муже, о доме, о том, как счастлива с Сережкой, и ругала себя за то, что в недостаточной степени ценила наше счастье. Вот и накликала беду.

Так прошёл первый день. Как вечность. Провести много часов, пялясь в углы маленькой обшарпанной комнатушки – то ещё занятие. Я время от времени переводила взгляд на окно, и отстранённо отмечала перемещение солнца. Вот оно перестало заглядывать в комнату, вот переместилось на верхушку берёзы невдалеке, убежало от неё и, наконец, начало клониться к горизонту. Скоро начнёт темнеть, день прошёл, а ничего не случилось. «Значит, случится завтра», – попыталась я себя приободрить. – «Прямо утром. Сегодня просто не успели, и это нормально. А вот завтра прямо с утра…».

Мой охранник, вроде бы, позабыл о моём существовании. Ходил мимо, занимался своими делами, а в мою сторону не смотрел. Правда, об ужине вспомнил, принёс тарелку, чая налил, а я минут двадцать сидела, крутя вилкой во всё той же лапше, которую и едой-то назвать нельзя. Я осторожно скосила глаза, понаблюдала за тем, как Гриша ест, надо сказать, что с аппетитом. В конце концов, я съела кусок чёрного хлеба, выпила чай и отодвинула от себя тарелку. Он ведь не будет заставлять меня это есть? Это было бы чересчур.

– Что, не похоже на гребешки под сливочным соусом?

Я глаза вскинула, удивлённая его замечанием. Подумала, прежде чем ответить.

– А вы пробовали гребешки?

Он хмыкнул, мне показалось, что угрожающе.

– Нет, конечно. Я про них в книжке читал.

– А-а.

– Поела? Ложись спать.

– Ещё рано.

– Да? У тебя есть достойный способ развлечь меня?

Я сползла со стула и шмыгнула на диван, тут же натянула на себя одеяло. Услышала издевательский смешок, и на всякий случай затаилась. Григорий из комнаты вышел, закрыл за собой дверь, и я услышала, как засов опустился. Значит, ушёл надолго. Я немного выждала, прислушиваясь к шагам за дверью, но толка от этого мало, я уже знала, что Гриша передвигается практически бесшумно. Не знаю, как ему это удаётся при его росте и весе. Одеяло я с себя скинула, потому что стало жарко, потом с дивана встала и подошла к окну, выглянула осторожно. Увидела Гришу, он сидел на завалинке и курил, глядя в небо. Явно никуда не торопился. А я-то надеялась, что он бросился подельникам звонить. Или здесь телефон не берёт?

Следующий день прошёл в мучительном ожидании, я была, как на иголках, вздрагивала от каждого шороха. Даже есть отказалась, правда, поостереглась вслух объявить голодовку, чай пила, но ни крошки не взяла в рот. Григорий безразлично пожал плечами, и лишь вечером поинтересовался, буду ли я ужинать. Я покачала головой, и он не позаботился принести для меня тарелку, хотя бы для вида. Одно радовало, что он больше не рычал на меня и не угрожал. Наверное, потому, что я молчала и не задавала никаких вопросов, как он и просил, хотя мне очень хотелось, меня попросту распирало. Я хотела знать, когда меня вернут мужу! Отчаяние переполняло, и я даже пару раз рыдать принималась, правда, в подушку. Но рыдания не облегчили моих страданий, наоборот, прибавили отчаяния. Рыдай не рыдай, а ситуация не исправляется.

К середине третьего дня я не выдержала. Всё утро наблюдала за Гришей, пытаясь понять, в каком он настроении, а за обедом, который я соблаговолила попробовать, рискнула открыть рот. Стараясь произвести впечатление своим послушанием и кротостью, попробовала эту треклятую лапшу, которой он меня упорно потчевал, и решила начать издалека.

– Это ваш дом?

Гриша вроде удивился, услышав мой голос, который произнёс связно сразу несколько слов. Молчал, не торопясь отвечать, и я поспешила пояснить свой вопрос.

– Вы здесь всегда живёте? Постоянно?

– А что?

– Да нет, ничего, – затараторила я и споро накрутила на вилку макароны, вот только сунуть их в рот так сразу не решилась. – Просто… тут же лес кругом. И людей нет. Вам здесь не тоскливо?

– Тоскливо? – На его губах появилась довольно противная усмешка. – Да как тебе сказать…

Я на всякий случай нахмурилась.

– Я просто пытаюсь поддержать беседу.

– А у нас беседа, оказывается?

Ну почему он такой противный? Я кинула на него хмурый взгляд исподлобья. Совершенно несносный тип, я не удивлена, что он в лесу живёт, один, как сыч. У него даже собаки нет. Потому что его и собака бы не выдержала, сбежала! Я сделала осторожный вдох, пытаясь справиться с раздражением. А сама разглядывала его украдкой. За последние три дня мой охранник принял ещё более угрожающий вид: зарос щетиной, потемнел лицом, и глазами сверкал не добро. Рядом никого не было, я поневоле его разглядывала, не зная, чем занять себя в течение долгих тоскливых часов, и чем дольше он был у меня на глазах, тем не утешительнее становились мои выводы: ничего хорошего мне от него ждать не приходится. Даже если я предприму попытку сбежать, он меня поймает и отвернёт мне голову, как куренку. Его руки – это оружие, данное ему Богом, по-другому не назовёшь, большие и сильные. По-мужски красивые, но в моей ситуации, опасны для жизни. Ростом его тоже природа не обидела, но назвать его симпатичным можно с большой натяжкой. И дело было даже не в некоторой асимметричности его лица, тяжёлом подбородке, например, и носе с горбинкой, всё дело было в его взгляде: цепком и циничном, с извечным подозрением. А когда Гриша щурился, то серые глаза стремительно темнели, и казалось, что на тебя направлены два лазерных прицела. Но всё равно было в нём что-то, что не давало до конца поверить в его добровольное отшельничество, не был он похож на жителя леса, поэтому я и принялась расспрашивать, почему он живёт здесь. Неужели только из-за меня? Но дом кажется обжитым, здесь есть всё необходимое, даже электричество, а если выглянуть в окно, то можно увидеть грядки чуть в сторонке, и вязанку дров. Значит, кто-то здесь всё-таки живет?

– Телефон здесь берёт?

– Тебе зачем?

– Отвечать вопросом на вопрос невежливо.

– А я вообще такой, не вежливый.

– Я заметила, – буркнула я.

Он откинулся на стуле, с интересом приглядываясь ко мне.

– Ты два дня молчала, я даже подумал, что Поляку реально повезло: идеальную бабу нашёл, но оказывается, ты просто с силами собиралась?

– Почему вы называете Серёжу Поляком?

– Ты забыла про погреб? Могу тебе его показать. Я буду добрым и даже позволю тебе взять с собой одеяло.

Я нервно сглотнула, уставилась в свою тарелку и несколько минут молчала. Потом собрала грязную посуду и прошла на кухню, чтобы её помыть. Тарелки были металлические, а я с тоской вспоминала свой новый фарфоровый сервиз, в нём тарелочки были почти прозрачные, с узором по краю. С каким бы удовольствием я сейчас разбила парочку.

– Можно я открою окно? В комнате душно. Гриша на окно посмотрел, с прищуром, затем на меня взгляд перевёл, и я поняла, что приценивается: пролезу я в него или нет. Я фыркнула.

– Не льстите мне. Здесь окна, как в бойнице. То, в каком именно направлении смотрел мой надзиратель, и какие именно выдающиеся части моей фигуры он оценивал, мне не понравилось. Я даже руками себя за плечи обхватила, скрываясь от его взгляда.

– Открой, – наконец решил он.

Следующим утром меня посетила страшная мысль, которая уничтожила последние крохи надежды. Как-то неправильно меня похитили. То есть, если верить знаниям, почерпанным из детективных сериалов и фильмов, жертв, которые в состоянии опознать своих похитителей, в живых не оставляют. А эти даже не прятались от меня. А уж физиономию Григория я вообще никогда не позабуду, в толпе среди тысяч узнаю, сейчас так кажется по крайней мере. Что же получается? Меня не собираются отпускать? Меня убьют? Вот в этой избушке на курьих ножках, и закопают где-нибудь в лесочке, под высокими соснами, шелест которых я так люблю. Вот они и будут вечно шуметь у меня над головой, вот только мне это будет уже безразлично.

Я долго комкала угол подушки, прислушиваясь к стуку топора, Гриша на улице дрова рубил, и не знал, что меня сейчас колотит, как в лихорадке. Именно в этот момент у меня кончилась выдержка. Я поняла, что ещё немного, и я заору. Вот честно, заору. Я здесь больше трёх суток, и за это время никто не приехал и не передал ни одной весточки. Да неужели за такое длительное время Серёжка не смог собрать деньги? Значит, что-то идёт не так. Значит, я в опасности. Никто не знает, где я. Да я сама не знаю, где я! В каком-то лесу, наедине с психом, который, судя по звуку, отлично управляется с топором. А где милиция, где Серёжкина охрана, которой он платит безумные деньги? Никто не смог меня уберечь от неприятностей, и помочь никто не может.

Я отпихнула от себя подушку и сдула со щеки прядь волос, уже далеко не чистых и не шелковистых. Стало ясно, что спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Нужно выбираться отсюда. Мой взгляд снова вернулся к распахнутому окну. Теперь уже я прищурилась, прицениваясь. Маленькое, конечно, но если я очень постараюсь… Тренер в спортзале всегда хвалил меня за растяжку. Я с дивана поднялась и замерла, затаив дыхание, словно ожидая, что уже в следующую секунду Гриша подслушает мои мысли, ворвётся в комнату, схватит меня и посадит в погреб. Он посадит меня в погреб, ему это ничего не стоит!.. Но в комнату никто не ворвался, топор стучал в прежнем ритме, и я решилась. Подошла к окну, сдернула с него тряпицу, и пошире распахнула створку. Для начала высунула наружу голову, огляделась. Отсюда Григория видно не было. Я помедлила, затем осторожно просунула в оконный проём одно плечо. На одну секунду мне показалось, что я застряла. Пришлось приложить усилие, чтобы вырваться, хотя это усилие могло привести к обратному эффекту, и я могла застрять окончательно, как пробка в бутылке. Когда я на половину оказалась на воле, счастью моему не было предела. Я глубоко дышала, щурясь на солнце, упёрлась руками в стену, пытаясь протащить через окно нижнюю половину своего туловища, слава богу, широкими бёдрами меня природа обделила, поднатужилась… и вывалилась на зелёную травку, больно тюкнувшись лбом о землю и ободрав руку. Но я вылезла! Поднялась на ноги, машинально оглянулась, заглядывая в окно, и к своему ужасу увидела Гришу, который как раз открыл дверь и вошёл в комнату. Мы встретились взглядами, его перекосило, он кинулся к окну, будто надеялся схватить меня, а я припустила к лесу, перескакивая через грядки. Поначалу бежать было легко. Обуви на мне не было, только носки, я даже порадовалась этому обстоятельству в какой-то момент, как мне казалось, неслась я со скоростью света, но пробежав поляну и оказавшись в лесу, где под ногами сплошные коряги и выступающие корни деревьев, я очень быстро зашибла большой палец. Споткнулась, чертыхнулась, от боли из глаз слёзы брызнули, и я остановилась, прижавшись к стволу дерева. Знала, что нужно бежать, нельзя останавливаться, ведь Грише не потребуется много времени, чтобы обежать дом и кинуться за мной в погоню, и что-то мне подсказывало, что как бы быстро я не бегала, он бегает лучше. Он хищник, а я снова жертва. Но мне нужна была минута, всего минута, чтобы оглядеться и понять, в какую сторону лучше бежать.

– Вернись немедленно! – рявкнул он на весь лес, причём таким тоном, что только сумасшедшая решилась бы выполнить его просьбу. – Настька! Чёрт бы тебя взял!

Никто и никогда не называл меня Настькой. Настей называли, в основном незнакомые люди, родные и друзья звали Стасей, а этот дикарь сразу перешёл к оскорблениям. Я слышала, что он ещё кое-что добавил, правда, тише, но не менее эмоционально, и уж точно это не прозвучало приличнее.

– Я всё равно тебя найду! – выкрикнул он через минуту. – И ноги тебе выдерну, идиотка!

Я проскребла ногтями по жёсткой коре, не думая о том, что маникюру моему пришёл конец. А по поводу услышанного подумала, из последних сил набравшись злорадства: «Сначала найди. Идиот».

Он был совсем рядом, я слышала его голос, треск веток, шум, который он производил, обследуя заросли кустарника. Осторожно выглянула из-за дерева, и решила, что дальше ждать нельзя. Сделала пару осторожных шагов, хотела нырнуть за ель, но не успела, Гриша меня заметил, и мне ничего не оставалось, как кинуться прочь, как зайцу. Он ругнулся, громко и грязно, и побежал за мной, но я не оглядывалась. Неслась вперёд, не замечая того, что колючие ветки хлещут меня по лицу и плечам, перескакивала через коряги, падала и опять вставала. Я даже зарыдала от бессилия и страха. Меня догоняли, и это был ужас, кошмарный сон, который мучает иногда каждого человека. Ты убегаешь, а тебя догоняют, догоняют, твои преследователи всё ближе, и тебе не скрыться. Ты понимаешь, что тебе не скрыться.

– Да стой ты, дура!

Его голос показался мне издевательским, я перелезла через поваленное дерево с обезьяньей ловкостью, рукой вляпалась в какую-то гниль, взвыла от отвращения, упала на землю, решив затаиться ненадолго, но не удержалась и покатилась вниз по склону. Хорошо хоть катиться было недалеко, поднялась на ноги, снова побежала, оглядываясь на ходу, а потом остановилась, как вкопанная. Посмотрела на свои ноги, потом вперёд… по сторонам. Я стояла по щиколотку в грязной жиже, а вокруг… вокруг топь. И конца-края ей не видно. Даже деревья вокруг жиденькие и кривые. Крупная чёрная ворона пролетела над моей головой, села на кочку и грозно каркнула. Я сделала шаг назад, под ногами противно хлюпало. Я сделала ещё шаг назад, испугавшись, что меня может засосать. Я в кино видела, как люди в болоте тонут, не хотелось бы удостоиться подобной участи. Даже похищение в этом случае предпочтительней. Или нет?

Я обернулась и увидела Гришку. Он стоял на возвышении и смотрел на меня, уперев руки в бока. Даже запыхавшимся не выглядел.

– Иди сюда, – позвал он, и тон был весьма нелюбезный.