ГЛАВА 2

Дмитрий Алексеевич надолго меня без внимания не оставил. Я подозревала, что так и будет. Позвонил мне уже через час, а я, слушая знакомую трель телефона, несколько томительных секунд раздумывала о том, стоит ли мне отвечать на его звонок. Знала, что, скорее всего, ничем хорошим этот разговор не закончится, и мы с Димкой поругаемся. Но он звонил настойчиво, отступать, судя по всему, не собирался, и мне пришлось ответить.

– Марьяна, что происходит? – поинтересовался он с места в карьер.

Я посмотрела за окно автомобиля. За ним была Москва, её высотки, её вывески с громкими названиями и идеально подстриженные кусты вдоль дороги.

– Ничего не происходит, Дима, – ответила я, всеми силами надеясь сохранить спокойствие и нейтралитет.

– У меня такое чувство, что ты не хочешь со мной говорить.

– Я сейчас ни с кем не хочу говорить, – призналась я. – У меня нет на это сил.

– И даже со мной?

По сути, можно было сказать Абакумову правду и поинтересоваться, а чем, собственно, он отличается ото всех остальных? Он такой же посторонний человек рядом со мной, как и другие. Может, не настолько посторонний, но всё же. Вот только, его ли это вина?

Наверное, я молчала слишком долго и задумчиво, потому что Дима продолжил сам. Позвал меня, тем самым особенным голосом, от которого моё сердце сжималось. Временами.

– Марьяна.

– Что? – вырвалось у меня.

– Пожалуйста, – продолжил он тихим, рокочущим голосом, – не закрывайся от меня. Я знаю, что тебе сейчас тяжело. Но хотя бы меня не отталкивай.

Я зажмурилась. От его слов и стало тяжело, от напоминания.

– Давай я приеду, и мы обо всём поговорим, – продолжил Дмитрий Алексеевич.

– Куда приедешь? – переспросила я.

– К тебе, – вроде бы удивился он.

Он удивился, и я в первый момент удивилась. А потом вспомнила о том, что теперь ничто не мешает Димке приезжать ко мне домой. Папе наши с ним отношения здорово не нравились, и я пыталась их скрывать, хотя, прекрасно знала, что от папы ничего скрыть невозможно. Но мы все вместе притворялись, что у меня это получается. Но в нашем доме Абакумов никогда не появлялся, мы встречались в городе, на моей квартире, в которой я, по сути, никогда одна и не жила. В доме отца чувствовала себя куда комфортнее. К одиночеству меня никогда особо не тянуло. А ведь самостоятельная жизнь должна была стать главнейшей фазой моего взросления. А я всё тянула и тянула с переездом, хотя, Дмитрий Алексеевич последний год активно мне на это намекал. Чтобы я съехала из загородного дома отца, и мы, наконец, смогли бы почувствовать себя свободнее.

– Зачем ему твоя свобода? – фыркал папа, когда однажды разговор о моём возможном переезде в московскую квартиру всё же зашёл. Я тогда ещё набралась смелости, и упомянула в своей речи Димку с его намёками. – Он сам-то, свободен?

Я тогда закатила глаза. Вроде бы в недовольстве, но на самом деле мне стало неловко. Ведь противопоставить словам отца мне было откровенно нечего.

– Папа, – проговорила я с намёком, а отец грозно на меня глянул.

– Что папа? Думаешь, никто не догадывается о том, что между вами происходит? Но что-то я не вижу, чтобы твой Дмитрий Алексеевич делал какие-то шаги в плане серьёзных отношений с тобой.

– Правильно, – вырвалось у меня. – Потому что ты его запугал. Смотришь на него волком каждый раз.

– То есть, раз я ему не рад, он и разводиться не торопится? – нехорошо ухмыльнулся отец. – Не хочет запасной аэродром терять?

Отец был прав. Он был прав, и где-то в глубине души я сама понимала, что Димкино поведение, что в отношении меня, что в отношении его семьи, порядочностью не отличается. Но, наверное, я настолько устала быть одна, устала от того, что меня все упрямо воспринимают маленькой дочкой Александра Дегтярева, несмышлёной и абсолютно неприспособленной к жизни, и мне в какой-то момент очень захотелось чувств, любви, всплеска бурных эмоций. Даже интриг и сериальных страстей. А Абакумов это всё готов был мне преподнести на красивом блюде. А я не отказалась. Ситуация с его женой меня угнетала, я чувствовала себя предательницей, но когда Димка оказывался рядом и принимался нашептывать мне на ухо успокоительные речи, я про совесть забывала. Признаю. Каюсь.

– Так что, я приеду? – снова подал голос Дмитрий Алексеевич. И добавил с легким смешком: – Ужином меня накормишь?

Я представила его в своём доме, как Димка сидит за столом, за которым ещё совсем недавно сидел отец, ужинает, и поняла, что не могу себя пересилить. По крайней мере, не сейчас. И у меня вырвалось:

– Это будет неудобно. Давай встретимся на квартире. Я дождусь тебя там.

Кажется, мой ответ его разочаровал. Я услышала, как Димка вздохнул в трубку, после чего расстроено проговорил:

– Марьяна.

– Я дождусь тебя на квартире, – повторила я. – Закажу ужин.

Пал Палыч моему решению поехать на квартиру не обрадовался. Даже оглянулся на меня с переднего сидения, глянул неодобрительно.

– Не время сейчас по городу разъезжать, Марьяна.

– Почему? – удивилась я. И тут же усмехнулась. – Боишься, что меня убьют? Как неугодного наследника?

– Типун тебе на язык, – тут же шикнул Рыков. – Но осмотрительность никто не отменял.

Порой он удивлял меня своей суеверностью, честно. Временами они с Шурой на пару начинали на меня шикать, и тут было легче сбежать куда-нибудь, чем пытаться с ними спорить.

– Едем на квартиру, – повторила я настойчиво.

Эту квартиру, в престижном жилом комплексе, отец подарил мне в день, когда мне исполнился двадцать один год. И я, и он знали, что подарок этот не от души. Отец сделал это, потому что пришло время отпускать меня во взрослую, самостоятельную жизнь, но делать этого папе не хотелось. Но, в силу возраста, у меня должно было быть своё жильё, должны были начать появляться свои планы на дальнейшую жизнь, и, как хорошему родителю, ему необходимо было дать мне старт, свой причал, и именно так у меня появилась квартира. Просторная трёшка с дорогим ремонтом, в охраняемом жилом комплексе с подземным гаражом, в которой я никогда не жила. Больше двух-трех дней, по необходимости.

Я и сама эту квартиру совершенно не воспринимала, как свой дом. Приезжала сюда с чувством, что провожу время в отеле. Меня сюда не тянуло, я не горела желанием съехать из родительского дома, чем отца сильно радовала. И всех всё устраивало.

В квартире я застала домработницу. В квартире никто не жил, но домработница приходила дважды в неделю и чем-то здесь занималась. Чем конкретно, я никогда не интересовалась. Но в квартире всегда было чисто, белье идеально разложено по полкам, чистые полотенца в ванной сложены стопками, а в холодильнике всегда какой-то минимум продуктов.

– Добрый день, – поздоровалась я. Признаться, эту женщину я видела всего пару-тройку раз. Плохо помнила её лицо, а вот она меня знала, заулыбалась. Впрочем, ничего удивительно. Наверное, ей очень нравилась её работа. Необременительная, зато с хорошим окладом. Где ещё такую найти?

– Здравствуйте, Марьяна Александровна. – Потом, по всей видимости, вспомнила о последних новостях, и улыбка на её лице померкла. – Примите мои соболезнования. Так жаль, так жаль.

Я сдержанно кивнула.

– Спасибо. – Я прошла в комнату, положила свою сумку на столик. Сделала глубокий вдох, затем обернулась к домработнице. – Думаю, вы можете идти.

– Я ещё хотела шторы снять, постирать…

– Давайте не сегодня, – попросила я.

– Да, конечно, – засуетилась она, принялась развязывать фартук. Потом обернулась ко мне. – Марьяна Александровна, вас искала девушка.

– Девушка? – переспросила я. Правда, особой заинтересованности не проявила. – Какая девушка?

Женщина пожала плечами.

– Не знаю. Мне охрана утром передала. Говорят, вчера вечером приходила, и сегодня утром тоже. Спрашивает вас. Они её, конечно, не пустили, но она некоторое время стояла у ворот, ждала.

– Наверное, очередная журналистка, – пробормотала я.

– Может быть. Так я пойду?

Я кивнула.

– Идите. До свидания.

Последние дни журналисты всех мастей и изданий обрывали все известные им номера телефонов. Звонили в офис компании, самые дотошные смогли отыскать номера нашего загородного дома, судя по всему, какая-то прыткая особа раздобыла адрес моей московской квартиры. Только этого не хватало.

Оставшись одна, я некоторое время стояла у окна, смотрела на открывающийся с пятнадцатого этажа вид на Москву. Обычно он меня завораживал, а вот сегодня я лишь смотрела вдаль с напряжением. Затем вспомнила о том, что обещала Димке заказать ужин, позвонила в ресторан. Зашла в спальню и переоделась. Делала всё будто на автомате. И время от времени мысленно спрашивала себя: для чего я всё это делаю? Для чего я жду его на квартире, послушно заказываю ужин, если не хочу ни с кем общаться? И с Димкой в том числе?

Абакумов приехал через пару часов, с цветами. Шикарный букет чайных роз, он перешагнул порог квартиры с проникновенной и сожалеющей улыбкой.

– Детка, как ты?

Ненавижу, когда меня называют «деткой». Как в старых, плохих боевиках. Но я промолчала, возражать не стала, позволила себя обнять и поцеловать. Правда, тут же отстранилась, вроде бы отвлекшись на цветы. Даже поблагодарила:

– Спасибо, красивые.

Я вернулась в комнату, поискала глазами вазу.

– Как у тебя настроение? – спросил он, входя следом за мной. Я краем глаза заметила, что Димка снимает пиджак и развязывает галстук.

Я пожала плечами.

– А какое у меня может быть настроение?

– Я знаю. – Он протянул руку, коснулся моего плеча, погладил. – Но, Марьяна, нужно жить дальше. Ты же понимаешь.

– Понимаю, – кивнула я. Я, наконец, пристроила цветы, но как только я это сделала, Дмитрий Алексеевич тут же притянул меня к себе и поцеловал. Я закрыла глаза, сама себя попросила окунуться в его поцелуй, потеряться в нём. Вдруг мне станет легче? На поцелуй я ответила пылко, к Димке прижалась, а затем обхватила его шею руками, прильнула к нему всем телом. Кажется, Дмитрий Алексеевич моему порыву порадовался, даже облегчение почувствовал. Обнял меня в ответ, погладил по спине, и принялся нашёптывать:

– Всё хорошо, всё хорошо. Всё будет хорошо, вот посмотришь.

Он нашёптывал мне это на ухо, а я, продолжая прижиматься к нему с закрытыми глазами, почему-то подумала о том, какую глупость он говорит. Что может быть хорошо, раз вся моя жизнь перевернулась с уходом отца? Но Димка продолжал меня успокаивающе поглаживать по спине, и я молчала. Наверное, своим молчанием я давала ему понять, что согласна с его словами. А мне просто не хотелось ничего говорить, объяснять, тем более спорить с ним.

Я отстранилась, вытерла выступившие слёзы, и примирительным тоном предложила:

– Поужинаем?

Он кивнул.

Ел Дмитрий Алексеевич с аппетитом. Я, глядя на него, понимала, что он, на самом деле, успокоился. Он ел ресторанную, подогретую мной еду, что-то мне рассказывал, отстраненное, и время от времени протягивал руку через стол, накрывал ладонью мою ладонь.

А потом решил завести разговор посерьезнее.

– Я обдумал то, что произошло сегодня на собрании. Ты поступила верно.

Я вроде как непонимающе моргнула.

– Что ты имеешь в виду?

– Что ты отложила принятие какого-либо решения. Это был верный ход. Пусть знают, что решать, в конце концов, будешь ты.

Я осторожно освободила свою руку, чтобы как-то это действие обосновать, взяла бокал вина.

– Это не было никаким ходом, Дима, – проговорила я. – Я просто не знала, что ещё сказать. Мне нужно время.

Он глянул на меня исподлобья. Я уловила в его взгляде настороженность.

– Ты всё-таки ждёшь решения ситуации после открытия завещания?

– Я надеюсь на это, – не стала я скрывать.

Абакумов откинулся на стуле, отложил вилку.

– Глупости, Марьяна. Ты должна сама решить.

– Что я могу решить? – разозлилась я в один момент. – Я никогда ничего не решала, и меня ни к каким решениям не готовили. Тем более к тем, от которых зависит доходность компании и судьбы людей.

– Нужно принимать такие решения с холодной головой.

– А у меня нет холодной головы! – Я в сердцах махнула рукой и залпом выпила остатки вина в бокале.

– Тогда надо слушать знающих людей, – наставительно проговорил Дмитрий Алексеевич.

Я на него посмотрела. Серьёзно так посмотрела, долгим, изучающим взглядом.

– Ты кого-то конкретного имеешь в виду?

– Ты меня обижаешь, Марьяна. – Он отвернулся от меня. А я решила сказать ему правду.

– Я не считаю, что ты справишься с этой должностью, Дима. У тебя недостаточно опыта.

Он смотрел на меня, не моргая, довольно долго. Я знала, что смогла его уязвить, но стыдно мне не было. Наверное, впервые за два года наших с Дмитрием Алексеевичем отношений, я не постеснялась сказать ему правду. Наверное, потому, что эта правда касалась не только меня, но и множества других людей.

– Я не думал, что ты такого обо мне мнения, – проговорил он через некоторое время.

– Моё мнение тут не при чем, – сказала я ему. – Я должна быть уверена, что у человека, который займет место отца, есть для этого способности и опыт. Если это назначение будет зависеть от меня, я подойду к нему со всей ответственностью. Прости.

– Марьяна, я руковожу главным филиалом холдинга!..

– Знаю, – обстоятельно кивнула я. – И я признаю все твои заслуги. Но выдвинуть тебя на должность генерального директора… извини. Не могу.

Секунда, и Абакумов вдруг вскочил из-за стола, а я, признаться, напряглась в первый момент. Его реакция меня удивила. Обычно Дима всегда был сдержан, эмоции свои демонстрировать не спешил, да и не любил, и поэтому то, с каким возмущением он вскочил из-за стола, меня впечатлило. Судя по всему, Дмитрий Алексеевич был уверен в том, что я соглашусь с его мнением, и выдвину его кандидатуру. Потому что никакой другой у меня попросту нет.

Её и не было, этой самой кандидатуры, по крайней мере, у меня, но я всё ещё надеялась, очень надеялась, что мне это трудное решение принимать не придётся. Что папа заранее что-то решил.

Абакумов в пылу чувств выбежал из кухни, я слышала его шаги в комнате, после чего вернулся, остановился в дверях, на меня посмотрел. Я же с места не двигалась. Сидела и цедила вино из бокала, стараясь не встречаться с Димкой взглядом.

– Ты понимаешь, – начал он с пафосом и возмущением, – ты понимаешь, насколько ты усложняешь ситуацию? Свою собственную ситуацию, ты ставишь под вопрос своё мнение в компании!

– Это почему?

– Потому что, Марьяна!.. Потому что сейчас, именно сейчас тот момент, когда ты можешь поставить себя на один уровень с советом директоров! Я не говорю, что ты сможешь быть выше их решений, это попросту невозможно, тебе не дадут такого шанса. Для этого у тебя слишком мало опыта.

Я кивнула.

– Я знаю. И я не собиралась им противостоять.

– Но сейчас ты можешь отстаивать своё мнение, показать им, что ты чего-то стоишь.

Я едва заметно усмехнулась. В бокал. Надеюсь, что он не заметил моей ухмылки.

– Мне лестно, что ты хоть какие-то способности во мне видишь.

– Я вижу. Я вижу, – повторил Абакумов высокопарно. – В отличие от тебя. Я единственный человек, Марьяна, который может отстоять твоё мнение, твои интересы в правлении. Они же, как стая гиен. Как только ты дашь им возможность задвинуть тебя в дальний угол, они тут же это сделают. Неужели ты этого не понимаешь?

– Понимаю, – согласилась я.

– Тогда зачем ты это делаешь?

Я на Дмитрия Алексеевича посмотрела.

– Потому что я не имею права думать только о себе. Я должна исходить из интересов компании.

– А я, значит, действую не в интересах компании? – нехорошо ухмыльнулся Абакумов.

Я вздохнула, мне не хотелось спорить с ним, тем более ругаться, но уступить я не могла.

– Я не уверена, что ты справишься, – повторила я.

Димка сплюнул с досады. А затем заявил:

– Ты совершаешь ошибку, Марьяна. Ты упускаешь свой единственный шанс.

– Шанс на что? Влиять на совет директоров? Дима, у тебя нет на них того влияния, в котором ты пытаешься меня убедить. – Я отвернулась от него, посмотрела за окно. – Я хочу послушать их предложения. И подождать оглашения завещания.

Вечер был испорчен. Это понимала я, это понимал Димка, настроение у обоих пропало. Дмитрий Алексеевич дулся на меня, переживал крах своих надежд, даже не надежд, а планов, в успешной реализации которых он был уверен. А я… Я не знаю, что чувствовала. Мне было неловко и неудобно рядом с ним, наблюдать за его недовольством. Мы оба отмалчивались, в какой-то момент мне это надоело, и я предложила ему поехать домой.

– Тебя жена ждет, дети, – проговорила я абсолютно ровным тоном. – Поезжай.

Он таращился на меня. В негодовании, и в то же время в сомнении. Стоит ли меня оставлять одну. Пришлось посмотреть на него, встретиться с ним глазами. И повторить:

– Поезжай, Дима. Я не обижусь.

Он переминался с ноги на ногу, после чего сказал:

– Надеюсь, ты скоро придешь в себя. Конечно, потерять отца, это очень тяжело, но надо жить дальше, Марьяна.

Я снова согласно кивнула. Он всё говорил правильно. Только речи его звучали бессмысленно, словно в пустоту.

И всё-таки во мне жила какая-то надежда, или даже не надежда, а призрачное предположение, что Димка не уйдет, не оставит меня. В последний момент, у порога, передумает, вернется ко мне, подойдёт, обнимет, и скажет, что ему никуда не надо. Без меня ему никуда и ничего не нужно. Наверное, каждая женщина хочет услышать эти слова, хоть однажды. Я продолжала сидеть на кухонном диванчике, поджав под себя ноги, смотрела в окно, и прислушивалась к тому, как Дмитрий Алексеевич собирается, ходит из комнаты в прихожую, вздыхает, затем он всё же вернулся, заглянул на кухню.

– Марьяна, я ушёл, – сказал он после короткой паузы.