Мастер

Я говорю: «…коль будем живы, то…»,
А он – хохочет: «Да куда ж деваться?
Рассчитываю эдак лет на сто,
И раньше не намерен я сдаваться.

Я строю дом для всей своей семьи,
И вам – ремонт… Заказов – до хренищи!»…
А за окном ноябрьский ветер свищет,
И выдувает время. Дни мои

Летят, как листья. Но в его руках
Кипит работа, мир преображая,
Рассеивая мрак, сметая прах,
Как будто нам ничто не угрожает,

И смерти нет, и горе – не беда,
И мы тут – не случайны, не мгновенны…
Я говорю: «Так будем живы, да?» —
И он смеётся: «Будем непременно!».

«Я уважаю классиков…»

Я уважаю классиков,
преклоняюсь перед их мудростью,
восхищаюсь талантом,
глубиною слова и мысли,
ужасаюсь предвиденью.
Эти глыбы, эти тома
непостижимы,
всегда адресованы вечности.
Однако же, я их читаю
внимательно и серьёзно,
ведь я же – не варвар,
ведь я размышляю
о мире,
о людях,
о космосе внешнем и внутреннем,
о безднах
внутри самого человека,
и много ещё о чём,
поскольку
«cogito, ergo…»,
ну и так далее.
И, всё же, когда мне плохо,
плохо по-настоящему,
плохо без оговорок,
тогда,
словно в детстве,
я снова в руки беру
незатейливую,
простую до примитивности,
но такую чудесную
книжку
про капитана Блада.

И снова хочу жить.

Из написанного по заданию «Пенсил-Клуба»

I
Один день из жизни мальчика

А яблоки всё падают в саду,
И хилый мальчик, надрывая спину,
С религией и совестью в ладу
В свинарник тащит паданцев корзину,
И думает о чём-то на ходу.

…Чуть не забыл нарвать для кур травы…
Мать часто говорит: «в труде награда
Для сына бедной фермерской вдовы».
А дядюшка твердит, учиться надо…
Ах, если бы! Но мать права. Увы!..

О, если б можно было! Не играть
Он стал бы – это скучно, бесполезно —
Читать и механизмы собирать,
И Божий мир, безмерно интересный,
Всю жизнь в себя по капельке вбирать,

Рассматривать и размышлять. Ему
Уже открытых истин явно мало.
Когда бы можно было самому
Всё постигать! Вот яблоко упало,
И, как всегда – отвесно. Почему?

Но что за шум донёсся со двора?
Чьи лошади привязаны к ограде?
Ведь дядя был у нас позавчера…
Да, снова он. На мать сурово глядя,
Внушает ей:
– Послушайте, сестра,

Учиться парню надо, вот вопрос!
– Учиться, братец? Господи, помилуй!
Вы это, братец, видно, не всерьёз!
Ведь мы бедны… Бери-ка, Айзек, вилы,
И – марш на скотник убирать навоз.

– Но я договорился: будет он
Зачислен в колледж Троицы бесплатно.
Мальчишка удивительно умён!
Сестра, он нас прославит, вероятно,
Когда в науку будет погружён.

– Ну, коль бесплатно… я согласна, брат.
– А вместо платы будет он трудиться:
При колледже конюшни есть и сад…
Скажи, племянник, ты готов учиться?
– О, дядя! Да!
– Ну что ж, я очень рад.

Теперь же едем. Собирайся. Жду.
Смотри, учись старательно и честно,
И – веруй в Бога, да в свою звезду…

…И – в яблоко, что упадёт отвесно
В пока ещё неведомом саду.

II
Баскервили в свете третьего закона генетики

Прогресс приходит постепенно:
Не знали люди слова «гены»,
И говорили: «Несомненно
В нём есть фамильные черты».
Но, отдавая дань природе,
Монах горошек в огороде
Растит, и вот уже выходит
Генетика из темноты.

Да, Мендель изучал горошек,
Смотрел на кроликов и кошек,
Лепил мозаику из крошек,
Прикидывал туды-сюды.
А если б род аристократа
Он изучил, то, вероятно,
Продвинулись бы многократно
Его научные труды.

Вот Хьюго: эдакий проказник,
Драчун, безбожник, безобразник,
Устроивший из жизни праздник,
Законы преступив не раз.
Он – не исчадие геенны,
А просто – в нём играют гены,
И часть из них вполне нетленно
Потомству Хьюго передаст.

Но, к счастью, мудрая природа,
Как только породит урода,
Чтоб не давать уродству хода,
Часть генов погружает в сон.
Ведь если б ген был доминантен,
Мир стал бы крайне неприятен.
И каждый был бы будьте-нате —
Без вариантов – Степлтон.

И каждый был бы агрессивен.
Но ген преступный рецессивен,
До времени вполне пассивен
В ячейках сонных хромосом.
Но по закону расщепленья,
Устав от благости и лени,
Он вспыхнет в энном поколеньи —
И запылает весь геном.

И потому авантюристы,
Наглы, речисты и плечисты,
Воняя совестью нечистой,
Не переводятся никак.
Они везде ловчат, петляют
И преступленья замышляют.
Но Шерлок Холмс их вычисляет,
И Ватсон – тоже не дурак.

Не зная ничего о генах,
Дедукциею несомненной
Они раскрутят непременно
Всё это дело без улик.
Заметит сыщик, что похожи
У предка и потомка рожи,
Характеры их схожи тоже —
И вмиг ухватится за нить.

Мораль проста: на гадов разных,
Хитрющих, наглых, безобразных,
Пусть даже и совсем отвязных,
Способных прямо на разбой,
На всяких этих Степлтонов
Всё ж есть генетики законы,
И логика, и ум бессонный,
И винт с обратною резьбой.

III
Жёлтый конь

Я – старый конь, печальный конь,
Ржать не могу, как геликон,
Плюс – эта масть. Такая масть,
Что вы-то ржали просто всласть, —
Месье и прочие мадам…
Хозяин нервничал: «продам».
Он мне скупился на овёс,
А я – к Судьбе его привёз.
И на каких бы скакунах
Потом ни гарцевал он – ах! —
Без статей жалобных моих
Сюжет бы вряд ли был так лих,
И так блестящ, и так остёр…
Конечно, я – не мушкетёр,
Не кардинал, не Бонасье,
И не мадам, и не месье.
Но, может быть, старшой Дюма
Метался и сходил с ума,
Решая, как ему начать.
Уже безумия печать
Коснулась лба, сгустился бред,
Разваливался весь сюжет.
И вдруг увидел он меня —
Смешного жёлтого коня,
И сразу понял: «О-ля-ля!
Опишет каждый короля:
Костюм…манеры… Ерунда!
А жёлтый конь, вот это – да!»
Всё сразу встало на места,
И, с чистого начав листа,
Сомнений разогнав туман,
Он сел и написал роман.
Поэтому покорный ваш
Слуга – важнейший персонаж.
И вот, как медный геликон
Плюс раненый стрелою слон
Я протрублю вам на заре
В тональности, допустим, – «ре»,
Причём, конечно же – «минор»,
И пусть мне вторит громкий хор
Античных всяких голосов
Священных рощ, полей, лесов,
Поющий на восходе дня:
«О, не забудьте про меня!».

Несерьёзные гекзаметры

«Некий могучий герой в священные Дельфы…»

Некий могучий герой в священные Дельфы припёрся,
Там перед пифией он выю покорно склонил:
«Сил у меня до хрена, а умишка, увы, маловато…
Как же с пустою башкой подвиги мне совершать?»

Пифия долго тряслась, верхом на треножнике сидя,
И, наконец, изрекла волю великих богов:
«Кто тебе, смертный, сказал, что для подвигов надобен разум?
Радуйся, воин: тебе был бы помехою он».