– Этот человек приносит горе всем, с кем знаком. Он ужас нашей семьи. Он убил свою невесту, а потом приказал убить нашего папу и папу Светы – твоей лучшей подруги… Беги от него, я сказала! Если ты этого не сделаешь, я прилечу и найду способ защитить тебя…

Валентина Николаевна снова сбросила вызов. Настя даже не попыталась еще раз набрать номер, не сомневаясь, что мама вообще отключила телефон: она-то хорошо ее знала.

Открылась входная дверь. Анастасия бросилась навстречу, предполагая, что это вернулась не очень трезвая Воронина. Но на пороге, даже не пытаясь пройти дальше, стоял с застывшим лицом Селезнев.

– Что-то случилось? – спросила она.

Игорь Егорович кивнул и произнес очень тихо, словно и сам не мог поверить в то, что должен сказать:

– У меня в доме убили Олесю Руденскую.

Настя почувствовала, как у нее похолодела спина.

И все же она произнесла:

– Проходите.

Селезнев шагнул в столовую и так и остался стоять. Настя вошла следом, приблизилась к чайнику и коснулась его рукой – чайник был горячим. Тогда она бросила в стакан пакетик и залила кипятком. Селезнев взял стакан в руки, потом шагнул к окну, обратно, посмотрел по сторонам и опустился в кресло, в котором до этого уже сидел.

– Я вернулся домой с телохранителем, который, пока мы здесь беседовали, ожидал меня возле вашей калитки. Сева поднялся наверх, заглянул в спальню и увидел на кровати мертвую Олесю. Ее убили выстрелом в голову. Сева человек опытный – много лет опером отработал. Пробежался по комнатам, потом мы с ним вместе выскочили во двор, где стоял «Каенн». Сева заглянул в бардачок и спросил: «Ваш пистолет где?» Дело в том, что мое оружие лежало в бардачке, когда машину забрал Максим…

– Ведь Руденская уехала с ним, – напомнила Настя, – Божко сказал, на несколько минут, но их не было больше часа, это точно. Когда мы с вами уходили, они еще не вернулись…

– Короче, Сева опытный в таких делах. Он сразу сказал, чтобы я пока исчез. Он вызовет полицию и скажет все, как надо. Будто бы он сам обнаружил труп, когда его хозяин находился в гостях.

– Я тоже скажу полиции, что именно так и было, – поспешила заверить Анастасия…

Она произнесла это, а в сознании пронеслись слова мамы об этом человеке… Неужели?

– В любом случае я буду первым подозреваемым, – покачал головой Селезнев. – Во-первых, ее наверняка убили из моего пистолета, во‑вторых, в моей постели… К тому же на Олесе не было никакой одежды, а потому выводы можно сделать какие угодно.

– А разве Божко не мог это сделать? Может, не специально. Может, он обнаружил оружие, взял его, а потом случайно…

– Случайно? – воскликнул Игорь Егорович. – На ней не было одежды, и выстрелили ей в затылок…

Он посмотрел на свои часы.

– Ладно, полиция будет в моем доме минут через двадцать. Я специально оставил дома телефон, пока меня будут искать, надо что-то придумать. Через полчаса – минут сорок они придут сюда.

– А зачем придумывать? Надо сказать правду. Все расписать по минутам.

– Вы правы. Безумно жаль Олесю. Тихая, казалось бы, но непредсказуемая. Она словно предвидела… Олеся мне еще в первый вечер знакомства сказала, что умрет не своей смертью. А я посмеялся тогда…

Селезнев замолчал, ненадолго задумался. Потом вздохнул, провел ладонью по лицу, ото лба до подбородка, и посмотрел за окно.

– Я тогда в Москве жил, – опять заговорил он. – Вылетал только на деловые встречи. И вот однажды, девять лет назад, почти день в день, вернулся. В Шереметьево меня как раз Сева встречает – он только начинал тогда на меня работать. Поздний вечер, почти ночь, мы несемся сквозь эту тьму, и вдруг я вспомнил, что с утра ничего не ел. Вымотался прилично и заскакивать в какой-нибудь ресторан или клуб не было сил. Хотелось тишины и покоя, чтобы поесть и сразу в постель. Спрашиваю Севу, есть ли что в холодильнике. Он отвечает, пусто. Тогда я прошу заехать куда-нибудь. Думал, возьмем пельмешек, еще чего-нибудь, чтобы на зуб положить… И тогда он выруливает к какому-то гипермаркету и предупреждает, что на кассе сидит очень красивая девушка, которая поразила его самого так, что он вообще аппетит потерял. Так он пошутил. Но когда мы подошли к кассе – не к той девушке, а к другой, он мне глазами показал: вот та, мол, за соседней кассой. Но я еще раньше ее увидел… Ей тогда двадцать два года было, но выглядела как семнадцатилетняя. Наша кассирша пробивает на аппарате, что мы выложили перед ней, и комментирует, стараясь обратить на себя внимание, ведь мы оба смотрим в другую сторону: «Ой, улитки в чесночном соусе! Как вы эту гадость едите? И креветки тигровые – тоже гадость. Зачем такие деньги за них платить? Вот пельмени – это, конечно, еда, только я сама их в тыщу раз лучше делаю…» И все в таком духе. А другая – Олеся, стало быть, кассу сдает, деньги пересчитывает, администратор по залу ее контролирует, девушка улыбается, заметив, что мы на нее уставились… Заплатили, направились к выходу – и как раз Олеся закончила свою работу. Поднялась, и тут я не выдержал, подошел к ней и говорю: «Выходите поскорее. Я вас у входа ждать буду». – «Куда поедем?» – интересуется девушка. «Куда скажете».

Стоим мы, ждем, гадаем: выйдет не выйдет. Сева был уверен, что нет, а я почти не сомневался в обратном. Но она выскочила – легкая, тоненькая… Села в автомобиль и сказала, что устала сегодня. Тогда я предложил не в ресторан, а ко мне домой. Она поразмышляла секунд пять и согласилась.

Дома приготовили вместе пельмени, что-то еще. Поужинали с Севой, а потом он ушел, чтобы не смущать девушку и не мешать мне… Но я постелил ей в кабинете на диване, а сам зачем-то выбрался на балкон, он у меня как терраса был: двадцать первый этаж – вид на ночную Москву. Сижу в кресле, закутавшись в плед, размышляю… Слышу: шлеп-шлеп. На мою терраску входит босиком Олеся, закутавшись в одеяло. Подвигает кресло к моему, садится, прижимается ко мне и начинает рассказывать…

Она приехала из Казахстана, где училась в студии при русском театре, не закончила, потому что студию прикрыли… Один из режиссеров рванул в Москву, надеясь устроиться там, и она следом. У них был тогда роман – недолгий, но девушка думала, что на всю жизнь. И здесь узнала, что не нужна ему, потому что он женат и разводиться не собирается, квартирку снимает, денег едва хватает… Словом, у него все плохо, а у нее – вообще край… В один из последующих дней шла по улице, рядом остановилась машина – не дорогая, а самая обычная, и какой-то парень предложил ее подвезти. Так она познакомилась со своим мужем. Тот не работал, был примочен какими-то бандитскими делами, но деньги у него не водились тоже. Олеся устроилась в этот гипермаркет, но каждый день после окончания работы не знала, куда ей отправляться, потому что домой не хотелось. Там почти всегда собиралась пьяная компания и случалось всякое… Тогда-то она и решила, что своей смертью не умрет… Полтора месяца отработала за кассой, и тут появляюсь я… В ту ночь мы так и заснули на балконе. Я, накрытый пледом, и она, в одеяле, положив голову мне на плечо. Утром я сказал, что Сева ее отвезет на работу, но затем только, чтобы она уволилась без отработки. Вот так начался наш роман. Что я чувствовал к ней, сейчас сказать не могу. Вероятно, любви не было – были страсть и желание кого-то опекать, хотелось, конечно, и чтобы меня любили. Но вот любила ли она, сказать трудно. А я, как всякий объятый страстью безумец, ревновал. Чаще всего небеспочвенно. Дело в том, что она любила выпить – не с целью напиться, а просто чтобы раскрепоститься… А раскрепощалась она до вульгарности. Мы раза три или четыре расставались. После первого расставания я купил для нее квартирку, но она через две недели вернулась ко мне, сказав, что без меня жить не может. Потом я решил поучаствовать в постановке фильмов, но не потому, что светила хорошая прибыль – как раз наоборот, перспектив на прибыль не было никаких. Просто я решил вытащить ее из круговерти бессмысленной жизни, решив, что она сможет сниматься и тогда все для нее изменится. Все изменилось – кроме нее самой. Мы не сходились уже, то есть не жили вместе, но она приезжала в любое время, когда ей хотелось… Иногда была развязной от алкоголя, тогда устраивала скандалы, потом бросалась мне в ноги и просила прощения… Иногда оставалась у меня на три или четыре дня. Потом пропадала снова. С бывшим мужем я ее развел через неделю после того, как мы познакомились. Парень пытался угрожать, а после предложил сделку: он ей развод, а я ему «Ленд Круизер» и тридцать тысяч баксов… Я сделал ему встречное предложение, от которого он не смог отказаться и уехал в другой город…

Селезнев большим глотком допил свой чай.

– Ничего, что без сахара? – спросила Настя.

– Я так и пью, – ответил Игорь Егорович и продолжил: – Все думают, что у нас до сих пор отношения. Возможно, она сама распространяет… распространяла эти слухи. Но я знаю наверняка, что сейчас у нее есть один близкий человек… Максим Божко. Макс – парень неплохой, но ветреный…

– Он бабник, – уточнила Анастасия, – моя подруга Воронина может это подтвердить.

Она поднялась и сказала:

– Снимайте быстренько обувь, пиджак, рубашку!

– Зачем? – не понял Селезнев.

– Затем, что сейчас сюда придут полицейские, и они должны застать вас именно в таком виде, а я дам показания, что мы пришли около десяти вечера и никуда ни на минуту не выходили. А чем мы здесь занимались, никого не касается…

– Но ваша репутация… – попытался возразить Игорь Егорович.

– Мне не важно, что обо мне подумают люди, которых я не знаю. Снимайте…

Пока гость снимал обувь, пиджак и рубашку, Настя открыла холодильник, достала из него не допитую Божко с Баландиным и Светой бутылку виски. Там еще немного оставалось. Поставила на стол два четырехгранных стакана, плеснула в них виски. Один тут же залпом осушила и поморщилась:

– Какая гадость! Как они это пьют?!

Потом схватила ботинки Селезнева, быстро отнесла в прихожую, так же быстро вернулась. Схватила пиджак и рубашку и побежала наверх, в свою спальню. Пиджак повесила на спинку стула, рубашку бросила на пол, туда же сдернутое с кровати покрывало, одеяло, одну из двух подушек. Потом из шкафа вынула кое-что из своего белья, разбросала для дополнения натюрморта. Сбросила с себя платье и торопливо надела короткий шелковый халатик.

Так же стремительно спустилась вниз.

Селезнев сидел в том же кресле, скрестив руки на груди, очевидно, пытаясь прикрыть голый торс.

– Не надо стесняться, – посоветовала она, – вы практически в своем доме.

И тут она увидела на его предплечье татуировку – голову тигра или барса.

– Животных любите? – улыбнулась она.

– Да это так просто… – Он прикрыл ладонью тату и объяснил: – Дело в том, что я почти год провел на зоне и наколку сделал там. Она означает, что я типа неуправляемый, готов постоять за свою честь, никому не позволяю себя унижать и оскорблять…

Он замолчал и прислушался. Тут же открылась входная дверь, раздались звуки шагов; в столовую заглянули и тут же вошли несколько человек. Рядом с ними был телохранитель Сева.

– Гражданин Селезнев Игорь Егорович? – обратился один из вошедших к обнаженному по пояс мужчине.

– Это я, – ответил бизнесмен, – а в чем, собственно, дело? Что такое могло случиться, что вы без приглашения, ночью в чужой дом…

Один из мужчин подошел к столу, посмотрел на бутылку виски, потом поднял один из стаканов и понюхал. А другой, к которому и обращался Селезнев, ответил:

– Мы из областной прокуратуры, хотим задать вам несколько вопросов, только в другом месте.

– Хозяин, – встрял в разговор Сева, – у нас дома Олесю убили.

– Что? – медленно поднимаясь из кресла, выдавил из себя Игорь Егорович. – В каком смысле убили? Как это возможно? Ты где был?!

– Так я здесь, возле калитки, где вы меня и оставили, потом, простите, приспичило, не под забором же… Вот я и рванул домой. Проходил мимо вашей…

– Стоп, стоп! – закричал один из мужчин. – Никакой информации!

– Я готов, – сказал Селезнев, – только… – он посмотрел на свою обнаженную грудь, – я должен одеться. А моя одежда наверху.

– Я сейчас принесу, – крикнула Настя, бросаясь к лестнице.

– Не надо ничего приносить, – остановили ее. – Сейчас мы все вместе поднимемся и возьмем все, что нам, то есть гражданину Селезневу необходимо.

Все, включая Севу, направились к лестнице, поднялись на второй этаж. Хозяйка подвела мужчин к двери спальни:

– Вот здесь, только можно я сама, а то там…

– Ничего, – отстраняя Настю, ответил один из представителей прокуратуры, – мы и не такое видели…

Он шагнул внутрь и остановился, пораженный. Постельное белье, одеяло, подушка, словно сметенные вихрем, валялись на полу, там же – белая мужская рубашка, женские трусики, а за висящий на спинке стула дорогой пиджак тоненькой бретелькой зацепился бюстгальтер.

– М-да, – сказал представитель закона, – здесь, я вижу, не тратят время попусту… Проходите, Селезнев, берите… Что тут из ваших вещей?

Игорь Егорович вошел в спальню, а в спину ему смотрел округлившимися от удивления глазами Сева.

Потом все спустились вниз. Селезнев начал обуваться, и в этот момент в прихожую влетела Воронина.

– Ты слышала?! – закричала она с порога. – Руденскую застрелили!

– Нам уже сообщили, – ответила Настя и показала на суровых мужчин, стоящих у нее за спиной.

Провожать Селезнева ей не разрешили, Настя возмутилась, но раз нельзя, значит, нельзя, и тогда она обвила шею мужчины руками и прижалась к нему. Прижалась и почувствовала, как гулко возле ее уха бьется его сердце.