«Тахо», который был погружен на платформу эвакуатора, принадлежал некоему бизнесмену, отдыхавшему в данный момент в Испании. С ним, разумеется, майор юстиции Еремин связался и спросил знает ли владелец, где сейчас его автомобиль. Тот ответил, что на стоянке у приятеля, который на Васильевском острове в промзоне держит несколько ремонтных боксов, автомойку и стоянку.

– Я каждый раз у него оставляю, – сказал предприниматель. – А что случилось? Мне еще почти неделю в Испании греться. Угнали, что ли?

– Когда вернетесь – узнаете.

К приятелю нагрянули домой и допросили. Он признался, что машину угнали. Подняли шлагбаум и увели. Как это случилось, ему самому выяснить не удалось, потому что сторож был пьян.

Допрос сторожа ничего не дал. После злосчастного дежурства он по причине своего нетрезвого состояния упал с лестницы той самой будочки, из которой должен был обозревать территорию. А теперь не мог разговаривать: у сторожа была сломана челюсть, сломаны несколько ребер, выбиты передние зубы и рассечена бровь. Он мог только мычать. Отвечать на вопросы в письменном виде отказался, показав сломанные пальцы на левой руке.

На вопрос, почему он не заявил о пропаже чужого автомобиля, владелец стоянки ответил:

– Так это долго, а потом неизвестно, найдут или нет. И друга пришлось бы из отпуска дергать. Я попросил знакомых сотрудников ГИБДД неофициально, так сказать, посодействовать. А еще попросил о помощи знакомых, которые контролируют в городе бизнес по угону автомобилей… Надеялся вернуть.

Когда его попросили назвать имена знакомых, он отказался, мотивировав тем, что боится мести. А что касается этого «тахо», то ему известно, что с ним произошло и что находится сейчас машина на полицейской стоянке под надежным присмотром рядом с эвакуатором, на котором этот «тахо» и был похищен.

В офис партии гражданского большинства Веру не хотели пускать.

– Прием не ведется, – мрачно сказал охранник. – А посторонним вход воспрещен.

– Я тоже из гражданского большинства, – заявила Вера. – Хочу поговорить с секретарем городского представительства, как раз об убийстве Дмитрия Захаровича. Я его друг, и вы обязаны меня пустить.

– Ну ладно, – сдался парень. – Заходите, только там все в печали.

Она поднялась на второй этаж по тихой лестнице, оказалась в пустом коридоре, увешанном партийными плакатами и фотографиями, на большей части которых был запечатлен выступающий на митингах Иноземцев. В офисе стояла мертвая тишина, и только из-за одной двери доносились голоса. Вера открыла эту дверь и вошла. И оказалась в большой комнате, предназначенной, очевидно, для заседаний. Здесь стоял длинный стол, за которым сейчас сидели четверо мужчин и пили коньяк.

– Вы кто такая? – вскочил один из них. – Вы как проникли сюда? Кто вас пустил? Журналистка?

– Нет, я гражданское лицо. И так получилось, что я хорошо знала Дмитрия Захаровича Иноземцева. А поскольку имею большой опыт расследований преступлений разного рода, то решила зайти и спросить – помощь требуется?

– Вы точно не журналист? – подозрительно спросил другой мужчина, седой и в очках.

– Меня зовут Вера Бережная. Я бывший следователь по особо важным делам, а теперь возглавляю частное разыскное агентство.

Мужчины переглянулись.

– Так, вы говорите, знали Дмитрия Захаровича? – уже миролюбиво спросил тот, кто вскочил. – Мы тут его поминаем. Хотите – присоединяйтесь.

– Я по делу, – напомнила Вера.

– Все равно присаживайтесь, – предложил седой. – Вы же понимаете… – он не договорил, выпил свою рюмку и вздохнул.

Вера опустилась за стол и спросила:

– Что я должна понимать?

– Чьих это рук дело! – воскликнул другой мужчина.

– Объясните.

– Спецслужбы это сделали, – объяснил четвертый присутствующий. Сказал и потрогал ладонью свою лысину.

– Об этом сейчас интернет говорит, – не удивилась Вера. – Даже в Европарламенте готовят какое-то заявление по поводу убийства Иноземцева. Но пока нет данных, подтверждающих это предположение, ничего не известно наверняка.

– Какие вам нужны данные, если и так все ясно? – возмутился седой.

Он посмотрел внимательно на Веру. Очки у него были с толстыми стеклами, и казалось, что один глаз смотрел в сторону.

– Сейчас уже около десятка девочек заявили, что ждут детей от Иноземцева, – напомнила Бережная. – Им что, тоже верить?

– Это другое. Личная жизнь Дмитрия Захаровича не явилась причиной убийства. Основная и главная причина – это его политическая позиция. Как вы сказали, вас зовут?

Вера достала из сумочки визитную карточку и протянула седому. Тот прочитал и обратился к соратникам:

– Агентство «ВЕРА». Друзья, кто-нибудь о таком слышал?

Все промолчали.

– Ну ладно, – примирительно произнес седой. – Я – секретарь городского комитета нашей партии. Моя фамилия Геллер. Зовут Михаил Борисович. Сейчас мы… – он покосился на бутылку, – мы обсуждаем проведение протестной акции против преступного бездействия властей, не желающих расследовать это жуткое преступление. Мы предпримем самые активные методы противодействия, пройдем маршем к мэрии и там устроим им всем Варфоломеевскую ночь.

– Кого собираетесь резать? – усмехнулась Вера.

– Это образно говоря, – нахмурился Геллер. – Но мы призовем всех этих казнокрадов к ответу! Они должны понять, что народ уже устал терпеть унижения, бесправие, нищету, голод…

Он посмотрел на одного из соратников:

– Лева, принеси еще закусочки из холодильника.

Мужчина вышел из комнаты.

– Я тоже считаю, что смерть Иноземцева связана с его партийной деятельностью, – произнесла Вера со значением. – И возможно, опасность угрожает всем активистам.

Геллер побледнел и посмотрел на своих коллег:

– А мы-то здесь каким боком? У нас нет никаких амбиций. Мы для народа стараемся… За него, то есть за народ, переживаем и болеем. Я, например, не собирался в президенты, как Дмитрий Захарович.

– А он собирался? – спросила Вера.

– Ну да, мы на учредительном съезде партии поставили цель – получить большинство в Думе и выдвинуть кандидатуру Иноземцева на выборах в президенты. Он после раздумья дал согласие. И мы все поддержали его.

– И какова была вероятность, что Дмитрий Захарович занял бы этот пост?

– Высокая вероятность, – произнес лысый мужчина. – Народ бы за него проголосовал. Лично я – сотрудник аппарата мэрии и беседовал с коллегами на эту тему. Многие были за него, но боялись выражать свои симпатии открыто.

– Но ведь голосование у нас тайное, – напомнила Бережная.

– Кто вам сказал такую глупость? – рассмеялся Геллер. – Честных выборов у нас никогда не было. Вот если бы они были, то Иноземцев давно был бы президентом и мы давно жили бы иначе.

– Кто мы? – спросила Вера.

Геллер не успел ответить: в комнату вошел тот, кто ходил за закуской.

– Там есть колбаса и сыр двух видов, – доложил он. – А еще консервы: печень трески, шпроты, семга в вакуумной упаковке, фрукты.

– А чего ты с пустыми руками? – удивился Геллер. – Почему не принес?

– Так вы не сказали конкретно, что нести.

Геллер всплеснул руками и посмотрел на лысого, словно ища поддержки. А лысый рассматривал стоящего у дверей.

– Что у тебя на щеке? – поинтересовался он.

– Где? – переспросил мужчина без тени смущения.

– Это печень трески, – объяснила Вера, еле сдерживая улыбку.

Мужчина, ничуть не смущаясь, потер щеку.

– Неси все, – велел лысый. – Там, кстати, еще буженина есть.

– Нет там никакой буженины, – буркнул мужчина и скрылся.

А Геллер посмотрел на Веру и вздохнул:

– Как с такими работать? Представляете, как тяжело нам приходится: с утра сегодня был почти килограмм буженины, а теперь куда-то этот килограмм делся… И такой бардак в пределах офиса, а что творится в стране?!

Наконец закуску принесли, и Геллер представил лысого:

– Это мой заместитель по городскому кабинету – Виктор Тарасович Коробейник. – Он переглянулся с заместителем. – Ну что? Разговор будет конфиденциальным: побеседуем втроем с глазу на глаз без посторонних ушей. – И кивком указал двоим соратникам на дверь: – А вы пока идите буженину искать, ведь была же, я помню.

Двери закрылись, и Коробейник обратился к гостье:

– Это даже хорошо, что вы следователь, хоть и бывший. Значит, кое-какие связи у вас в том мире имеются.

– Вы на какой мир намекаете? – улыбнулась Вера.

– Я имею в виду следствие, дознание, полицию. Другими словами, репрессивные органы.

– В репрессиях не участвовала, – призналась Вера. – Но следователей знаю многих.

– Это хорошо, – с удовлетворением произнес Геллер. – Значит, вы сможете нас держать в курсе всего.

– Всего вряд ли получится, но постараюсь.

– Михаил Борисович имел в виду ход расследования, – уточнил Коробейник.

– А если… – начал было Геллер.

Но Вера решила взять инициативу в свои руки и не дала ему договорить:

– У вас какие-то собственные предположения по поводу этого убийства имеются?

– Есть, – произнесли оба мужчины одновременно, переглянулись, и закончил один Михаил Борисович: – Виновата преступная власть.

– Вы можете персонифицировать эту власть и назвать конкретное должностное лицо?

– Все знают это лицо, – шепнул доверительно Геллер. – Но я не могу заявить об этом открыто, потому что меня тут же убьют на другом мосту.

– Возможно ли такое, что убийство связано с финансированием вашей партии? – спросила Вера.

Партийцы переглянулись, и Геллер перешел на едва слышный шепот:

– Очень даже может быть. Деньги на нашу партию направлялись большие. И не только из России… Вы понимаете?

– Координатором был Иноземцев?

– Да, только он один распределял, в какую региональную организацию отправить и сколько. Например, нам никогда не хватало средств. Вы представляете, сколько стоит организовать митинг, собрать хотя бы три тысячи человек? А как тут доверять людям, когда даже буженина из-под носа пропадает?

– На завтра был назначен митинг, – напомнила Вера. – Сколько ожидалось народу?

– Тысяч тридцать, – ответил Коробейник и кашлянул.

– Где-то так, – согласился с ним Геллер. – Мы, подавая заявку, заявили именно такое количество.

– А если бы пришло меньше, как бы оправдывались перед Иноземцевым?

– Никак. Он бы, конечно, покричал, а потом бы понял, как нам тяжело. Но завтра, я вас уверяю, после этого злодейского убийства народу придет куда больше. Это преступление сплотило наши ряды, привлекло к нашей партии новых сторонников – теперь все знают, на чьей стороне правда, а правду убить нельзя.

– То есть это убийство помогло партии увеличить число своих сторонников? – поинтересовалась Вера.

– Несомненно, – подтвердил Коробейник.

Геллер тоже кивнул.

– То есть смерть Дмитрия Захаровича в какой-то степени принесла выгоду?

– Ни в коем случае! – возмутился Геллер. – Гибель Иноземцева – это тяжелая утрата для всей страны, для народа. Ну, для народа – ладно. У нас ведь такой народ, что ему плевать на все. А вот для партии гражданского большинства эта потеря невосполнима, потому что второго Иноземцева нет и не будет никогда. Не забывайте, что это был реальный кандидат на пост главы государства. И теперь будущее России – темно.

– Но незаменимых людей нет, – с самым серьезным выражением лица произнесла Вера. – Возможно, кто-то из региональных политиков, кто-то из руководства регионального комитета сможет стать во главе и выдвинуть свою кандидатуру на этот важный пост.

– Это так, – согласился Геллер. – Этот вопрос, кстати, можно обсудить на ближайшем заседании городского политсовета нашей партии.

Он посмотрел на Коробейника, ожидая поддержки, но тот сидел, погруженный в размышления.

– Простите, но у меня вопрос, – начала Вера. – А военнослужащие могут быть членами вашей партии, если ваша партия гражданского большинства?

– Ни в коем случае! – с возмущением ответил Геллер. – Армия – это анахронизм, рудимент тоталитарного прошлого! Когда наша партия придет к власти, то мы распустим армию. Флот тоже распустим, а корабли и подводные лодки продадим. И тогда не будет никаких войн, гигантские деньги будут сэкономлены, и эти средства можно будет израсходовать на культуру и на образование. Народу сейчас в первую очередь не хватает культуры и образования. Мне порой приходится сталкиваться с некоторыми, к немалому моему сожалению, представителями этого, так называемого, народа. Меня приглашают в качестве эксперта для участия в различных политических ток-шоу. Что они там вытворяют! Боже мой! Вы даже представить себе не можете! А как они оскорбляют нас – людей, бьющихся за их свободу и отдающих свои жизни в этой неравной борьбе. Один козел недавно назвал меня прохиндеем… И это в прямом эфире центрального канала! Но я его запомнил. Когда придем к власти, я его в бараний рог, этого козла… На нары к уголовникам отправлю…

Возвращаясь в офис, Вера размышляла о партии Иноземцева. Вряд ли его партийная деятельность являлась основной причиной для убийства. Понятно, что выделяемые на региональные отделения средства расходуются подотчетно, только все отчеты липовые, и московское руководство прекрасно осведомлено об этом. Знал, конечно, об этом и Дмитрий Захарович, но мер никаких не принимал. Возможно, он был в доле. Всякое может быть: городов много, и везде устраивают митинги. Просто кто-то ворует буженину, а кто-то партийные деньги.

Позвонил адвокат Перумов и сообщил, что побеседовал с Каролиной Воронович, в его присутствии она ответила на вопросы следствия, но повторила, что ничего не видела, потому что очень испугалась. И до сих пор боится за свою жизнь.

На допросе вместе с полковником Евдокимовым присутствовал и следователь из ФСБ.

Каролине, по ее просьбе, на некоторое время вернули телефон, чтобы она могла связаться с мамой. При следователях она позвонила и сообщила матери, что все хорошо, не надо беспокоиться, и что она ее очень любит.

– Вы уверены, что она звонила маме? – спросила Вера.

– А кому же еще? – не понял адвокат. – Следователь из ФСБ сам набирал номер матери Каролины: нашел в телефонной книжке строчку «мама» и нажал кнопочку.

– Но он с мамой не разговаривал?

– А ему зачем? Но это точно была мать Каролины. Мы слышали женский голос, который интересовался здоровьем дочери и как она ест. Каролина ответила, что икрой ее, разумеется, никто не кормит, но скоро она вернется домой и попробует вкусных домашних пирожков.

Теперь Вера почти не сомневалась, что «простушка» Каролина провела ее, Евдокимова, сотрудника ФСБ и адвоката Перумова. С мамой она не живет с пятнадцати лет и вряд ли звонила домой, чтобы вспомнить мамины пирожки. К тому же она сказала, что икрой ее не кормят, а ведь Вера лично покупала для нее и черную икру, и креветки, и фисташковое пирожное. Очевидно, слова, сказанные «маме», – это ключевые слова. Наверняка Воронович сообщила, что говорит под контролем, дала правильные показания и теперь у нее все в порядке.

Проверить это можно. Вера достала салфетку, на которую Воронович записала свой телефон и телефон мамы, и набрала номер.

Долго шли гудки, а потом женский голос отозвался:

– Кто это? Говорите быстрее, я на работе.

– Галина Ивановна, меня зовут Вера. Я подруга вашей дочери Каролины и хотела бы…

– Что еще ей надо? – сразу же перебила Галина Ивановна. – Опять небось хвост прищемило, и сразу мне звонить! Я же говорила ей: не звони мне, и так всю личную жизнь мне поломала, а теперь опять…

– Я только хотела…

– Я знать ничего не желаю! Пусть живет как знает, своим умом и на меня не надеется. Я ей в Минск столько денег отправляла, кредиты даже брала… Она обещала мне вернуть с большими процентами. На фига мне ее Париж? Меня ее мужики задолбали с угрозами! И вы мне больше не звоните! – и она бросила трубку.

Похоже было, что Каролина и в самом деле всех провела, но впопыхах дала Вере действующий телефон матери. Или по рассеянности. А может, и по другой причине. Но в Гродно сама Каролина не звонила. А если и звонила, то явно не маме.

Вечером позвонил возмущенный Евдокимов и сказал, что имя спутницы Иноземцева уже полощут в прессе, не Вера ли сообщила журналюгам?

– Ваня, да я бы никогда! – возмутилась Вера. – У тебя в отеле столько людей работает… Кому-нибудь предложили сто баксов, и человек рассказал все что знал.

– Да, все может быть, – вздохнул Евдокимов. – Эх, ведь всех предупредили, чтобы держали рот на замке! Сейчас к Воронович пытаются пробиться, чтобы интервью взять. Городской аппарат в ее номере мы заблокировали…

– Проверь, кому она звонила сегодня при вас, когда попросила свой мобильник.

– Ты и это знаешь?

– Знаю. Как знаю и то, что с матерью Каролина не разговаривала. Я сама дозвонилась до Галины Ивановны, та сказала, что не видела дочь давно и слышать о ней ничего не хочет.

Евдокимов помолчал, а потом признался:

– Лоханулись мы. Самое противное, что дело от нас забирает ФСБ, а девушку решено отпустить, потому что она ничего не знает.

Вера даже слов не нашла от возмущения.

– Это не мое решение, – продолжил Евдокимов. – Я бы еще с ней поработал…

– Но у вас есть водитель автоэвакуатора. Его не удалось разговорить?

– А нет его.

– Как нет?

– Сбежал. Отпустили домой, попросили никуда не выезжать. А он пропал, его жена говорит, что не знает, где он. Вещи все на месте, а мужа нет.

– Вряд ли он успел сменить телефон. Попробуйте найти через оператора. Или через банк. Вдруг он воспользуется банковской картой или позвонит кому-нибудь.

– Дай бог, чтобы живым был, – вздохнул Евдокимов. – Наверняка что-то видел, а теперь испугался, что его уберут как свидетеля.