Глава 6

Некоторое время мы идем молча. Кусая губу, я перемалываю в голове слова подруги и свои впечатления от Кирилла. В чем-то Дашка права: он был бы идеальным кандидатом для меня. Только вот кандидатом куда: в мужья или в просто парни? Но станет ли парень совершать ради меня столько телодвижений: забирать к себе, лечить мою маму? А с другой стороны, какие у меня варианты? Разве вокруг меня так много парней, готовых помочь мне? А Кирилл смотрит на меня так, будто готов сожрать. Я, конечно, понимаю, что начинать отношения с торговли своим телом ради получения выгоды – это, как минимум, нечестно, а, как максимум, практически проституция. Но кто меня осудит, если из судей здесь только моя совесть?

Недолго думая, резко останавливаюсь, и Кирилл, по инерции сделав еще два шага, тоже тормозит. Поворачивается лицом ко мне.

– Что случилось? – спрашивает он.

Я быстро сокращаю расстояние между нами и, поднявшись на носочки, прижимаюсь своими губами к его. Крепко зажмуриваюсь в ожидании реакции, но ее нет. Распахиваю глаза, но в темноте не вижу его, поэтому мне тяжело понять, что происходит. Смутившись, отстраняюсь, становясь полной стопой на землю. Секунда промедления – и Кирилл хватает меня за затылок и впивается своими губами в мои. Мягко скользит ими, легонько касается языком, а я стою замороженная, не в силах пошевелиться.

– Расслабь губы, – бормочет он хрипло. – Дай поцеловать тебя.

Приоткрываю губы, позволяя ему теперь целовать меня по-настоящему. Не слышу ничего вокруг из-за грохота крови в ушах, когда наш поцелуй становится глубже. Языки сталкиваются, поглаживают друг друга. Мы пробуем, изучаем, знакомимся. Вкус Кирилла взрывается на моем языке, и я с удивлением обнаруживаю, что в нем нет примеси алкоголя. Я бы не удивилась, потому что у обоих парней, с которыми я успела поцеловаться в своей жизни, был привкус с парами алкоголя. Вкус Кирилла чистый, мягкий, с нотками мяты. Он кружит голову и заставляет сердце биться чаще.

Вторая рука Кирилла ложится мне на талию и притягивает ближе к крепкому, поджарому телу, которому я подхожу так, словно была создана для него. Каждая выпуклость в моем теле соответствует впадине на его, и наоборот. Это невероятное ощущение, когда кажется, что мы идеально совпадаем. Я, наверное, забегаю вперед, слишком тороплю события. Но в его объятиях слишком спокойно и безопасно, а я так соскучилась по этому чувству. Последний раз я ощущала такое лет в пять, когда папа нес меня на своих плечах на ярмарку. После этого я больше ни разу такого не испытывала.

– От тебя кружится голова, – произношу шепотом, когда мы наконец разрываем поцелуй.

– Это мои слова, а ты их украла, – я слышу в его голосе улыбку. Кирилл прижимается своим лбом к моему и сплетает наши пальцы. – Идем?

– Мгм.

И дальше мы снова шагаем в тишине. Не знаю, почему мы не разговариваем. У меня столько вопросов к нему, но я никак не могу решиться задать их. Как будто боюсь оттолкнуть его. Хотя вопросы самые простые: о семье, об учебе, сколько ему лет, в конце концов.

Как и обещал, Кирилл ведет меня в обход, по дороге еще пару раз останавливается, чтобы снова поцеловать меня. После этих поцелуев мой мир с трудом возвращается на орбиту, и я еще некоторое время иду, стараясь не путаться в ногах, потому что колени слабеют, а голова кружится.

Когда мы останавливаемся у моих ворот, Кир притягивает меня к себе и заглядывает в глаза. Свет от единственного работающего фонаря на улице не попадает сюда, но в глубине моего двора горит одинокая тусклая лампочка, которая позволяет хотя бы немного рассмотреть выражение его лица. Кирилл улыбается, и мои губы растягиваются, вторя его настроению.

– Что у тебя с этим Сергеем? – спрашивает он, и улыбка медленно превращается в нечто, похожее на оскал.

– Ничего.

– Тогда почему он сказал, что ты его?

– Он может болтать что угодно, но это не говорит о том, что все, что вылетит из его рта, – правда.

– Я просто подумал, что вы пара, и сейчас просто временно разругались.

Я перестаю улыбаться и слегка отталкиваю Кирилла, выпутываясь из его объятий.

– И ты подумал, что я решила скоротать вечер с залетным парнем, пока со своим в ссоре? То есть, целуюсь тут с тобой, прохожу за ручку несколько километров, чтобы развлечься?

– Я не то имел в виду.

– А что?

– Маш…

– Марья, – поправляю его. – Машей меня называют только самые близкие.

Он отступает на шаг назад и проводит ладонью по волосам, улыбка сползает с его лица.

– Поцелуй, как я понимаю, не делает нас ближе? И часто ты так «общаешься» с парнями? Может, предусмотрена еще какая форма общения, и мне тоже немного перепадет?

Заношу руку и отвешиваю нахалу звонкую пощечину, прожигая лицо взглядом. Его голова дергается в сторону, а потом он возвращает взгляд на меня, но теперь в нем ощущается агрессия. Не могу понять, как я это осязаю, но где-то на физическом уровне меня буквально обдает холодом, которым веет от него.

– Пошел ты! – шиплю я и, развернувшись, забегаю во двор.

Закрываю калитку на засов и, не оборачиваясь, несусь в дом. Оказавшись в относительной безопасности родных стен, прижимаюсь спиной к стене в прихожей. Ну и вечер! Сначала этот кавалер недоделанный Туманов, теперь мажор, который, не моргнув, записал меня в шлюхи. Он ведь даже не знает меня! Ну и как я должна его соблазнять и вынудить помочь мне?! Начну – посчитает, что был прав, и я девушка свободных взглядов, мягко говоря. Ладно, этот вариант отпадает. К черту городского мажора! Сама как-нибудь справлюсь!

Прохожу в комнату к маме и наклоняюсь, чтобы поправить сползшее одеяло. Отец, как всегда, спит, похрапывая, даже не озаботившись тем, чтобы укрыть маму. Знает ведь, что из-за того, что ее конечности не двигаются, она постоянно мерзнет. Но какое ему до этого дело? После маминого инсульта он полностью переложил на мои плечи уход за ней. Мол, ты же училась на медсестру, вот и тренируйся. Что так, что эдак тебе после получения образования судки за больными выносить.

Сажусь на кровать и тяжело, порывисто вздыхаю, глотая слезы. Когда я получу его – образование это? Если бы хоть была возможность жить на что-то и нанять маме сиделку, я бы уже была с ней в городе и там бы училась и подрабатывала. Но у меня нет возможности даже вывезти ее туда. Только подкоплю немного денег – отец тут же их спускает на пойло. Нам все время не хватает то на лекарства, то на какие-то другие покупки. Я уже начала копить на зимние сапоги, а сейчас ведь только конец июня. Я просто знаю, что, если отец найдет заначку или увидит, что я отщипываю от семейного бюджета больше положенного, плакала моя новая обувь. Его не интересует, что мои старые сапоги прохудились настолько, что промокают за секунду, стоит выйти на улицу в дождь или в снег.

Падаю на кровать, утыкаясь лицом в подушку, и рыдаю настолько тихо, насколько могу, только бы не разбудить маму или дракона. Если он проснется не по своей воле, то устроит скандал посреди ночи. А я стараюсь скандалов избегать, чтобы лишний раз не волновать маму. Она, бедная, ничем не может помочь мне в этой ситуации, только лежит и молча плачет.

Прорыдавшись, переодеваюсь в ночную сорочку, смываю тушь, большая часть которой осталась на наволочке, и, перевернув подушку, ложусь спать.

Утро встречает меня грохотом на кухне и ругательствами отца. Сажусь, протирая глаза и пытаясь разлепить свинцовые веки. Из-за слез перед сном голова теперь раскалывается, а солнечный свет, проникающий в окно, слепит даже за закрытыми веками.

– Машка, у нас что, нечего пожрать?! – рычит отец.

– Тише, маму разбудишь.

– Проснулась уже! Только ты у нас, принцесса недоделанная, шляешься по ночам, а потом спишь до обеда!

– Как до обеда? – вскидываюсь я, хватая телефон с подоконника, а потом медленно выдыхаю. Семь утра. – Сон алкоголика краток, – бубню себе под нос, спуская ноги на пол.

– Что ты там бухтишь?

– Говорю, еда в холодильнике, на плите только пустые кастрюли.

– Так надо было убрать! – не унимается отец. Ненавижу это время, наверное, больше, чем то, когда он уже выпьет первый раз за день. Потому что у него всегда находится повод для оскорблений.

– Куда? – устало произношу я, подходя к маме. Улыбаюсь вымученной улыбкой, и она вторит мне своей, едва заметной. Целую в лоб. – Как спалось?

Мама медленно моргает, давая понять, что ночь прошла хорошо.

– Сейчас приведу себя в порядок, помоемся и будем завтракать.

– Сначала отца бы накормила, – ворчит отец, но я, игнорируя его, накидываю халат и спешу на улицу в туалет и к умывальнику. Спорить с ним бессмысленно.

Приведя себя и маму в порядок и наконец дождавшись, пока отец свалит из дома, я присаживаюсь на стульчик возле мамы и начинаю ее кормить.

– Вчера встретила у речки Кирилла. Помнишь, внук соседки, про которого я тебе рассказывала? – мама моргает. – Целовались, – говорю с улыбкой, которая тут же тает. – А потом он предположил, что я встречаюсь с Тумановым, но так как мы в ссоре, я позволяю себе гулять с другими в это время. – Мама хмурится. – Я дала ему пощечину и убежала. Эх, а такой был кандидат. – Вопрос в глазах мамы заставляет прояснить ситуацию: – Он богат, мам. Мог бы помочь нам. Я бы увезла тебя в Киев, подлечила, поставила бы на ноги. Могла бы закончить учебу и пойти на работу, нанять тебе реабилитолога. – Мама хмурится еще сильнее. Брови неровно изгибаются в напряжении, и мама возмущенно мычит. – Знаю, тебе не нравится эта идея, ты хотела, чтобы я всего добилась сама. Но какие у меня варианты, мам? Ты же видишь, что происходит. Отец и копейки не дает сэкономить, чтобы отложить. – Из ее глаз вытекает пара слезинок, которые я тут же подхватываю пальцем и вытираю. – Мамулечка, перестань. Я знаю, что ты считаешь себя обузой, но это не так. Ты мой самый дорогой человек, и я буду заботиться о тебе всегда, – она надсадно всхлипывает. – Но я бы хотела, чтобы ты жила нормальной жизнью, а не этой.

Потихоньку мама успокаивается, когда я переключаюсь на другие темы разговоров, строю мечты, которым, возможно, не суждено будет реализоваться. Но разве нам запрещено мечтать даже о несбыточном? Мне кажется, именно фантазии все еще держат меня на плаву.

А в обед начинается армагеддон, потому что отец возвращается со «встречи с друзьями» невменяемо пьяный и не один, а со своими собутыльниками.