Глава 1
Занимательное чтиво

На море бушевал шторм. Корабль стонал, словно человек, страдающий от невыносимой боли. Да и немудрено. Словно кости, трещала его палуба, обвисшей кожей трепались на свирепом ветру порванные паруса, а сломанные мачты походили на выступавшие из мертвого тела ребра. Корабль умирал и корчился в своей предсмертной муке. Буря терзала его, разрывала на части и в то же время никак не могла сдвинуть с места. Он застыл, словно накрепко привязанный к чему-то на дне добротной пеньковой веревкой, сплетенной лучшими новгородскими мастерами.

Люди, сгрудившиеся на палубе, просоленные, усталые и сами едва живые, уже не пытались ни натягивать снасти, ни браться за весла. Теперь ни у кого из них не оставалось сомнений: сам Царь морской гневается на них и требует себе искупительную жертву.

Был среди людей высокий да статный купец в богатой, затканной золотым шитьем одежде. На него и поглядывали сейчас остальные – кто с надеждой, кто с ненавистью.

– Садко-купец, – прошептал один из моряков, сплевывая на ходящую ходуном палубу. – Вот те крест, из-за него беду терпим! Давно ли был в Новгороде последним, спасибо говорил, когда за столом чарку наливали, а теперь, как разбогател, зазнался, сам черт морской ему не брат!

Его товарищ, уже немолодой, с просмоленной жиденькой бородкой, быстро взглянул из-за плеча, не слышат ли, и покачал головой:

– Ты, Ярун-то, потише. Морской царь головы требует, вот Садко-то твоей головушкой и расплатится.

– На чужом горбу в рай не въедешь, – снова сплюнул моряк. – Море – оно справедливость любит. Помяни мое слово, даром наш гусляр не отделается! Заплатит-таки гордец за все, что с него причитается!

Словно в подтверждение его слов корабль снова душераздирающе заскрипел, будто завопили от боли и страха сразу сотни глоток. Люди зашумели, еще сильнее заволновались. То тут, то там все яснее звучало страшное слово:

– Жертва! Жертва!

Словно шторм, нарастал людской гул.

Человек в расшитом кафтане медленно оглядел толпу. Его лицо блестело от морской воды, а волосы прядями прилипли к высокому лбу, и все же чувствовалось в нем некое благородство, словно была на этом человеке особая печать.

– Жертву, говорите, надобно?! – спросил он зычным голосом, перекрывающим вой ветра. – Кто сказал «жертву»? Ну, подходи, кто смелый!

Молчит дружина, притихли матросы. Страшно пасть жертвой жестокой бури, но там, возможно, есть еще шанс спастись, а подвернуться под руку разгневанному Садко никто не хочет. Наконец, вышел из толпы один старичок. Идет, качается, за снасти цепляется, еле-еле на ногах держится.

Предстал он перед купцом, поклонился и говорит:

– Не вели казнить, именитый гость^[2], вели слово молвить! Стар я, нечего мне терять, а потому не боюсь уж твоего гнева. Разве не видишь сам, что осерчал на нас Морской царь. Не двигается наш корабль с места, сколько усилий ни прилагаем. Уж и вино в воду лили, и злато-серебро бросали – без толку. Хочет Владыка головы человеческой.

– Что же ты такое, пес паршивый, болтаешь! – поднял было Садко руку, чтобы проучить стоящего перед ним человека за дерзкие слова, да и опустил: не годится старца бить.

– Нужно кинуть жребий, – продолжал тем временем старик. – Чей жребий быстрее других утонет, тот в жертву Морскому царю и потребен.

– Отродясь ему не кланялся и кланяться не стану! – ответил Садко гордо, и в тот же миг в небе полыхнула молния, словно небесный карающий меч.

Забегали, заголосили люди, а старик упал на колени, ухватившись за полы златотканого кафтана.

– Пожалей, Садко, если не себя, то наших сыновей да жен, что на берегу дожидаются! Поклонись Морскому царю, чай не каменный, не развалишься.

Скрипнул зубами купец, да делать нечего.

– Ладно, – махнул он рукой, – бросим в море каждый свой жребий, и первым кинул в воду свою шапку.

Тут же пошла шапка ко дну, словно была сделана не из мягких невесомых шкур, а из тяжелого свинца.

Посмотрел Садко на это и покачал головой:

– Неправильный это жребий. Кинем еще раз. Теперь судить будем по тому, какой жребий последним на волнах останется.

Бросили снова. На этот раз отвязал он от пояса меч и кинул его в море. И снова чудо – легкие деревянные щепки, что бросили дружинники или матросы, тут же ко дну пошли, а тяжелый меч на волнах качается.

Вздохнул купец.

– Видно, такова моя доля.

Взял он свои верные гусли, а более ничего, перекрестился и прыгнул в море.

И как только сделал он это, замерла страшная буря, и, покачнувшись, вновь поплыл корабль, все дальше и дальше уходя от того места, где остался Садко, примостившийся на тонкой доске, случайно подаренной ему морем.

Когда изрядно потрепанный бурей корабль скрылся за горизонтом, небо и вовсе просветлело, разошлись тучи и выглянуло солнце.

Осмотрелся Садко вокруг. Куда ни глянь – синь да синь. То небесная, то морская. А на горизонте небо с морем и вовсе мешаются, словно две сестры, прильнувшие друг к другу в тесном объятии.

Улыбнулся купец, вспомнив те времена, когда он, простой гусляр, ходил на берег Ильмень-озера и подолгу играл там на своих чудесных гуслях так, что его сам Царь морской заслушивался.

Тронул он струны гуслей, и поплыла над морем дивная мелодия. Звенящая, как ручеек, мощная, как шум горного водопада. И было в ней все на свете – и первый лучик едва пробудившегося солнца, и горячий шепот влюбленного юноши, и тепло первого погожего дня… Так хороша была эта чудесная мелодия, что даже ветер затих, заслушавшись, а поверхность моря стала гладкая, словно шелк.

Великой силой обладали те гусли…

– Великой силой обладали те гусли… – Александра подняла взгляд от книги и пожала плечами. – Вообще-то очень странная версия. Впервые такую вижу. Обычно гусли Садко не считаются волшебными, а былина повествует о том, как бывший гусляр, а ныне купец попал на дно, где играл перед Морским царем, а тот, чтобы наградить музыканта, велел ему выбрать жену из морских царевен.

– Доводилось читать, – согласился Ян, устроившийся на подлокотнике ее кресла. – Там еще было про то, что Морской царь долго этого самого Садко запугивал. Говорил, что, мол, или съест его, или сожжет, или женит. Уж не знаю, что страшнее.

– Только твои шутки, – отрезала девушка.

Динка, наблюдавшая за их пикировкой с дивана, чуть заметно улыбнулась. Ян понравился ей сразу, но теперь он, похоже, приносит настоящую пользу, потихоньку размораживая Александру. Его постоянные провокации, как ни странно, шли только на пользу, и Саша все больше напоминала живого человека, а не ледяную скульптуру или хладнокровную русалку. Кстати, а ведь ее, кажется, когда-то тоже выловили из моря…

– И еще один момент, – снова задумчиво сказала Саша, – Садко долгое время простой гусляр. Свой дар он получает после первой встречи с Морским царем. Тогда Садко, еще не ставший купцом, бродил по берегу реки, напевая свои песни, и так пленил Морского царя, что тот выплыл из пучин и пообещал Садко помощь. Но, мне кажется, дело не только в этом. Именно после той встречи песни гусляра стали обладать особенной силой. Что, если Морской царь отдал человеку гусли?

– Интересная версия, – кивнул Глеб. – Ну а дальше-то что?

Ему, как главе их маленького отряда, положено быть серьезным и, если что, одергивать наиболее увлекшихся членов команды. Динка на него не сердилась. Глеб, как и Ян, был стопроцентно своим.

* * *

Долго играл Садко, пока не иссякли силы, а потом, обессиленный, заснул.

Проснулся он уже на дне морском, где высился прекрасный перламутровый дворец Морского царя.

Сам царь, с густой седой бородой, в которой запутались ракушки, сидел на высоком коралловом троне.

Поклонился ему Садко, а Морской царь и говорит:

– Много ты, Садко, по морю плавал, меня подарками не уваживал, а теперь сам прибыл мне в подарочек. Скажи теперь, казнить тебя или миловать.

– Все в твоей воле, – ответил Садко, – только позволь мне прежде сыграть на гуслях. Может статься, в последний раз.

Заиграл Садко веселую плясовую. И такова оказалась сила волшебных звуков, что весь дворец пустился в пляс. Не выдержал сам суровый Морской царь. Соскочил он со своего трона и пошел в присядку. Уж он плясал так, что все вокруг ходуном ходило. А волны на море поднимались с гору, много кораблей затонуло тогда.

Три дня играл Садко, и три дня танцевал Морской царь, а после умаялся и пощады запросил.

– Перестань играть, – попросил он, едва удерживаясь на ногах, которые по-прежнему выделывали всякие коленца, – не обижу я тебя, а напротив, награжу.

Умолкли волшебные гусли, и Морской царь обессиленно опустился на ступеньку своего трона.

– Ух, уморил… – вздохнул владыка. – Ладно, обещал я тебе награду, и слово свое царское сдержу. – Выдам за тебя одну из своих красавиц-дочерей!

Не смог возразить Садко: велика честь, да только если женишься на одной из русалок, на всю жизнь в подводном царстве и останешься, никогда земли родимой не увидишь, никогда не увидишь ясна солнышка, никогда не пробежишь по мягкой траве, никогда не поклонишься городу знатному, господину Великому Новгороду. Что же делать? И вдруг услышал Садко, что кто-то шепнул ему в ухо:

– Соглашайся, но как станет Морской царь дочерей своих показывать, пройди мимо всех. Самой последней пойдет девица Чернавка, ее и выбери, да как сыграют свадьбу и положат вас почивать, к жене своей не притрагивайся, тогда сможешь на Русь-матушку вернуться.

Сделал Садко все так, как ему подсказали.

Вывел Морской царь своих дочерей – одна другой краше. И были они милее всех земных девушек, сияли они ярче солнца ясного. Засмотрелся на их красоту Садко, но вовремя вспомнил совет. Прошел он мимо всех русалок и остановился перед последней, самой скромной, самой неприметной из них.

– Позволь мне, царь, выбрать вот эту! – указал он на Чернаву.

Удивился Морской царь, да разве тут поспоришь.

– Ну что же, бери ее, раз пришлась по сердцу, – согласился он.

Тут же устроили пышную свадьбу, какой на Руси-матушке и не видывали. Кружились хороводами прекрасные морские девы, и казалось, что это разноцветные резвые рыбки. Щедро лились меды пряные и яства столь диковинные, каких Садко ранее не пробовал ни на родине, ни в далеких чужеземных землях.

Как отшумел праздник, уложили Садко спать с молодой женой. Только гусляр даже смотреть на нее не стал, отвернулся к стене и вскоре заснул.

А проснулся он уже на Руси-матушке, на берегу речки неподалеку от Новгорода, что Чернавою прозывается.

Перекрестился Садко, поблагодарил Бога за спасение и пошел домой, где уж его живым увидеть не чаяли, а к пристани как раз его корабли подходили, целые да невредимые.

И зажил с тех пор Садко в богатстве и радости. И жену себе взял человеческую, девушку ласковую да добрую, что первой ему на родном берегу встретилась.

* * *

– Вы заметили один интересный факт?.. – Саша подняла голову от книги и оглядела друзей. – Когда Садко прыгал с корабля, у него были гусли. Фигурируют они и в сцене на морском дне, а вот на берегу их, похоже, уже нет. Какой делаем вывод?

– Ты хочешь сказать, что они так и остались в море? – Северин – высокий, светловолосый парень с пронзительными синими, как море, глазами, даже подался вперед. – И нам опять, как в Китеже, придется лезть под воду?

При упоминании Китежа Динка невольно передернула плечами. Если бы не Ян, все они так и остались бы при дворе княгини, поддавшись воздействию Китежской иконы, позабыв о собственном прошлом. Воспоминание, в целом, не из приятных.

– Возможно, – уклончиво ответила Александра.