– Да, да, считай, что так и есть. Анна сказала правду… Разумеется, с того света… Здесь неплохо. В общем, так же, как и везде… У меня просьба к тебе, Егор. Где-то в Москве есть институт, а может, отдел, а может, лаборатория по изучению аномальных явлений. Ну, «тарелки», привидения и прочее… Я читал в газетах. Ты по роду своей деятельности должен быть в курсе. Мне нужен адрес… Нет! – Дядя Миша печально усмехнулся. – Нет, я звоню не из сумасшедшего дома. Не волнуйся. Это было бы слишком легким выходом для меня… Нет! Возьми себя в руки, Егор. Логика – твоя сила. В каком это сумасшедшем доме по ночам психов пускают к телефонам?.. Это нужно не мне. Одному моему другу… А узнать сможешь?.. Когда?.. Как можно скорее… Завтра в одиннадцать я тебе звоню. Договорились… Я очень признателен тебе, Егор, и… не бери в голову… До свидания… – Человек в кофте положил трубку на рычаг и несколько секунд невидящими глазами смотрел на маленький серый диск. Сенька подумал, что он смотрит в глаза неведомому Егору (а может, Анне) и что-то силится разглядеть в них…

– Завтра, в одиннадцать, – наконец отрывисто сказал он. – Все будет. А сейчас, гражданин Сенька, – спать!

– Ага, – обрадованно кивнул Сенька. – Ага! Благодарствуйте! А то уж я и не знал, куда толкнуться. Повезло мне!

– Куда уж! – усмехнулся дядя Миша. – Такое везение!

Когда Сенька проснулся, Лехи уже не было, Шурка по-прежнему лежал (или лежала) на топчане, а дядя Миша легонько тряс его за плечо:

– Вставай, гражданин Сенька! Вставай!

– Ага. – Сенька сел на лежке и вытаращил глаза, чтобы они побыстрей открылись.

– Вот адрес. – Дядя Миша протянул Сеньке четвертушку тетрадного листа. – Доедешь до метро «Аэропорт», там спросишь… И чтобы сразу домой, понял? Обещания держать надо…

– Ага, спасибо, – обрадовался Сенька и хищно схватил протянутую бумажку. – Я пойду сразу, да?

– Иди, – вздохнул дядя Миша и подтянул к кадыкастому горлу засаленный кофтин воротник. – Помни, что обещал.

– Помню, конечно, век не забуду, – невпопад поблагодарил Сенька, схватил мешок и, пятясь, поклонился дяде Мише и лежащему (лежащей) Шурке. – Бывайте здоровы. Благодарствуйте за приют. Лехе привет передавайте!

– Бывай, гражданин Сенька, – пробормотал дядя Миша и отвернулся к тусклому подвальному окну, в которое, грациозно изгибаясь, протискивалась серая тигровая кошка.

Со стороны Шурки все было тихо.

* * *

Серый высокий дом с длинными узкими окнами выглядел внушительно и отчужденно. Сенька долго стоял около массивной двери, не решаясь войти, потом замерз и, вслед за низеньким лысым мужниной, проскользнул внутрь.

Из большого гулкого вестибюля наверх вели две широкие лестницы. «Куда ж теперь?» – растерялся Сенька и заглянул в бумажку. Ничего, кроме адреса, в ней не было.

Отступать было некуда. Сенька отошел к стене, сел на кожаный диванчик и стал ждать. Мимо проходили люди, некоторые удивленно на Сеньку косились, но никто из них у него доверия не вызывал. И Сенька продолжал сидеть.

Наконец увидел спускающуюся по одной из лестниц немолодую женщину в синем шерстяном костюме, метнулся ей навстречу.

– Пожалуйста, скажите, где мне найти того, кто «тарелки» изучает? – выпалил Сенька заранее приготовленную фразу.

– Что?! Какие «тарелки»? – растерялась женщина.

– Неужто обманул?! – обмер Сенька и добавил тоном ниже: – Ну, эти, летающие…

– А-а… – улыбнулась женщина. – Так тебе на третий этаж, к «пограничникам»…

– Не, не! Мне к пограничникам не надо! – испугался Сенька.

– Надо, надо! – решительно сказала женщина. – Больше некуда. Третий этаж, триста восьмая комната. Спросишь Андрея Воронцова. Отчества я не помню, ну да и так найдешь…

Медленно, с трудом переставляя ноги, поднимался Сенька на третий этаж. Нашел триста восьмую комнату. Прочел на двери табличку: «Группа пограничных явлений. Клиническая база Института экспериментальной медицины».

«Надул, точно надул, – сокрушенно подумал мальчик. – Пограничные явления – это, наверное, как лучше шпионов на границе ловить… А „тарелки“-то тут причем?.. А-а! – Потрясающая мысль вдруг пришла Сеньке в голову. – А вдруг „тарелки“ – это такие шпионские самолеты?! У нас – ихние, у них – наши, а? Точно! А здесь изучают, как их ловить. Ну и ясно, где же ловить, как не на границе? Пограничные явления!» От такого ловкого проникновения в государственную тайну Сеньку даже зазнобило. Однако восторг быстро прошел, и он снова скис. «Ну и чего? Пусть так. Все, значит, правильно. Только мне-то тут чего делать?»

В этот момент дверь триста восьмой комнаты распахнулась, едва не саданув Сеньку по лбу, и на пороге возник высокий черноволосый парень в брюках-варенках и клетчатой, расстегнутой на груди рубашке.

– Фу, черт! – громко сказал он и вытер рукой мокрый, блестящий лоб. – А ты чего? – помолчав, добавил парень, заметив Сеньку, который выразительно сверлил его глазами.

– Мне гражданин Воронцов нужен, – серьезно сказал Сенька, от безнадежности решивший выяснить все до конца.

– Я, гражданин начальник! – отрапортовал парень и вскинул к уху растопыренную пятерню.

Сенька не выдержал и ухмыльнулся.

– Ну и чего же тебе от меня требуется? – спросил Воронцов и неожиданно мягко сполз спиной по стене, присев на корточки.

– Мне требуются те, которые изучают «тарелки», барабашек и прочие такие шутки. У меня к ним важное дело, – выпалил Сенька.

– Ну что ж, выкладывай! – вздохнул Воронцов, снизу вверх глядя на Сеньку. Глаза у него были коричневые, веселые, усталые и казались старше его самого.

– А вы – тот? – недоверчиво спросил Сенька.

– Самый тот, – успокоил его Воронцов.

– Тогда – вот! – Сенька вынул из кармана куртки свернутую, стертую на углах газету и протянул ее парню.

Тот развернул ее, прочитал название: «Сталеварская правда», вопросительно глянул на Сеньку.

– Вот здесь. – Сенька ткнул грязным пальцем в одну из заметок.

Воронцов вздохнул еще раз и покорно прочел:

«В минувшее воскресенье на улице Новоселов, в доме 49 развернулись фантастические события. Вечером, когда хозяева квартиры сидели за столом, собираясь ужинать, внезапно погас свет. В темноте с подоконника с ужасным грохотом упали цветочные горшки, закачалась люстра, зазвенела посуда в буфете, а когда испуганные хозяева вскочили на ноги, вспыхнули занавески.

Прибежавшие на зов хозяйки соседи помогли тушить пожар и видели, как сама собой опрокинулась с антресолей тяжелая коробка с домашним скарбом. Причины загадочных событий остались неизвестными и для хозяев квартиры и для участкового милиционера, вызванного на место происшествия.

Как бы там ни было, но отныне можно смело утверждать, что и наш славный Сталеварск не обойден вниманием барабашек».

Дочитав, Воронцов аккуратно сложил газету и вернул ее Сеньке.

– Ну и чего? – спросил он. – Интересуешься?

– Да, очень, – подтвердил Сенька.

– У нас сейчас при Дворце молодежи клуб есть. Любителей летающих «тарелок». Намедни тут представители были. Топай туда. Там единомышленников найдешь. Знаешь, где Дворец молодежи?

– Я из Сталеварска приехал, – хмуро сказал Сенька.

– Да-а? – лениво удивился Воронцов. – А зачем?

– Затем! – Сенька потряс зажатой в кулаке газетой. – Барабашка – это я!

– Та-ак! – не касаясь пола руками, Воронцов поднялся и навис над Сенькой. – Это в каком же смысле?

– В таком! – отчаянно крикнул Сенька. – Я это все, понял?! Я!

– Успокойся! – Воронцов властно положил тяжелую ладонь Сеньке на плечо. – Ты хочешь сказать, что все эти опрокидывающиеся горшки и горящие занавески – твоих рук дело?

Сенька кивнул.

– Ну, и как же ты это устроил?

– Не знаю, – сказал Сенька и вдруг заплакал. Он и сам не знал – почему, просто вдруг глазам стало щекотно и по щекам потекли крупные соленые слезы. Сенька слизывал их языком и очень стеснялся, что Воронцов видит его в таком непотребном виде. А что Колян бы сделал?! Сейчас Сенька охотно вывернулся бы и убежал, но куда? «Вот ведь дурость какая! – думал Сенька. – Все-то у нас, у Славских, не как у людей!»

Но и Воронцов поступил не как «все люди». Он вдруг подхватил Сеньку на руки, ногой распахнул дверь и внес его в комнату.

Уже лет десять никто Сеньку на руки не брал, только мать – младенцем безмозглым, да и забыл он все… а тут такое что-то накатило… Захотелось лицо на груди волосатой у Воронцова спрятать, да так и остаться… Сенька даже зубами заскрипел от стыда.

Комната, в которой они оказались, сначала показалась Сеньке ужасно тесной. Потом он рассмотрел, что была она довольно большая, с высоким сводчатым потолком, а тесной казалась оттого, что вся, под завязку была заставлена какими-то попискивающими и перемигивающимися разноцветными глазками приборами.

Сенька, который вслед за Коляном кое-что смыслил в электронике, мигом перестал реветь, прищелкнул языком от восхищения и прикинул, что минут за пять здесь можно наковырять разноцветных глазков на знатную светомузыку.

– Ой, уроню! – сказал Воронцов и сделал вид, что убирает руки и собирается бросить Сеньку на пол.

– А ну пусти! – опомнился Сенька. – Чего я вам, малек, что ли?! – Он яростно напрягся и выскользнул из цепких пальцев, встал на пол, готовый и к обороне и к нападению.

– Так, – спокойно сказал Воронцов, с ног до головы оглядывая Сеньку. – Реветь перестали? Отлично!.. А теперь скажи по совести – дурачишь меня? Честное слово, не рассержусь! Привычный я. Тут вот недели три назад двое были из подмосковной деревни… забыл, как называется… Так вот они клялись и божились, что у них на огороде «тарелка» приземлилась. И двое инопланетян оттуда вышли. Один – длинный, лиловый, другой – маленький, зелененький. Длинный свистел, а зеленый вроде бы щелкал… – Воронцов засмеялся, обнажая ослепительно белые и неестественно ровные («Вставные, что ль?» – подумал Сенька) зубы. – Ну так как? – Он улыбался во все свои потрясающие зубы, приглашая Сеньку посмеяться вместе с ним и все забыть, а того уже заливали смертельная обида и душное чувство ни с кем не разделимого одиночества, которое, то накатываясь, то отступая, томило его все эти месяцы. Мысли путались, в голове жарко запульсировала какая-то жилка.

– Я – вру?! Ну и пусть! – выкрикнул Сенька. – И пошли вы все! – Он собирался уничтожить Воронцова коронным Коляновым ругательством и объяснить ему, кто он такой, кто были его родители и кем будут его дети… но не успел…

Темные, выгоревшие по краям занавески вспыхнули на двух окнах сразу, одна из металлических этажерок с разместившимися на ней приборами, словно чего-то испугавшись, прянула к стене и застыла, с силой ударившись об нее.

Сенька ничком бросился на пол, закрыв голову руками.

Воронцов, не успев погасить улыбку, прыжком оказался у стены, и рванул какой-то рубильник. Писк смолк, мигавшие огоньки разом погасли. Стал слышен треск горящих занавесок. Воронцов отвернул кран обнаружившейся за одним из шкафов раковины, подставил под струю огромную жестянку, с трех шагов плеснул на одно из окон. Огонь зашипел, горячие капли потекли по почерневшей, лопнувшей от жара краске. Сенька пришел в себя и выхватил из-под стеллажа вторую жестянку, поменьше.

Минуты три они с Воронцовым молча и сосредоточенно, не глядя друг на друга, поливали занавески. Наконец огонь умер. В комнате резко и душно пахло залитым пожаром. Першило в горле. Обгоревшие клочья занавесок свисали с какой-то безнадежной беспомощностью. Воронцов распахнул окно. Сенька лег грудью на подоконник. Его тошнило. Он знал, что Воронцов не станет его бить, и ждал окрика, резкого, как удар ремня с зашитой в кончик свинчаткой. Что-нибудь вроде: «Пошел вон!» или «Быстро вали отсюда».

Воронцов подошел сзади, взял Сеньку за плечи, повернул лицом к себе. Сенька упрямо смотрел в пол.

– Есть хочешь? – спросил Воронцов.

Сенька, почувствовав, что сейчас опять разревется, попытался вырваться.

– Пойдем в буфет, – не отпуская, сказал Воронцов. – А то я сейчас сдохну. Со вчерашнего вечера – ничего, кроме чашки кофе… Но чтобы посуду не бить и столы не переворачивать… Договорились? – Он отпустил Сеньку и внимательно глядел на него.

Сенька поднял глаза и вдруг догадался, что внешняя легкость дается Воронцову куда как тяжело, представил себя на его месте и впервые за много месяцев пожалел не себя.

– Я постараюсь, – тихо сказал он.

После еды Сеньке безумно захотелось спать. Он крепился, давил в глотке готовые разорвать рот зевки, тер слипающиеся глаза, но чувствовал, что скоро не выдержит.

Воронцов привел его в другую комнату, поменьше первой, в которой не было абсолютно ничего, кроме бледно-желтых стен и нескольких гимнастических матов на полу. Воронцов прислонился к стене, а Сенька остался стоять посреди комнаты, так как знал, что в любой другой позе заснет мгновенно.

– Ну, и что ты еще можешь? – с деланной небрежностью спросил Воронцов.

– Я ничего не могу, – честно ответил Сенька. – Оно само выходит.

– Та-ак. А когда же оно выходит?

– Когда? – Сенька задумался. – Когда злюсь, наверное… Или когда не верят… Но это тоже злюсь…

– А управлять не пробовал этим?

– Не, боюсь…

– Та-ак. – Воронцов сгорбился и так же неожиданно, как и в прошлый раз, сполз по стене, присел на корточки.

Сенька даже вздрогнул.

– Ну, а чего же ты хочешь?

– Вылечиться! – решительно сказал мальчик. – Или хотя бы знать, когда оно…

– Хорошо. С первым – не обещаю, а со вторым – может, и поможем… Дома знают, где ты?

– Знают, – уверенно соврал Сенька.

– Ладно, – вздохнул Воронцов. – Поживешь пока у нас в клинике, обследуем тебя. Там поглядим. Согласен?

– Согласен, – кивнул Сенька и, подумав, добавил: – Только у меня денег нет.

– Не надо тебе денег, – успокоил его Воронцов. – Это как в больнице: бесплатно… Меня звать Андрей Андреевич, можно сокращать до одного Андрея, а тебя как?

– Меня – Сенька.

– Хорошо, будем знакомы… А теперь посмотри вот в тот угол и попробуй с ним что-нибудь сделать… Ну… поджечь, передвинуть мат, еще что…

С минуту Сенька честно таращился в стену около окна, переводил глаза с пола на потолок, напрягался так, что аж за ушами трещало. Ничего не происходило. Потом виновато взглянул на Андрея:

– Вот видите, не выходит ничего…

– Не страшно, – снова вздохнул Воронцов. – Выйдет. Потом. А сейчас пошли отдыхать…

– Ага, – обрадовался Сенька. – Пошли.

Идя за Андреем по длинному коридору с номерными глухими дверьми по обеим сторонам, Сенька чувствовал себя почти счастливым. Тяжесть, которая давила ему на плечи все последние месяцы, исчезла или, по крайней мере, полегчала настолько, что он ее почти не чувствовал. Сенька не был глуп и понимал, что ничего никуда не девается и свою ношу он просто переложил на Воронцова, но это его сейчас мало волновало. «Они люди ученые, – думал он. – Вот пускай и разбираются».

* * *

Клиника была похожа на школу летом. Пустой гулкий коридор. Серые пятна обвалившейся штукатурки, пустые классы-палаты.

Поначалу Сеньке показалось, что, кроме него и Андрея, здесь вообще никого нет. Потом увидел за застекленными дверьми палат несколько лиц. Показались и исчезли – не то тени, не то призраки. В коридор не вышел никто.

В маленьком уютном кабинете повсюду висели плетенки макраме и горшки с курчавой зеленью. Пахло тепло и вкусно, как в оранжерее.

– Вот, Зина, – сказал Андрей, обнимая Сеньку за плечи и демонстрируя его маленькой остроносой женщине. – Еще кадра тебе привел. Звать Сенькой. Сам на меня вышел. Покажи ему апартаменты, а потом поговорим…

– Пойдем, Сеня, – ласково сказала женщина, поднялась из-за стола, но почти не выросла. На стуле, где она сидела, лежала большая кожаная подушка.

«Лилипутка, наверное, – неуверенно подумал Сенька. – А может, просто маленькая…»

Зина отворила перед Сенькой застекленную, выкрашенную белой краской дверь.

– Заходи. Это будет твоя комната.

– Ну да?! – Сенька не удержался от удивленного восклицания. Никогда в жизни у него не было не только своей комнаты, но даже своего угла.

– Да, – улыбнулась Зина, и Сенька взглянул на нее с благодарностью.

Дядя Миша, Воронцов, Зина – столько хороших людей зараз. И все они обязательно помогут ему. Теплые чувства переполняли Сеньку. Он хотел что-то сказать, но не находил слов.

– Осмотрись пока, – пришла ему на помощь Зина. – В девятнадцать тридцать – ужин, поешь и ложись спать. Утро вечера мудренее…

– Спасибо вам, что приветили. За кров, за ласку… – нашелся наконец Сенька, а Зина смутилась и покраснела. Ростом она была не выше Сеньки, да еще туфельки на каблучках.