О внешности и характере Г. П. Федотова

Выдержки из книги Василия Семеновича Яновского «Поля Елисейские: Книга памяти»:⁸

«Худое, моложавое лицо; густые византийские брови. Доцент с ленинской бородкою. Вкрадчивый, мягкий, уговаривающий голос с дворянским «р». Общее впечатление уступчивости, деликатности, а в то же время каждое слово точно гвоздь: прибивает мысль – ясную, определенную, смелую.

В статьях Георгий Петрович был чересчур литературен, цветист и этим подчас раздражал, особенно незнакомых. Но если услышать стоящий за фразою голос с неровным дыханием (сердце, сердце!), мягкий, музыкальный и в то же время настойчивый, там, где дело касалось последних истин, то к произведениям Федотова прибавлялось как бы еще одно измерение. И независимо от того, соглашались ли мы с «лектором» или нет, у нас зарождалось какое-то горделивое, патриотическое чувство: какая-то великолепная смесь, новая и вполне знакомая – Россия и Европа! Такие люди, соединяющие музыкальную податливость с пророческим гневом, ненависть и любовь к родной истории, встречались, главным образом, на той Руси, которая всегда чувствовала себя Европою. Печерин, Чаадаев, Герцен, может быть, Соловьев.

<…> В Федотове внешне все было переменчиво, противоречиво и неустойчиво, все, кроме его вселенского православия и формально демократических убеждений. Соединение этих двух начал, вообще, несколько необычайное, создавало еще одно мнимое противоречие, отталкивающее многих возможных союзников (но и кое-кого из врагов привлекавшее).

<…> Георгий Петрович обожал галльскую землю, ее импрессионистскую зелень и строгую готику, ее белый хлеб и кисленькое вино, сыры и вспыльчивых, горячих, но изумительно толковых французов, где в сутенере и проститутке звучит логика Паскаля и Декарта.

<…> Федотов был уже очень болен, после очередного припадка говорил неровно, спадающим голосом и отпивал маленькими, быстрыми глотками красное винцо, которым «Третий Час», верный старой парижской традиции, всегда угощал собравшихся. Невесело посмеиваясь, Федотов говорил:

– Вы меня не принимаете, а Казем-Бека печатаете…

<…> Внешне Федотов со своей бородкою всегда выглядел профессором среднего возраста, серьезным мыслителем, публицистом. И одевался он совсем не романтически; даже вернее, скверно, неряшливо одевался. Новое платье мы все в Париже редко себе покупали. Главным местом снабжения являлся Блошиный рынок, где иногда попадались замечательные вещи из богатых и спортивных домов. Но Георгию Петровичу и это не подходило. А костюмы, которые ему дарили добродушные меценаты, были все как на подбор темные, скучные и, главное, не по мерке.

Вообще, я бы сказал, в нашей среде царил стиль добровольной бедности (или чего-то близкого к этому). Даже некоторые, имевшие деньги, как бы стыдились своей материальной обеспеченности. В том, что деньги – грех, никто в русском Париже не сомневался. Так, Фондаминский наконец появился в новеньком коверкотовом костюмчике и долго виновато объяснял:

– Друзья заставили заказать… Мне это совсем не нужно, но они говорят: «Стыдно вам щеголять в рубищах»!

Поплавский злословил: «Дай русскому интеллигенту пояс к брюкам, и он все-таки напялит еще помочи, ибо нет у него ни уважения, ни веры к собственному брюху».

Действительно, в летнюю жару, когда Федотов снимал пиджак, на нем красовались и пояс, и подтяжки. Но объяснялось это, главным образом, тем, что брюки были чужие, совсем не по мерке. В Нью-Йорке чуть ли не при первой нашей встрече Федотов у вешалки напялил на себя пальто с таким необъятным клешем, что все кругом только развели руками.

И вот, несмотря на свою подчеркнутую внешность пожилого профессора и неряшливую одежду, какие-то определенно сексуальные, податливые, убаюкивающие, женственные флюиды щедро истекали из Георгия Петровича с ощутимой силой. Есть такая русская линия эротизма – от Достоевского, Соловьева, Розанова… Тут древние боги уживаются с Византией, церковью и ветхим заветом. Вот такое магнетическое поле явно ощущалось вокруг Федотова.

Был это, в сущности, не совсем на своем месте человек, не сумевший или не отважившийся вполне выразить себя. Думаю, что Федотов вздыхал с огромным облегчением, когда оставался наконец наедине с книгой и стаканом невкусного чая».

О смерти Г. П. Федотова

Выдержки из книги Василия Семеновича Яновского «Поля Елисейские: Книга памяти»:

<…> По болезни Георгий Петрович часто пропускал занятия в институте богословия. Его непосредственный начальник о. Флоровский, единственный современный, крупный русский теолог, вышедший из среды иереев, а не бывший «интеллигент, писатель, общественный деятель», человек желчный и обиженный «разными Бердяевыми», почему-то не доверял болезни Федотова, во всяком случае, не проявлял особой нежности и грозился его исключить. На этой почве между ними даже возникали распри, ничего общего с патристикою не имеющие. Так что, когда о. Флоровскому пришлось отпевать Георгия Петровича, то некоторые восприняли это как временное торжество врага.

В Си Клиффе собрался очередной съезд, кажется, студенческого движения. Я поехал туда, рассчитывая встретить многих старых друзей. Был жаркий, летний день, и я остановился у ресторанчика над заливом. За соседним столиком сидел В. Г. Терентьев, тоже освежаясь каким-то холодным напитком. Это он мне сообщил: «Вчера в госпитале скончался Федотов».

Из всех участников съезда наиболее удрученным и даже растерянным выглядел М. М. Карпович: в недалеком будущем ему предстояло последовать за Георгием Петровичем.

Тогда же, в Си Клиффе, я познакомился с одним из бывших учеников Федотова, о. Александром Шмеманом, с которым потом уже часто встречался в нашем философско-религиозном кружке. Таким образом, культурная преемственность оказалась установленною.

Судя по последним письмам Федотова к жене, он ушел от каких-то знакомых, где отдыхал летом, в местную, маленькую больницу: «Благодаря Синему Кресту здесь почти бесплатно, и уютно, и чисто, и тихо»…

– Под вечер, – рассказывала медсестра, – он сидел на диване в общей гостиной, с книгою и обязательной чашкою чая.

Это был некий чудесный и сложный акт в жизни Федотова: чай и книга – нераздельные. Сестра в последний раз видела его именно за этим занятием: пил глазами и губами, изогнувшись в халате. Когда спустя минут пять она вернулась в залу, Георгий Петрович был уже мертв.

Оставалось перевезти тело в Нью-Йорк и похоронить. Этим занялся один из новых друзей Федотова, Зубов, не знавший основных фактов биографии Георгия Петровича. Комнатка, где ютился профессор, при теологическом институте, оказалась запертою, а ключ застрял где-то в вещах покойного; между тем, похоронное бюро настаивало на том, чтобы усопший был облачен в черную пару (как говорится, dignified⁹). И местный друг Федотова, ничтоже сумняшеся, купил в магазине готового платья новенький темный костюм для покойного. По американскому обычаю, ему подкрасили щеки и губы; в гробу, посредине собора (на Ист Второй улице), Федотов полулежал, как-то неосновательно, почти порхал. Я знал, что за последнюю четверть века Георгий Петрович ни разу не обзавелся новым платьем по мерке. И было больно смотреть на этот добротный пиджак, в котором его собирались хоронить».

[Запись о рождении Г. П. Федотова из метрической книги (левая сторона). Документ получен из архивного фонда ГАСО <ГАСО. Ф. 637. Оп. 2. Д. 843. Л.Л. 63 об.-64>]

[Запись о рождении Г. П. Федотова из метрической книги (правая сторона). Документ получен из архивного фонда ГАСО <ГАСО. Ф. 637. Оп. 2. Д. 843. Л.Л. 63 об.-64>]

Записи об именинах и семейных праздниках в дневнике-календаре за 1902/1903 гг. брата Г. П. Федотова Бориса Петровича Федотова. День рождения «Georges’a» (Георгия Петровича Федотова) выделен эллипсом – так же как и его именины. [Из личного архива Федотова Константина Борисовича].

Записи о дне рождения и именинах «Georges’a» (Георгия Петровича Федотова) в дневнике-календаре за 1902/1903 гг. его брата Бориса Петровича Федотова. [Фрагмент страницы]. [Из личного архива Федотова Константина Борисовича]

Записи об именинах и семейных праздниках в дневнике-календаре за 1903/1904 гг. брата Г. П. Федотова Бориса Петровича Федотова. День рождения «Жоржа» (Георгия Петровича Федотова) выделен эллипсом – так же как и его именины. [Из личного архива Федотова Константина Борисовича]

Записи о дне рождения и именинах «Жоржа» (Георгия Петровича Федотова) в дневнике-календаре за 1903/1904 гг. его брата Бориса Петровича Федотова. [Фрагмент страницы]. [Из личного архива Федотова Константина Борисовича]

Записи в графе приходов (доходов) и расходов семьи Федотовых в дневнике-календаре за 1903/1904 гг. брата Г. П. Федотова Бориса Петровича Федотова. Запись за 1 октября (по юлианскому календарю) гласит: «Подарокъ Жоржу» (Георгию Петровичу Федотову; выделена эллипсом). [Из личного архива Федотова Константина Борисовича]

Записи в графе приходов (доходов) и расходов семьи Федотовых в дневнике-календаре за 1903/1904 гг. брата Г. П. Федотова Бориса Петровича Федотова. Запись за 1 октября (по юлианскому календарю) гласит: «Подарокъ Жоржу» (Георгию Петровичу Федотову). [Фрагмент страницы]. [Из личного архива Федотова Константина Борисовича]

Заявление Г. П. Федотова с его подписью. <ГАСО. Ф. 53. Оп. 1 (1909). Д. 64. Л. 128>:

<Л. 128>

Начальнику

Саратовского Губернского Жандармского

Управленiя

Георгiя Федотова

Заявленie.

Прошу возвратить мне отобран-

ный при обыскѣ паспортъ,

письмо и тетрадь.

Г. Федотовъ.

9 iюня 1909.

Все, отобранное у меня при обы-

скѣ, и паспорт за №333 3 iюня 1909 г.

получилъ.

Георгiй Федотовъ.

[Расшифровка рукописи этого заявления и последующих приведённых в настоящей работе писем и документов выполнена Екатериной Борисовной Митрофановой; орфография оригиналов сохранена]

[Рукописный текст Заявления]

Заявление Г. П. Федотова с его подписью. <ГАСО. Ф. 53. Оп. 1 (1910). Д. 63. Л. 125>:

<Л. 125>

Въ Саратовское Губернское

Жандармское Управленiе

дворянина Георгiя Федотова

Заявленie.

Прошу выдать моей матери, Елизаветѣ

Федотовой, книги и рукописи, отборан-

ныѣ у меня при обыскѣ в iюнѣ ме—.

сяцѣ 1910 г. на дачѣ в именiи Буков-

скихъ. В числе книг находились:

1) Ак. и Л. Н. Веселовскiй. Собр. Соч. 2 тома

2) М. Воложинъ. Стихотворенiя

3) Scartaззini. Dante – Handbuch

4) Dante. Dinina Comedia

5) Christianter Philisipher der Kunst

Г. Федотовъ.

в сент. 1912 г.

Ассернъ Лифл. губ. Санаторiя Красного Креста

[Орфография оригинала сохранена]

Примечание:

На верхней части листа выставлена печать с вписанной датой:

17 сентября

На листе также имеется пересеченная строка:

Никольская ул. №7

[Рукописный текст Заявления]