II

Просыпаюсь оттого, что солнце слепит глаза. На губах соленый песок. Дует холодный утренний ветер. Неужели забыла на ночь прикрыть окно?

Крик чаек. Слишком громкий. Из своей комнаты я такого никогда не слышала.

Когда пробуждается чувствительность, я понимаю, что лежу отнюдь не на кровати. Кожу, где она не прикрыта влажной ночной рубашкой, колет мелкими иголочками, так бывает, когда лежишь на песке. Еще и этот сильный запах водорослей, словно я нахожусь на…

Распахиваю глаза. Пляж. Вокруг песок. В паре метров на камне сидит чайка и, склонив голову, рассматривает меня своими черными глазами-бусинками. Гадает, сможет поживиться или нет.

– Пошла отсюда, – шепчу я, взмахнув рукой. Чайка недовольно вскрикивает и перелетает немного дальше, все так же продолжая наблюдать за мной.

Голова болит, наверное, это из-за того, что шея затекла. Сажусь и пытаюсь вспомнить события прошлой ночи. В голове каша и сумбур. Все волосы и одежда в песке. Он и на зубах противно скрипит.

Мысль молнией сверкает в моем мозгу – меня могут заметить в таком непотребном виде. Ночная сорочка промокла и теперь просвечивает, ничуть не стесняясь, показывает всю меня, какая есть.

Подскакиваю на ноги. Нельзя терять ни минуты. Скоро проснутся жители, и тогда мне вряд ли удастся избежать косых взглядов и любопытных глаз.

Хорошо, что тетка живет совсем близко. Я добираюсь без происшествий. Проскальзываю в калитку, стараясь, чтобы она не скрипела, и бегу к своей лестнице. До окна остается всего пара ступеней.

– Они вновь вернулись. Сегодняшний шторм был необычным, – доносится  женский обеспокоенный голос. Это она к тетке пришла, стоят на веранде. Меня не должно быть видно.

– И что ты предлагаешь? – это уже тетя.

– Все тоже, как и в тот раз двадцать лет назад. Хотя, ты, наверное, и не помнишь.

Я замираю не в силах лезть дальше. Странный разговор, у которого точно не должно быть свидетелей.

– Мне было пятнадцать. Я все помню. Людям запретили подходить к воде. Сослались на загрязнение.

– Тогда в этот раз мы поступим так же. Ден уже сообщил, что спас сегодня ночью какую-то дуреху. Не твоя часом?

Вспыхиваю. Почему сразу дуреха-то? Меня звали, я сама не понимала, что происходит.

– Марина еще не спускалась.

Морена. Вечно она коверкает мое имя. И неважно, что там в паспорте написано. Они просто ошиблись. А исправлять времени не было. Морена я. И папа меня так называл. И мама.

– Неважно. Последи за ней. Дурости в молодых головах много бывает.

Я хочу возразить, но слышу шаги. Подруга тети, наверное, уходить собирается. А это значит, что меня могут запросто увидеть. Взлетаю по лестнице вверх, ныряю в открытое окно и выдыхаю.

Теперь нужно привести себя в порядок. И спальню.

Комнатка напоминает что-то из разряда криминальных хроник. Вещи валяются на полу, лужи, мокрый подоконник после дождя. Глупая я. Забыла закрыть окно за собой. Теперь все это убирать придется. А если тетка заглянет?

Я, конечно, человек взрослый, только что от этого толку, когда на меня будут ругаться аки на маленького ребенка?

Ношусь по комнате на цыпочках, только бы тетка не услышала. Только бы не поднялась.

Сердце пропускает удар, когда раздается стук в дверь. Я понимаю, что все еще нахожусь в том же виде, в котором очнулась на пляже. Влажные волосы похожи на воронье гнездо, и если в них покопаться можно будет найти мелкие ракушки, водоросли, палочки и гору песка, которую мне потом придется долго вычесывать.

Прыгаю в кровать, накрываюсь одеялом с головой. Стук повторяется.

– М-м-м, – мычу я, изображая то ли корову, то ли только что разбуженного человека.

– Марина, ты спишь? – дверь приоткрывается. А мне хочется скрежетать зубами.

– Морена, теть, Морена, – бормочу я. – Проснулась только что.

Мой взгляд падает на открытое окно. На подоконнике грязные разводы. Хорошо хоть следов ног не осталось, я попыталась их затереть. Тетка, я уверена, смотрит в ту же сторону.

– Как спалось? – она присаживается на кровать.

Ее зовут Пелагея, но, кроме как тетей, я не называю ее. Папина сестра. И очень похожа на него. Те же темные волосы, обладательницей которых я тоже стала. Тонкие черты лица, большие карие глаза.

Карие глаза мне достались лишь наполовину. Гетерохромия. Один карий другой голубой. От мамы я не получила почти ничего. Лишь острые выступающие скулы, да тонкий нос.

Волосы Пелагеи убраны в небрежный пучок. На еще молодом лице озабоченность.

– Хорошо спалось, – улыбаюсь я, продолжая лежать, укутанная в одеяло, хотя становится жутко жарко. – Только окно закрыть забыла. Тут такой бедлам.

– Заглядывала Виталина Петровна. Сказала, что в море выброс какой-то произошел. Не стоит ходить туда. Лучше в город скатайся. Больше толку будет, чем от прогулок по ядовитому пляжу.

Я лишь киваю. Она врет. Если бы я только не знала, что на самом деле произошло, то могла и поверить.

– Теть, – окликаю я , Пелагея уже доходит до двери. – А не у нее сына Деном зовут?

– У нее, у нее. Ты же с ним в детстве играла? Помнишь?

– Не, – вру, а память учтиво подсовывает воспоминания.

III

Наш поселок маленький, я бы даже деревушкой назвала, но это поселок. На картах вы его не найдете, словно над этим местом навис магический купол. Здесь не было, и нет вездесущего интернета. И мобильная связь не ловит. Общаются люди по старинке – заглядывая друг к другу в гости. Есть, правда, в домах стационарные телефоны. Но ими пользуются не часто. Посторонние люди редко сюда заглядывают. Чаще случайно, сбившись с дороги. Переночуют и едут дальше. Никто дольше дня не задерживается обычно. Здесь даже гостиницы нет. Хотя до моря рукой подать. Странно, что туристов не бывает.

Зато здесь чисто. Нет этих разбрасывающих окурки, пивные банки и огрызки от кукурузы свиней. И никто не ходит по пляжу, крича: «Чурчхела! Холодное пиво! Свежие крабы!». Да и хорошо, что тихо.

Я приезжаю сюда отдохнуть душой, посидеть на камнях, порисовать. Или написать главу-другую для своей книги. Московский воздух не способствует полету души.

Но что мне делать теперь, когда доступ к морю запрещен? Идти в лес? Он здесь тоже неподалеку. Закрывает нас от внешнего мира. Как хорошо, что я знаю сюда дорогу. Как хорошо, что не приходится копить на дорогие курорты.

Только лес не для меня. Все эти клещи, змеи, пауки. При одной мысли в дрожь бросает. Другое дело чистое лазурное море с его любопытными рыбками, приплывающими к ногам, как только ты ступаешь в воду. Эти ракушки разнообразной формы. Рачки. Другие обитатели морской фауны.

И вот теперь, когда море у меня отняли, я не знаю, что делать. Не думаю, что Пелагея мне что-нибудь расскажет. Максимум чего смогу добиться от тетки это недоброго взгляда, поджатых губ и молчания до конца дня. Она сделает вид, что обиделась. Мы с ней давно нормально не общались. Все чаще по нужде. А когда родители пропали, я просто уехала, чтобы больше не видеть ее, напоминающую об отце. Пелагея тогда ужасно обиделась и долго не звонила мне. Но этим летом я решилась вновь наладить отношения с единственным родным человеком. А тетка была рада. Но все равно она не теряет возможности как-то уколоть или поддеть меня. Хотя бы с тем же именем.

Еще утром слепящее солнце куда-то подевалось. Небо заволокли серые тучи разных форм и размеров. Я не могу сказать, что они мне не нравятся. Я обожаю грозу так же сильно, как и теплое летнее солнце. Только сейчас хотелось бы больше ласковых лучей по еще бледной незагорелой коже, чем хмурого взгляда неба.

Виталина Петровна – женщина пятидесяти лет, что работает учительницей в местной школе. Детей здесь немного, разве что на три класса наберется.

Вообще, в поселке живет около четырехсот человек. Я не считала, но так говорят. Школа здесь одна – небольшое старое обшарпанное здание. Я там не была ни разу, но уверена, что внутри ремонт требуется настолько же сильно, как и снаружи. Сейчас школа пустует. Лето. Каникулы. Большинство ребятишек разъехалось, но некоторые продолжают носиться по улочкам, стреляя из бутылок, наполненными водой, и сражаясь на палках.

Вот и сейчас мимо меня проносится толпа из семи ребят школьного возраста. Они кричат что-то друг дружке, размахивают самодельными мечами и устремляются в сторону леса. К ним присоединяется еще один растрепанный мальчуган, выскочивший из калитки соседнего участка.

– К двум вернись! – раздается громогласный крик из-за забора.

– Хорошо! – на бегу откликается мальчишка.

Компания скрывается за поворотом и на улице стихает. Только пара собак продолжает лаять между собой, раздражаясь на сильный шум.

Я соврала тетке о Дене. Давно, еще в детстве, когда мне было лет тринадцать, мы с мальчишкой носились по пляжу в поисках камней желаний – обычные камешки, но с дырочкой. Через нее нужно посмотреть на солнце и про себя произнести то, что хочешь больше всего на свете.

Раньше, до того как мне исполнилось шесть, я с родителями жила здесь. Это потом что-то произошло, и нам пришлось уехать в душную, вечно куда-то спешащую Москву. С ее каменными джунглями, грубыми людьми, суровыми взглядами и недовольными кислыми лицами прохожих. Я тосковала по этому месту. Задыхалась от выхлопных газов. Мне было тяжело среди каменных стен. Я много болела.

Но как только на лето мы возвращались сюда. Все менялось. Из замкнутого, уставшего и больного ребенка я превращалась в ураган, готовый свернуть горы на пути к каким-то своим детским целям.

Вот в одно из таких радостных лет я и встретилась с Деном. Мы столкнулись на пляже. Он собирал медуз после ночного шторма и бросал их в море. Ден был всего на год старше меня.

Все его друзья разъехались, а помогать матери в огороде не хотелось. Вот он и отправился в то место, где, как и я, мог чувствовать себя свободным.

– Ты кто такая? Я тебя не помню, – сказал мне тогда Ден, как только увидел, что я за ним наблюдаю.

У него были такие же темные волосы, как и у меня. Только взъерошенные, непослушные, смешно топорщились. Торчали ежиком в разные стороны. Я тогда даже немного испугалась его вопросов. Он казался мне старше, и это пугало.

– Морена, – пропищала я, отходя назад. Тогда еще галька вместо песка скрипнула под платформой кроссовка. – Только приехала. У меня тут тетя живет.

– А я тут живу постоянно, – он был немногословен. Вечно хмурил брови на переносице и губы плотно сжимал, словно его что-то беспокоило. Но что может беспокоить четырнадцатилетнего мальчишку? Подружка? Проблемы с семьей?

Но я так за то лето и не узнала, почему он ходил смурной, а родители запрещали мне лезть в воду. Возможно, ему тоже не нравились запреты.

А потом лето кончилось. Мы оказались не настолько близки, чтобы продолжать дружить на расстоянии. К тому же на следующий год родители отвезли меня в Египет, а не сюда. И мы не увиделись. А дальше все просто забылось. Только это была ложь, которую я придумала для себя, чтобы забыть о позорной трусости.

Мне было хорошо в одиночестве. Мне нравилось отдыхать от своих сверстников. У меня были друзья в Москве, но мне всегда казалось, что это просто вынужденная необходимость. Весь тот мир за лесом был вынужденной необходимостью.

И вот сейчас я стою у калитки, ведущей на участок Дена, и не знаю, повернуть ли мне назад или постучать. На мне все тот же неизменный сарафан цвета неба, который треплет сильный ветер, предвещающий вновь большие волны и грозу. Волосы убраны в тугую длинную косу, но некоторые пряди все равно выбились и щекочут шею и лицо.

Пыль поднимается под порывами ветра и норовит запорошить глаза.

И даже несмотря на духоту и жару, мои руки холодеют только при мысли, что сейчас придется что-то говорить.

Пересиливая себя, я несколько раз стучу по металлу. И смешиваясь с медным звуком ударов, грохочет гром.