Глава 2

Когда все идет не так, то лишь по–настоящему зрячий увидит в этом шанс

Народная мудрость Россарии

– Ты все собрала? – Ноэль заботливо заправила мне смоляную прядь, выбившуюся из толстенной косы.

Я все порывалась чуток укоротить своенравную копну, но ба напоминала о запрете. И дело здесь даже не в колдовской силе, а в связи с родом. Чем длиннее коса, тем глубже чувствуешь свои корни. Приходилось уважать наказ и мучиться с гривой до пояса, заплетать немыслимые кренделя, дабы не путались в паклю.

– Кажется, да. Фух, давай. – я закатала рукав и подставила запястье. Альма поморщилась, но приложила печатку к потухшему следу. Не приятное жжение стянуло кожу и вспышкой выключила половину органов чувств. Мир утратил полноту красок, исчезли ауры и магические потоки. Я стала как все обычные люди без дара, а печать набрала четкость, наливаясь коричневой краской с изящной руной «Наутиз», означающая замок, перекрывающий магию не дипломированным ведьмам.

Снимающая зарок печатка находилась лишь у родителей или опекуна, а также была заложена магией в стены Даркмурта, что автоматически освобождали носителя от блока.

– В добрый путь. – присела травница «на дорожку», я примостилась к ней на потертый сундук, настроившись на дорогу. Лобастая серая морда Касси с холодным носом ткнулась мне в ладони, тоже прощаясь. Я потрепала ее по серой холке, в ответ волчица лизнула метку, ощущая запрет.

– Может, не поедешь? Гроза будет, – с надеждой спросила ба, обнимая меня за плечи.

– Я уже решила. – упрямо, но мягко ответила ей. – К тому же нужно приехать пораньше, посмотреть расписание, списки переформирования студентов, подготовиться.

Ба вздохнула, понимая, что если я уже что–то решила, то уговаривать меня бесполезно.

– Духи с тобой, милая. – поцеловала в щеку и начертала в воздухе руну «Беркана», означающую Берегиню–мать.

– Напишу, как доберусь! – крикнула, закрывая прутовую калитку, беря курс на Истан, где как раз в полдень должен был отходить обоз в сторону Даркмурта.

Воздух уже нагрелся, а птицы попрятались в тени деревьев от жаркого солнца, что аномально палило в конце серпня месяца. По дороге мне встретилась Велька, что частенько захаживала из любопытства к нам с ба. Девчушка, что жила на окраине деревеньки, была сущей стрекозой и искательницей приключений. Ее рыжие кудри полыхали огнём, а хитрые янтарные глаза и лукаво вздернутый носик придавали сходство с лисицей. Так ее и называла. Ох и повезёт кому–то, но пока Велеславе было одиннадцать и ее неуемное любопытство сводило с ума чету Майских, которые вечно снаряжали отряды на поиски дочки–егозы.

– Вот станешь настоящей колдуньей и меня в ученицы возьмёшь. – шла спиной вперёд и смешно целилась самодельным луком в кроны деревьев.

– Деловая ты, Велька.

– У меня хоть такого дара сильного нет, но зато я природу чую. – деловито рассуждала малышка, вскинув указательный палец вверх. У кого только жест подсмотрела?

Велеслава действительно имела дар и могла стать хорошей ценительницей. Травы и зверей девчушка ощущала как своих родных.

– Если родители согласятся. – привела я слабый аргумент. Семья Майских мечтала выдать яркую дочурку за какого–нибудь купца–молодца и обзавестись кудрявыми конопатыми внуками. В деревнях девиц вообще рано сватали.

– А ты их заколдуешь, и они согласятся! – восторженно выбежала вперёд меня в золотистое пшеничное поле, что нужно было пересечь, прежде чем войти в деревню.

Я помотала головой, срывая спелое злаковое тельце. Всегда перед отъездом брала с собой какую–либо травку в память о родном крае и вкладывала в учебники. Потом перелистывала страницы, которые впитывали запахи и энергию трав.

– Так нельзя. Запомни, ни одно колдовство не совершается просто так. Ты всегда чем–то расплачиваешься. А если нарушаешь закон о свободе воли, то можно и здоровьем поплатиться. Магия дана человеку во благо всего живого. –ласково тюкнула колоском любопытный конопатый нос и убрала «косицу» в наплечную сумку.

На что Велька остановилась и выдала лишь многозначительное:

– О.

А потом сорвалась с места догонять, практически утопая в высоком колосе, что волновался нежным южным ветром словно солнечное море. Так красиво! Я буду скучать… Ласково провела руками по сплошному тёплому, нагретом за день, золоту.

– Ты приедешь на Мабон? – обхватывая мою ладошку, спросила лисица.

– Не знаю, Вель. Посмотрим. Скорее ближе к Йолю или после.

– Да ну, так долго? Это ж так и замуж можно успеть выйти! – насупилась девица, которой родители уже все уши прожужжали, что благовоспитанные девушки должны с юных лет готовиться к свадьбе, а не гарцевать по канавам, вылавливая головастиков, заткнув подол ситцевого платья за поясок.

Мой звонкий смех спугнул стайку ворон у околицы, что с недовольным карканьем слетели на соседнюю березку, облепив ее чёрными кляксами.

– Уверена, я не пропущу этого события ни за что!

– А у тебя есть суженый, Рис?

Бесхитростный интерес девчушки вызывал у меня абсолютное умиление. На вопрос лишь улыбнулась и помотала головой.

– Да ладно? Ты же красивая. И магиня. – в недоумении уставилась на меня своими янтарными глазищами–блюдцами малышка.

Я опять рассмеялась.

– Вель, не это главное. И не то, чтобы быстрее найти суженного. А то, чтобы человек был достойный и тот самый, от которого сердце пускается вскачь, отбивая барабанную дробь. Чтобы он любил тебя и уважал, как и ты его. Ну и там много всего. – свернула тему, обсуждать которую с малышкой сейчас была не намерена, да и не место здесь.

– Ну не знаю, глупые они какие–то эти мальчишки.

– Это пока. – хитро улыбнулась, вспомнив сына кузнеца Литарка, что уже ходил кругами вокруг лисы, заманивая ее на матушкины пироги. Детина уже выглядел старше своих лет, хотя был ровесник Вельки.

Мы подходили к центральной дороге, но на ней почему–то обоза не наблюдалось, лишь одинокая телега с незнакомым мужичком, а рядом с ним стоял сосед Майских – коневод Нокс, у которого я иногда брала лошадку поспокойнее за травяные мешочки для суставов и исследовала границу, забираясь на высокогорье.

– Эверис, доброго дня! – поздоровался коневод, растягивая добродушную улыбку желтоватых зубов.

– И вам господин Хортон! А я к вам.

– Ко мне? – черные с проседью брови взлетели вверх, наморщив немолодой лоб.

– К вашему товарищу. Мне бы в сторону Даркмурта. Думала обоз старика Гилмора будет отходить в полдень. – оглядывая пустую дорогу, слегка не уверенно проговорила я.

Товарищ помотал головой, давая понять, что едет не совсем в мою сторону:

– Я ухожу на юго–запад, красавица.

С секунду поколебавшись, выпалила:

– Возьмёте? – отступать была не намерена, ведь запланировала!

Тот лишь пожал плечами:

– Запрыгивай, – махнул рукой и уселся на облучок.

Я споро распрощалась с Велькой и отправилась в путь.

– Удачи, Риса! – махала ладошкой Велеслава.

О, Духи, как было бы здорово, если бы она ко мне действительно прилипла с ее волшебных ручек, что всегда находили грибы или ягодные поляны. Потому что с подводой мне абсолютно и бесповоротно не повезло, причем в прямом смысле слова, телега не поворачивала с главной дороги ни на локоть в сторону Даркмурта. Она была чертовски прямая, что абсолютно выбивало меня из намеченного маршрута. Придется добираться на перекладных, меняя «транспорт» абы как и абы где.

Если отмечать мой путь на карте, то обыватель подумает, что либо я была пьяна в дрызг, либо лошадь в купе с извозчиком. С кем только за сегодня не проехала. Разве, что с курами не тряслась. Хотя, пожалуй, заскорузлая тетка на длиннющей дроге держала что–то квохчущее в клетке, в конце пути мне показалось, что один желтый глаз пристально смотрит на меня с презрением. Но я была настолько вымотана за день пыльной жаркой дорогой, что не обратила толком на это никакого внимания и мечтала о том, чтобы искупаться.

Как оказалось, мечты колдуньи – страшное дело. Они имеют тенденцию сбываться. И ближе к вечеру зарядил абсолютный и беспросветный ливень. И как я ни пыталась договориться с Ветрами, они почему–то молчали, косыми тугими струями молотя в лицо. Дождь был ещё летний, но уже с легким неуловимым осенним привкусом. Колотя зубами и полностью омытая, я поняла, что несмотря на сильное непреодолимое желание добраться до академии за сегодняшние сутки, надо сворачивать на постоялый двор, иначе так и заквакать недолго, а затем и слечь с горловой жабой.

Одутловатый мужичок в соломенной шляпе, которая хоть как–то защищала глаза от ярого потока, а ранее от палящего солнца, довез меня до ближайшего подворья под названием «Хортица», названное в честь речки, которую мы проехали через хлипкий мосток с пяток минуток назад. И я, хлюпая носом и башмаками, прошлепала к грубо сколоченный стойке.

Зал был полон завсегдатаев и чужаков, что, как и я, нашли в этом трактире пристанище, пережидая непогоду и темные ночи серпня месяца. Никому не охота морозить кости на уже остывающей к осени земле. Хотя, месяц назад, путешествуя, я бы не задумываясь улеглась спать на разлапистое дерево или под ельником на мягкой, пахнущей летом траве. Собственно, так я и делала, когда заходила слишком далеко, собирая редкие травы, за которыми приходилось забираться на высокогорье ближе к землям Дэрнии. Но сейчас я была не готова на такие подвиги.

Шустрая девица недовольно осмотрела меня с головы до ног, задержавшись взглядом на луже, что натекала с меня прямо на темный дощатый пол.

– Свободных комнат нет. – грубо ответила светловолосая росса, сноровисто протирая стакан тряпицей.

Я была в дурном настроении и совсем не настроена на отказ:

– Я готова заплатить. – спокойно сказала, не испытывая того самого спокойствия, нервно убирая липшие к лицу и шее смоляные волосы.

Девица задумалась, оглянулась на здорового дядьку за стойкой, тот едва уловимо кивнул и показал три пальца.

– Моя сестра в соседнем выселке, ее дом сейчас пустой, но платить придётся в три дорога! – безапелляционно заявила девица, уперев руки в боки, понимая, что я не в том положении, чтобы торговаться.

Я кивнула, трактирщица содрала за ночлег две серебрушки, на которые можно было продовольственно прожить неделю, между прочим, в городе! И махнула рукой на сквозную дверь, выходившую во внутренний двор, где было с пяток деревянных срубов, псарня и хлев. Быть может, я бы послала ее взашей и развернулась, обругав конские цены, но тёплая кадка с водой через каких–то пол часа и вкусные запахи обещанного горячего ужина умерили мой скупердяйский настрой.

Я не была скрягой по натуре, но с тех пор, как ушла из–под опеки родителей в угоду своим принципам, жизнь пообтесала аристократические замашки.

Моя матушка – потомственная ведьма, Шерлиз Фэлс, будучи молодой и горячей ведьмой, уехала в столицу, заявив, что не будет скакать по болотам аки лягушка и прозябать здесь свою молодость, а найдёт свою судьбу в более достойной оправе. Ноэль не была сурова нравом и сказала дочери, что та может поступать по–своему разумению, раз не хочет идти по зову Рода. Думаю, Ба тогда обиделась на неё за непочтение к предкам, хотя и утверждает, что нет. Ведь не родилась бы такая настоящая волшебница как я, по ее словам. И такое разительное отличие в восприятии мира казалось странным. Меня, напротив, влекла незамысловатость такой жизни: быть носителем знания и помогать тому, кто попросит помощи. В то же время при всей простоте столько волшебства и таинства хранится в пестром высоком разнотравье лугов, мудрости в глубокой топи болот и недостижимых базальтовых скалах к северу от Истана.

Я никогда бы не научилась слышать Ветра, чувствовать Воду и Землю, танцевать с Огнём так как это делала старая шаманка Ноэль. Мне были дороги эти житейские мелочи далекие от придворной жизни: этот маленький, уютный дом, куда вхож лишь человек сердца, самый сказочный аптекарский огород на свете, в котором росли травы, которых днём с огнём не сыщешь в лесах. А Касси – волчица, посланница леса, стала моей настоящей подругой, сопровождающей нас с Ноэль повсюду. Лишь в полную Луну по зову Рода она уходила далеко за границу в сторону Дрогенхема. Но всегда возвращалась через пару дней.

Я не могла взять в толк, как можно было променять все это на лоск салонов и пыль столичных дорог, на бестолковые сплетни и душные, узкие наряды. Мне это казалось ненужной суетой и мишурой, забивающей жизнь, но не наполняющей ее.

Для меня было важным развить данный Родом дар, следовать зову сердца. А для матушки блистать и социально успешно устояться. Нет, не подумайте, что она легкомысленная девица и порхает с цветка на цветок. Она серьезная женщина, поднимала ребёнка в военные годы, конечно, не без помощи Ноэль, но сейчас не об этом.

Леди Фэлс возглавляет благотворительный фонд имени моего отчима и занимается организацией мероприятий – помощь детским домам и монастырям, хотя маменька далека от современной религии, как я от императорского двора, а также держит железной рукой поместье Риверстоун и при этом успевает устраивать званые ранние зимние ужины и поздние летние завтраки для столичной аристократии Кеннингема.

Однако приверженность определенным вещам углубляет и расширяет пропасть, что разверзлась, между нами, после гибели папы. Я ее не виню, ведь каждому по сердцу что–то своё. Сейчас матушка счастливо замужем за графом Энтони Риверским, моим отчимом, состоящем на службе в магическом совете Третей ложи при короле Фредерике V.

Мой же родной отец – Вергард Вермхольд, имел баронский титул северо–восточных земель в Ловелграссе, там же он и познакомился с матушкой и влюбился в неё без памяти. Леди Фэлс, вероятно, также потеряла голову, встретив отца, так как вышла замуж аж через седмицу после знакомства. Ноэль шокировало известие о столь скорой помолвке, но дочери не сказала ни слова, лишь спросила: «Любит ли и счастлива ли она?» – на, что матушка ответила, что полюбила Вергарда за благородство и доброе сердце. На этом благословение Духами было получено. Поступок совершенно не вязался с нравом леди Шерлиз, так как она была весьма прагматичным человеком, несмотря на импульсивность, но факты доказывают обратное. Ведь огромного богатства за папой не было, зато был титул, а фамилия Вермхольд принадлежала древнему роду колдунов, нисходящему корнями к первым двенадцати «Стражам», так называемым защитникам мира и праотцам магии.

Но не каждый маг – удачный делец. Папа никогда не рассказывал о прошлом своей семьи, предпочитая жить настоящим. Он с любовью и трепетом увлекался экспериментальной артефакторикой, что на тот момент не приносила большого дохода, часть имущества приходилось распродавать. А когда пришёл хороший год, и отец запатентовал «пространственный карман связи», грянула война с северянами. На второй год ожесточённой войны его объявили пропавшим без вести. По официальной версии в протоколе было записано: «пал смертью храбрых во время битвы при Дегенхольфе». Но тело обнаружено не было. Документы, что были представлены в качестве доказательства говорят о том, что генерал Шалхе, ныне погибший, а на то время командующий одиннадцатым дивизионом, в котором числился мой отец, отдал приказ о формировании маленького разведывательного отряда в Гёулар. И имя Вергарда Вермхольда было вписано командиром, а затем вычеркнуто. Были ещё спорные документы, но их не придали огласке, а мать молчала и просто пыталась забыться, скрывая горе за делами и маской вежливого оскала тем, кто пытался выразить фальшивые соболезнования.

Тогда я ещё не понимала, что происходит, ведь мне было всего пять. Поместье Ловелграсс было лакомым кусочком с огромным рыбным водохранилищем и черноземом, в то время как с северо–западной стороны горели пастбища и деревни, выжигаемые войной.

Многие, узнав о почившем бароне, пытались воспользоваться трагедией и предлагали матушке разное в обмен на земли: кто себя в качестве супруга, кто исподтишка угрожал и пакостил, распуская слухи и поджигая поля, пугая народ, что слабая леди не сможет справиться с Ловелграссом. Но стойких женщин Фэлс не сломит чёрный дух человеческой алчности и зависти. Матушка всегда не забывала про так называемые связи с общественностью и один из покровителей нашей семьи был граф Риверский, который всегда восхищался красотой и, как он говорил, королевской статью и породой леди Шерлиз. Ей пришлось обратиться за помощью к нему и граф, не будь дураком, проявил благородство и настойчивость.

Первый год после окончания войны матушка ждала возвращения отца, с неохотой принимая ухаживания покровителя. Но через какое–то время, понимая, что одинокой женщине в обнищавшем после войны имении нужна помощь и крепкое плечо, она сменила гнев на милость и через два года надела фату и традиционное белое платье с синей лентой, как символ второго союза.

Энтони всегда по–доброму ко мне относился без желания задавить этикетом мою личность, в отличии от матушки, которая обезличивала всевозможной светской чепухой. В мое воспитание мудрый граф не лез, предпочитая оставаться в стороне. Да и времени, если уж по–честному, у него не было, титул и положение обязывает заниматься делами общественными и государственными.

Мне же претило светское воспитание, салоны и приемы, которые леди Фэлс любила устраивать чуть ли не каждые выходные. А когда мне стукнуло шестнадцать весен, по правилам крови и титула, что носили родители, мне подыскали партию. Тут–то и случился переломный момент.

Женщины рода Фэлс, что огонь, сметают все на своём пути, когда они в ярости. А когда их две – это как примета: «к обновлению» дома и кухонной утвари. Весь вечер мы били фарфор и палили занавески. Хорошо, что Энтони уехал на совет. Уверена, он бы этого терпеть не стал и запер бы нас по подвалам.

После я закрылась в комнате, прорыдала весь вечер, и, недолго мудрствуя, написала бабушке вестника, что меня выдают за придворного прыщавого хлыща. Не прошло и суток, как она прилетела мне на подмогу. Бахнул ещё один скандал и Ноэль забрала меня в Истан.

Выдержав паузу, леди Шерлиз начала осаду. Я же отвечала однозначным отказом. Но матушка не сдавалась. Первые полгода пыталась образумить нерадивую дочь: сначала приезжала на «болота» сама, затем писала письма мне, потом Ноэль. Но и я, и ба были не преклонны до конца. У нас был план: по достижению восемнадцати лет, поступить в магакадемию. А там всеми силами дотянуть до двадцати одного, чтобы самой выбирать свою судьбу. По закону принудить к замужеству родственники уже не смогут. И я со спокойной совестью кину им в лицо свиток совершеннолетия. Осталось всего лишь каких–то полгода!