ГЛАВА ПЕРВАЯ

– У вашей проблемы, ВанКовенберх, существуют два варианта решения. В первом вы признаетесь виновным в заговоре против короны, получаете клеймо предателя и отправляетесь на каторгу. Пожизненно. Впрочем, его величество часто проявляет милосердие, заменяя каторгу казнью. Учитывая, что вы не безродный крестьянин, а дэршан, вам отрубят голову – быстро и безболезненно. Во втором…

Пауза, которую сделал этот великолепно поставленный мужской голос, вещающий с холодом абсолютно уверенного в своих словах человека, заставила мое сердце очнуться наконец от ужаса и забиться с удвоенной силой. Эмоции захлестнули, окуная в прорубь страха. Чтобы не выдать себя, я зажала ладонью рот.

«Отрубят голову», «каторга». Слова льдинками кололи сердце, заставляя его сжиматься от боли. Милосердие! Чудовищно извращенное милосердие обрывающее жизнь, заменяя страдания смертью. Бедный, бедный отец.

Под окно кабинета меня привела судьба, спор с кузиной, ну еще любопытство – что могло понадобиться гостю из столицы в нашей глуши, да еще и в межсезонье? Зимний сезон балов только-только завершился, знать благополучно разъехалась по пригородным усадьбам, лишь самые стойкие да связанные службой или делами короны оставались в городе.

Знание отравой вползало в душу, порождая жалость к отцу, ужас – что с нами будет, но в первую очередь – недоумение. Как мой отец, милый, добрый, увлекающийся карточными играми да охотой, мог оказаться замешанным в заговоре против императора?! Где, когда и почему? Почему рискнул нами?

Солнечно теплый, один из первых по-настоящему теплых этой весной день показался неуместным своей красотой. Холодом повеяло от стен родного дома. Холодом и предательством.

– Дела семьи, ВанКовенберх, требуют, чтобы я обзавелся наследником. У вас три дочери, если я не ошибаюсь?

О да! Он не ошибся. Старшая Дорота была обручена с соседом – отставным военным, скучным малым, который чем-то покорил сердце моей сестры. Младшая Дейзи еще не достигла возраста выхода в свет, а кузина лишь на словах считалась родственницей, будучи принятой в нашу семью сиротой. Так выходило, что единственной дочерью на выданье оставалась я – Шанталь ВанКовенберх, дочь дэршана, чей род мог похвастаться близостью с короной, лет эдак сто назад, но кто считает года, когда будущий король снизошел до брака с одной из моих пра-пра-бабушек. Главное, сам факт брака, который вкупе с привлекательностью, молодостью и приданным давал женихам право считать меня перспективной невестой и расписывать бальную карточку от начала и до последней строчки.

Так что предисловие «три дочери» можно было сразу заменить на «Шанталь ВанКовенберх. Я бы хотел бы взять ее в жены».

Я уже приготовилась услышать привычное: «Видите ли, я слишком люблю свою Шанти, чтобы решать за нее». А еще приготовилась бросить отказ тому, кто посмел обвинить отца в заговоре. Отец и заговорщики. Клянусь сыном бездны, ничего глупее в своей жизни не слышала. Это чья-то шутка. Безжалостная, наиглупейшая шутка.

От этой мысли стало легче. Настолько, что воздух перестал быть стылым, а солнце засияло с привычной теплотой.

Отвлекшись, не сразу узнала голос отца. В нем не было привычной мягкости и приветливости. Сейчас это был голос старика.

– Да-да, вы правы. Три дочери, три моих дочери. НЕ ГУБИТЕ!

Крик кинжалом полоснул по спине. Я до крови прикусила ладонь, острая боль помогла вынырнуть из омута отчаяния и не выдать себя.

«Не губите». Значит, правда. Заговор, предательство и наша разрушенная жизнь. Что дальше? Арест, суд, имущество отойдет короне, родственники мгновенно отвернутся от семьи заговорщика, и мы с матушкой пойдем просить милостыню.

Я представила себя в серых лохмотьях, босиком на дороге. Слезы защипали глаза. Белый с розовым замок жизни стремительно превращался в поросшие мхом руины.

От подступивших рыданий удержало только осознание: слезами делу не поможешь. Опять же рыдать, когда подслушиваешь, как минимум глупо, как максимум вредно для здоровья. Я уже примеряла на себя роль дочери заговорщика. Пытки и молчание. Да, именно так. Молчание с гордо поднятой головой и презрительной улыбкой на лице.

– Вы можете помочь и мне, и себе, Гьюзеппе. Мое предложение более чем щедро. Я готов удовольствоваться любой из ваших дочерей. И так как дела государства отнимают практически все мое время, помолвку и все связанное со свадьбой возьмет на себя моя матушка.

Шаги и звук захлопывающейся створки окна. Ответ отца я не услышала, но интуиция подсказывала – его слова мне не понравятся.

Надо что-то делать. Сейчас.

Я подобрала подол платья и сорвалась с места. Мир расплывался в мутной пелене слез. Так больно мне не было никогда в жизни. Предательство отца, поставившего нашу жизнь под угрозу, ударило прямо в сердце. Не корону он предал, а нас с мамой и сестрами.

Наткнувшись на бочку, собиравшую дождевую воду с крыши, и больно ударившись об нее бедром, я пришла в себя.

Зачем я здесь? Ах да… глупая шутка, на которую меня подговорила кузина. Залезть в гостевую спальню, пока гость в кабинете разговаривает с отцом.

У девиц мало дозволенных развлечений. Балы, вышивка, верховая езда, благотворительность, уроки музыки, этики и словесности. Благородная дарьета должна быть идеальной хозяйкой и женой, если у семьи хватает влиятельности и денег, чтобы обеспечить ей достойного мужа. Все остальное под запретом. Любовные романы, которые обожала читать Дорота, игра в мяч и беготня с мальчишками младшей, мои занятия с дядей. У каждой из ВанКовенберх был свой изъян и, подозреваю, именно это и привлекало в нас мужчин.

Знал ли об этом гость, столь опрометчиво остановивший свой выбор на нашем семействе? И кто он вообще, этот дэршан, приехавший по столичному тракту, но верхом, без кареты? Мне удалось разглядеть лишь его спину, широкую, обтянутую черным камзолом, собранные в хвост темные волосы и высокие кожаные сапоги.

Если бы гость приехал на карете с гербом, мы бы с Фаби не затеяли спор, я бы не пошла на преступление и не услышала бы этот разговор… Во всем виновата скука, и лишь она одна. Не сама же я решилась на порочащий честь поступок и, встав на бочку, в данный момент перелазила через подоконник открытого окна. Сознаюсь, мною руководила банальная месть. Я была в такой ярости, что вещам дэршана грозила участь быть приведенными в полную непригодность.

Как он посмел воспользоваться ситуацией и приехать сюда с таким предложением?! Я ошиблась. Он не дэршан, а скользкий дождевой червяк! Замуж за «червяка»? Никогда!

Спор, который мы затеяли с Фаби, становился чем-то большим. Местью, шагом в пропасть или шансом?

Тайны и, так уж и быть, буду честной, сплетни были слабостью Фабианы. Она могла часами разглядывать генеалогический каталог благородных семей, первой прочитывала «Столичного вестника», знала, кто будет блистать в этом сезоне, кто останется в невестах, а кто заполучит обручальное кольцо на безымянный палец. Словом, у нее всегда можно было уточнить на балу: «А кто тот высокий, в синем камзоле?» и получить исчерпывающий ответ.

Любопытство было главной слабостью кузины, но лезть в гостевую спальню, чтобы его удовлетворить, выпало мне. Тысяча муравьев в панталоны!

Вдох-выдох. Я сидела на подоконнике, комната была ярко освещена, южная сторона, солнце в зените. Один шаг до преступления дался удивительно легко. Рука сама легла на кожу саквояжа.

Чего бояться? Палец скользнул по блестящей застежке. Меня выдадут замуж за дождевого червяка. Что-то хуже? Спросила себя и поняла: хуже только отказ отца от сделки и последующая расплата – ссылка. Только сейчас пришло осознание – семья пожертвует мной, чтобы сохранить не только жизнь, но и положение в обществе, чтобы выдать замуж еще двух дочерей, чтобы не отправиться просить милостыню, чтобы… А самое противное… я не буду против.

Щелк. Саквояж услужливо распахнул свое темное нутро.

Кто же вы, дэршан «червяк»? Какие грязные секреты прячете от своей будущей жены? Может, мне удастся найти что-нибудь по-настоящему ценное, что вы сочтете достойным обмена на мою свободу?

Очнись, Шанти, ты обменяешь его секреты на веревку на шее.

Но руки уже перебирали чужие вещи. Сменная рубашка, белье, дорожный набор. Резкий запах мужского одеколона. Гладкая кожа книги – дневник.

Дыхание перехватило, в ногах поселилась слабость, но руки уже обхватили переплет, потянули дневник на свет.

Давай, Шанти, ты не простишь себя, если не попытаешься.

Резкая боль и мгновенно нахлынувшее осознание: дневник защищен магической печатью. Стоит отнять руку, как о попытке взлома узнает его владелец. А если вспомнить, что владелец в паре комнат отсюда обвиняет отца в заговоре против короны… Впору писать завещание и заказывать отпевание. Что там говорил «червяк» о милосердии его величества? Палача мне, палача!

Собственный стон заставил подскочить на кровати. Схватилась за сердце – левой, ума хватило не снимать правую руку с дневника. Пока не сняла, пока остались силы терпеть жжение печати, сигнализация не сработает. Пока ничего страшного не случилось…

Очнись, Шанти. Все, что могло плохого случиться, уже произошло. Простой дневник не защищают печатью.

Что там еще вещал «червяк»? «Дела государства отнимают практически все мое время». Как можно было не понять прямой намек? Он работает на корону. Отсюда и знание о заговорщиках. Отсюда и защита на дневнике, и приговор девице, сунувшей любопытный нос в чужие секреты.

Я с тоской посмотрела в окно. Солнышко, голубое небо. И одна глупая я, идущая на плаху.

Не хочу умирать! Не сейчас и не так. Никак не хочу.

Выскользнула в коридор, плотно прижимая дневник к груди. Страх смерти притупил боль от печати, а решимость остаться в живых заставила работать мозг, как никогда в жизни.

Я справлюсь. Обязательно справлюсь.

В спальню я ворвалась, Фаби подскочила с кресла и вытаращила на меня круглые от удивления глаза. Подозреваю, вид у меня был еще тот…

– Платок, нет, шарф, быстро.

Слава Небесному отцу, задавать глупых вопросов она не стала. За что я и любила Фаби – когда пахло жареным и нужно было уносить ноги, она действовала, вопросы шли потом.

– Руку приматывай крепко. Не так сильно, – поморщилась, когда шарф стянул запястье, – ты же не хочешь, чтобы рука отсохла.

Лучше бы она отсохла…

– И что теперь? – кузина отступила, вперив в меня внимательный взгляд.

Действительно, что теперь? Я выиграла час, может, два, если отец решит повести гостя в оружейную галерею и продемонстрировать коллекцию редкостей, собранных дядей.