Письмо для Коломбины

Были времена, когда они встречались часто.

И, каждый раз, при виде нее, его сердце начинало биться сильнее.

Он принимал всерьез все ее выходки, даже те, которые сама она всерьез не воспринимала.

Он говорил: «Коломбине дозволено все». И назидательно прибавлял: «Кроме любви!»

Она смеялась и целовала его в лоб, а иногда и в губы. Потому что ей казалось – уж она-то точно знает, кому любовь дозволена.

Прошло время.

Они стали встречаться реже.

Но при виде нее, как и прежде, его сердце начинало биться сильнее.

Он предлагал ей турпоходы, термос с чаем и коньяк из железной самодельной фляжки.

А она хохотала в ответ и уходила красоваться в ресторанных залах, пила там шампанское и курила тонкие сигаретки, поместив их в длиннющий мундштук.

Шли годы.

Теперь они встречались чрезвычайно редко!

Но сердце его, при встрече с ней, как и прежде, билось часто-часто.

Как-то раз в отчаянии он крикнул: «До фотомодели ты все же не дотянула!»

А она улыбнулась ему и сказала: «Какой же ты стал сварливый!» И погладила его по щеке.

Лет десять они не встречались. И вот, однажды, возвратившись из дальних странствий, она обнаружила в почтовом ящике письмо. В наше время так редко посылают настоящие письма. А это письмо было от него. Удивленная, она вскрыла конверт и прочла:

«Прими мои искренние уверения в совершеннейшем к тебе уважении. Таких женщин, как ты, я за всю свою жизнь встречал не много, а если быть точным, то не встречал НИКОГДА! Считай это объяснением в любви, а также изъявлением надежды на продолжение нашей дружбы. Для меня ты всегда – все та же Коломбина».

Прочитав письмо, она аккуратно убрала его обратно в конверт, и, задумчиво улыбаясь, пошла домой. Теперь по вечерам она вынимала письмо из конверта и перечитывала его. А иногда и нежно поглаживала ладонью.

И вот, они снова встретились. При виде нее сердце его забилось сильно-сильно. Но он ни словом не обмолвился о письме. Она тоже избегала этой темы. Они поболтали о прошлом – с видимым удовольствием. Потом о настоящем – посетовали на обстоятельства. И о будущем – несколько напряженно и настороженно. И разошлись, пообещав друг другу новые встречи.

Вероятно, до следующего письма.

Цикл «закон непротиворечия»

Бумажный человечек

– Ну что, гражданочка Воскресенская? Вспомнили еще что-нибудь, или нет?

– Простите, но я в прошлый раз рассказала вам все, что знала. У меня нет о нем никаких известий!

– Как же так получается, гражданочка? У вас муж сбежал, а вы ничего не знаете. Разве так в советской семье советские люди относятся друг к другу? Вы что же, не интересовались делами вашего мужа?

– А что я могла знать? – Лидия Сергеевна чувствует себя крошечной и ничтожной в мрачном тесном кабинете. Слезы стоят уже где-то у самых глаз. Только не здесь, Господи, не сейчас!

– Я зачитаю вам сейчас показания сослуживцев, бывших с вашим мужем на конференции в Великобритании. Они утверждают, что он еще в прошлой поездке постоянно общался с представителями вражеских капиталистических стран. А ведь тогда вы ездили вместе с ним!

– Я вам клянусь, что ничего не знаю! Для меня побег моего мужа за границу был страшным и неожиданным ударом. Я говорила это на трех предыдущих…

Лидия Сергеевна запнулась. Она не могла заставить себя выговорить слово «допросах». «Одеться нужно было по-другому», – метнулась запоздалая мысль, словно вспугнутый мышонок. Привыкшая всегда быть нарядной, Лидия Сергеевна внезапно с предельной ясностью почувствовала несоответствие своего модного заграничного костюма из кожи «лаке» и грязно-зелено-коричневых бесформенных мундиров собеседников. Сотрудники смотрели на нее спокойно и выжидающе грязно-зелено-коричневыми, под цвет кителей, глазами. Так смотрит богомол на свою жертву – с полным безразличием и сознанием своего неизбежного превосходства.

Чтобы не встречаться с этими глазами, Лидия Сергеевна уставилась в стену. Забыла! Плакат на этой стене еще в прошлый раз заставил ее дрожать от страха. Изображенный на нем бумажный человечек сминался под напором громадного кулака, на котором было написано: «Будьте бдительны!». Тело человечка было испещрено словами «шпионаж», «диверсия» «вредительство» и «провокация». Ужас, стоявший в глазах у человечка, был сродни ужасу, теснившемуся в сердце у Лидии Сергеевны – всепоглощающий и безнадежный. Лицо человечка казалось ей собственным зеркальным отражением. Такое же белое и испуганное. Но смотреть на мучителей было еще хуже.

– Зря вы запираетесь, Лидия Сергеевна. Мы ведь все равно обо всем узнаем. Да мы и так знаем. Мама у вас на пенсии. Дочка недавно в школу пошла. На работе у вас уже неприятности. И это понятно! Статистика, уважаемая Лидия Сергеевна! Показатели! Директору вашему зачем себя под подозрение подставлять, а? За укрывательство предателей Родины…

– Я не предательница! Я никогда не предавала Родину! Да, я ездила с мужем в заграничную командировку! Но мне же официальное разрешение дали! Да вы же сами, ваши сотрудники…

– Спокойнее, спокойнее, уважаемая Лидия Сергеевна! Мы помочь хотим вам. Жалеем вас. А вы так к нам относитесь. Голос повышаете. Нехорошо. Да, мы давали вам разрешение. Да, мы проверяли вас и вашего мужа. А в итоге? Что? Человек, казавшийся благонадежным, с хорошими показателями, вдруг – раз! И остается во вражеском капиталистическом лагере. А вы запираетесь. Не хотите нам рассказать, как все было.

– Я не запираюсь. Я действительно ничего не знала! Я ждала его из аэропорта, собрались гости, я пирог испекла…

Лидия Сергеевна опустила голову очень низко к столу, делая вид, что изучает микротрещинки – кору старого облупившегося лака. Пальцы ее вцепились в сумочку, и вся она сгорбилась, скукожилась, стараясь, стать еще меньше, еще незаметнее.

Но яркий круг лампы не отпускал, накрывал ее с головой, будто белого клоуна на арене – в пудре и слезах.

– Ну, вот опять. Слезами тут не поможешь, Лидия Сергеевна. А помочь можно, только рассказав нам, с кем и о чем ваш муж договаривался в прошлую поездку. Имена его друзей, контакты?

– Не знаю! Ах, ничего я не знаю, ну поверьте мне, ну пожалуйста!

– Вот так жена советского гражданина! «Не знаю»! Разве не должен каждый помнить, что враг не дремлет, что нужно быть бдительной? Из-за такой жены, как вы, ваш муж, советский человек, гражданин, попал в лапы агентов капиталистической пропаганды! Погнался за наживой. За долларом! Предал святое дело строителей мирового коммунизма. И вы думаете, на вас нет пятна? Вы ошибаетесь! Ваше «не знаю» – преступно. Вы должны были вовремя обратить внимание на разложенческие настроения вашего мужа, привлечь общественность, в конце концов! А вы предпочитали «не знать». А может, вы нас просто морочите? Укрываете своего мужа, а сами только и думаете, как перебраться к нему?

– Нет, нет, нет, я не думаю, как я могу, у меня мама, дочка, куда перебраться, как можно?

– Мы хотим вам помочь Лидия Сергеевна! Вы же понимаете, как сложно вам будет, специалисту с такой высокой квалификацией, оставить вашу профессию и пойти, к примеру, дворником или уборщицей? С таким пятном на биографии никуда вас больше не возьмут.

Лидия Сергеевна похолодела. Лишиться любимой работы для нее было немыслимо. Даже одно упоминание об этом приводило в ужас.

– Подумайте обо всем, Лидия Сергеевна. Хорошенько подумайте. До новой нашей встречи. До скорой встречи!

Получив подписанный пропуск на выход, Лидия Сергеевна обожженным мотыльком метнулась к дверям. Огромным усилием воли она заставила себя прошептать: «До свидания». Но уже в дверях ее вновь окликнули.

– Лидия Сергеевна!

Она резко повернулась, зашаталась на высоких каблуках, и чуть было не упала.

– Лидия Сергеевна. А вы знаете, кто еще совершил предательство по отношению к Родине вместе с вашим мужем?

Она молчала. Он тянул паузу. Затем громко, припечатывая каждое слово, как пощечину: «Младший научный сотрудник Бойко Татьяна Викторовна. Двадцати пяти лет. До свидания».

Коммунальный коридор

Прежде чем пуститься в путешествие по необъятным закоулкам коммунальной квартиры, нужно осторожненько выглянуть из комнаты и посмотреть, не идет ли в кухню злющая бабка Елизавета Власьева. А иначе – пропало катание на скользких паркетинках, ежели ей на дороге попадешься. В навечно засаленном халате, с тюрбаном на голове, сооруженном из свалявшегося пухового платка («давление мучает, зараза!»), она важно шествует с кастрюлями наперевес, и лицо ее с поджатыми в нитку губами, перекошенное ненавистью ко всему на свете, изжелта-бледное и одутловатое парит в полутьме коридора. Елизавета Власьевна привычно недовольна: на общей кухне она извергает сто слов в минуту, уличая соседей в разнообразных, но непременно смертных грехах. «Свет в туалете не гасят, убираются нерадиво, шумят, музыку крутят до полуночи, детей балуют, одеваются как черте что, готовят что попало…»

Однако, путь свободен: страшная Елизавета Власьевна достигла кухонного помещения, и можно смело вылезать в длиннющую коридорную кишку. Ну, во-первых, на сундуке посидеть. Сундук – громадный кованый бабушкин сундук – стоит ровно под телефонным аппаратом, чей черный корпус четким силуэтом выделяется на серо-желтых засаленных обоях, сплошь испещренных номерами, неизвестными, давно забытыми. Жильцы коммунальной квартиры садятся по очереди на бабушкин сундук и звонят куда-то. И вечно спорят о том, кому нужнее срочно позвонить и кто «слишком долго занимает общественный аппарат». Но это происходит вечером, после рабочего дня, а сейчас, когда все на службе, можно уютно устроиться на сундуке, и помечтать, и представить, как здесь все было устроено раньше. Аська знает, что прежде квартира целиком принадлежала бабушке. Вернее, ее мачехе, а потом уже бабушке. И коридора этого заваленного ненужным хламом, страшного, узкого, темного, словно путь в преисподнюю, вовсе и не было, а тянулась светлая и радостная анфилада бесконечных, изящно убранных комнат… Но об этом никому говорить нельзя! И двери анфиладные заклеены обоями. Сложно понять – почему. А еще сложнее понять, отчего нынче в бабушкиной квартире живут посторонние люди – целых двадцать человек в пяти комнатах, а у бабушки осталась лишь одна, разгороженная самодельными тощими перегородками на «пенальцы». И в этих пенальцах – бабушка, мамуля, папа и сама Аська. А эти самые посторонние, что вселены на бабушкину площадь, все время командуют. Мамуля их сторонится, а бабушка – нет, бабушка всех любит, для каждого найдется у нее доброе слово и ласковый взгляд.

Аська сползает с сундука. Дальнейшее путешествие по общему коридору все опаснее, и страх сладко подсасывает под ложечкой. Ежели удастся пройти до конца и никого не встретить, то получится покататься на натертом до блеска мастикой дубовом паркете. Пока страшная бабка Елизавета Власьевна готовит в кухне обед и ругается на соседей, ее муж, хмурый дед Андрей (мамочка говорит – доносчик и кляузник), мирно спит в ожидании трапезы. Аська побывала как-то с бабушкой на занимаемых ими метрах: повсюду полированная мебель, пестрые половики и белые, вышитые цветными нитками салфеточки. Особенно поразила Аську кровать. Высокая, блестящая, с железными шариками в изголовье, она была покрыта белоснежным кружевным покрывалом, а сверху громоздилась целая пирамида подушек в кружевных же наволочках.

Такая же в точности кровать, но покрытая двумя черными от грязи перинами, у другой соседки: бородатой и бородавчатой старухи – тети Нюши. Эта тетка Нюша – притча во языцех и предмет бесконечных насмешек мамочки и ее изящных подружек. Явилась Нюша из глухой деревни, поступила на фабрику и была подселена, среди прочих трудящихся нужного происхождения, на бабушкину жилплощадь. Это когда бабушку «уплотняли». То есть делили ее квартиру, завещанную отцом и мачехой, на каморки для чужих людей. Аська плохо понимает, почему это произошло, но забавные истории про глупую тетю Нюшу ей нравятся. Особенно про то, как тетя Нюша в ЖЭК на политинформацию ходила. Вернулась она с горящими глазами и на кухне восторженно повествовала, будто лектор, ученый человек, говорил: «Нашли в пустыне двадцать пять Бакинских комиссаров, и все раком зараженные». Тут мамочка с подругами начинают хохотать столь заразительно и долго, что Аська, которая ни слова из истории не поняла, поневоле смеется вместе с ними.

Комната тети Нюши – самый крошечный пеналец в квартире. Это помещение больше похоже на гроб, чем на комнату. Однако во всем имеются свои плюсы – можно не вставая с кровати протянуть руку и достать любой необходимый предмет. А Нюша – добрая душа и всегда угощает чаем с карамельками. Аська с удовольствием просиживает долгие часы у нее в каморке и слушает веселую старушечью болтовню. Даже ночует там несколько раз, когда у родителей поздние гости и танцы. Но дружба с тетей Нюшей обрывается внезапно: мамочка обнаруживает на руке у дочери красные пятнышки и немедленно бьет тревогу – в квартире завелись клопы! Вскоре выяснилось, что клопов развела милейшая грязнуля тетя Нюша. Две недели все жильцы, забыв про привычные междоусобные свары, в благородном единении понося легкомысленную бабусю, промазывали склизким и серым хозяйственным мылом каждый потаенный уголок мебели и каждый шов на обоях. Но тщетно. Сытый и пьяный клоп днем насмешливо таился в щелях, а ночью вновь яростно вгрызался в людские тела. С огромным трудом была добыта профессиональная и весьма дорогостоящая «морильщица», залившая недра квартиры невероятно вонючей желтой липкой жижей. На комнату тети Нюши пришлось скидываться всем миром: у нее денег отродясь не водилось, а лично ей клопы и не мешали, привычная к насекомым толстокожая бабка их вовсе не замечала. Наругавшись вдоволь и убедившись, что клопы ушли и, похоже, не вернутся, квартира ненадолго успокаивается. Но отныне вход к тете Нюше Аське строжайше запрещен: мало ли, какую заразу подцепит ребенок в рассаднике антисанитарии.