Глава 2

Лена стояла перед потрескавшимся зеркалом мотеля, завернувшись в полотенце и расчесывая гребнем влажные волосы. Только шестнадцатилетняя девчонка, думала она, могла быть настолько глупой, чтобы очутиться в американской глубинке беременной и без денег. Но она решила найти Джоди, и она дойдет до Техаса, чтобы выяснить правду о том, почему он скрылся. Он сказал, что свяжется с несколькими верными друзьями в штате Миссисипи и достанет достаточно денег для того, чтобы они с Леной могли не думать о работе, беспокоиться об оплате счетов или о том, как занять денег у родственников. Они въедут в город в большом лимузине, который поразит прохожих. Промчатся так быстро, что едва заметят людей на тротуарах. «Ты сможешь наплевать на этих тупоголовых», – говорил он с широкой улыбкой, а Лена была настолько наивной, что ни на минуту не усомнилась в его словах.

Ее отражение в запотевшем от пара зеркале затуманилось. Она протерла стекло и взглянула на себя. В сонных глазах отражалось несколько меньше решимости, чем требовала ее порывистая душа.

Лена порылась в сумочке и обнаружила маленький изящный пистолет 22-го калибра, который стащила у бабушки.

Несколько минут она смотрела в зеркало, воображая, что скажет, когда направит пистолет прямо в Джоди: «Отвечай, беби, или я стану стрелять из этой штучки».

Квин обнаружил номер девушки в мотеле пустым. Кровать не застлана, на полу влажное полотенце. Он вернулся в свой номер, сменил тесный черный костюм на голубые джинсы и переодел ботинки. Затем выгладил помятую голубую рубашку горячим утюгом. Почистил зубы, причесался, хотя только вчера подстригся под «бокс», и запихнул все свои вещи обратно в рюкзак.

Ливень перешел в непрерывную серую изморось.

Он попытался узнать, что с девушкой, у ночного дежурного. Но тот ее не видел.

Спросил горничную. Она сказала, что видела, как девушка рано утром шла по дороге. Квин взглянул на часы.

Идти не хотелось. Но он знал, что пойдет.

Сукин сын.

Мать открыла дверь, держа одной рукой ребенка, а в другой сжимая бутылку текилы. Она окинула Квина взглядом, поставила бутылку на стол и обхватила его за шею. Квин чувствовал приторный запах духов, который всегда сопровождал ее. Она всхлипывала и спрашивала, почему он не заходил. Он слышал, что на магнитоле она проигрывала песню «Как Ты велик» в исполнении Элвиса Пресли. В доме Колсонов почитали Элвиса и Иисуса. Иисуса и Элвиса. Если оба сочетались в одной песне, то это была большая удача.

Квин обнял ее в свою очередь, но мальчик, оказавшийся между ними, мешал.

Их дом представлял собой ранчо, построенное, когда родился Квин, на деньги, которые отец заработал в Лос-Анджелесе. Мать уже тогда развешивала рождественские гирлянды под водосточными трубами. На двери висела табличка с библейским стихом. Телевизор был накрыт выцветшим плакатом, рекламировавшим мюзикл «Да здравствует Лас-Вегас» с Пресли. Бывало, Квину претила одержимость матери. Иногда он радовался тайком, что Элвис уже покойник и больше не мог быть конкурентом им с отцом. Квин знал, что отец думал таким же образом, и, возможно, поэтому смылся из Иерихона.

Мать была навеселе от текилы, когда затаскивала Квина внутрь дома. Гостиная с телевизором и столовая, а также кухня не изменились со времен его детства. Мать спросила, хочет ли он есть. На старой газовой плите лежала индейка, завернутая в алюминиевую фольгу. Рядом стояли кастрюля с застывшими зелеными бобами и сковорода с кукурузным хлебом. Магнитами все еще были прижаты к стенке холодильника фото матери, снятое после выпуска из школы, и рядом его собственный снимок, сделанный по окончании военной учебки.

– Конечно, – сказал он в ответ на ее вопрос.

Мать переместила ребенка на другое бедро. Мальчонка с любопытством наблюдал, как Квин подходит к холодильнику и достает оттуда бутылку холодного чешского пива. Он улыбнулся малышу. Тот, видимо, был полукровкой, потому что обладал кожей светло-коричневого цвета и вьющимися светлыми волосами.

Мать положила еду на тарелку, подогрела ее в микроволновке. Ее глаза были воспалены и мутны. Она нервничала, о чем говорили резкие движения ее рук.

– Знаешь, почему я не пришла? – спросила она.

– Я тебя не виню.

– Если бы все можно было вернуть, если бы я сказала ему эти вещи, ты сам бы заставил его прийти ко мне. Он все понимал и с уважением отнесся к моему решению.

Квин ел и потягивал пиво.

– Ты надолго приехал? – поинтересовалась мать, закуривая сигарету. – Спасибо за чудесные покрывала, что ты прислал. Ты видел, как они смотрятся на диване? И за письма. Спасибо за твои письма, но я хотела, чтобы ты отвечал и на те письма, что я писала. Мы словно играли в теннис друг с другом. Неужели ты не читал того, что я писала? Ты получил мою зубную пасту?

– Да, мама. – Квин откинулся на стуле и отхлебнул еще пива. – Могла бы предупредить меня. Ты ведь говорила, что у него сердечный приступ.

– Какой смысл? – возразила она. – Если бы ты знал о том, что он сделал, это бы уже не помогло. Он был настолько эгоистичен, что не подумал о своей семье.

– Потому что самоубийство – грех.

Мать прикрыла мальчугану уши.

– Кстати, кто этот малыш?

Мать поднялась и повернула ребенка лицом к себе. Квин откусил от индейки и заел подгоревшим кукурузным хлебом.

– Это твой племянник, – объяснила мать. – Если бы ты распечатал несколько моих писем, то знал бы о нем.

– Эй, малыш. – Квин потрепал мальчика по щеке. – А где Кэдди?

– Мы не видели твоей сестры уже шесть месяцев.

Квин спал мертвым сном в мотеле, когда раздался стук в дверь. Вероятно, было около двух часов ночи. Он замешкался в поисках джинсов и часов, подтвердивших время. Стук прекратился. Квин подошел к окну, раздвинул дешевые старомодные шторы и увидел помощника шерифа Лили Верджил, стоявшую внизу под светом яркой лампы. Она присутствовала на похоронах, но там они не смогли серьезно поговорить.

– Ты будто испуган, – произнесла Лили, как только Квин открыл дверь. – Можем поговорить позже.

– Несколько рановато, – заметил Квин. Он опять подошел к окну, прислонился к оконной раме. – Не возражаешь, если я накину на себя что-нибудь?

На Квине были только белые трусы. Он натянул джинсы и сунул ноги в ботинки, которые без шнурков казались неудобными и широкими не по размеру.

Пока он одевался, Лили осмотрела комнату, отметив с улыбкой, что в ней был идеальный порядок, если не считать неприбранной кровати. Все, что он привез домой, было уложено в армейский рюкзак. Она провела рукой по краю ванны. Квин сполоснул раковину после бритья и повесил полотенце сушиться.

– Ты словно торопишься уехать, – заметила она.

– Так легче найти то, что нужно.

– Так было всегда, Колсон.

– Лили.

Лили была почти одного роста с Квином. Волнистые волосы она собрала в тугой узел. Квин помнил, как здорово Лили играла в футбол и бейсбол. Она бегала наравне с мальчишками на легкоатлетических соревнованиях. Это была девчонка-сорванец, и в то же время девушка, которой завидовали женщины, когда она подкрашивала губы или наряжалась в платья на школьные вечеринки. У нее был конфликт с одним мерзким деревенщиной, который попытался напоить ее и заставить перепихнуться. Даже в своем роскошном платье Лили Верджил сумела расквасить нос этому сукину сыну, лоху, который потом распустил по городу слухи, что Лили лесбиянка. После того как она сдала экзамены в университет Миссисипи и поступила на службу копом в Мемфисе, он больше не видел ее. Лили вернулась в эту дыру и стала работать в Иерихоне из-за матери, умирающей от рака.

– Я был очень огорчен, когда мне рассказали о твоей маме.

– Она долго мучилась, – сказала Лили. – Я прочла твое письмо.

– Хочешь, чтобы я поехал с тобой?

– Ты – со мной? – произнесла Лили с улыбкой, в то время как Квин натянул белую майку и стал застегивать фланелевую рубашку. – Ты знаешь, я на службе. Если кто-нибудь увидит мою машину здесь, то может настучать, а если настучит – ну, ты сам военный, понимаешь. Будет много вони.

– Кто сейчас командует?

– Замещает шерифа Уэсли Рут.

– Да поможет тебе Господь.

– Аминь.

– Как насчет кофе?

– «Дикси Гэс» открывается через два часа.

– Это не может подождать?

– Ни в коем случае.

Лили покачала головой и вышла, оставив дверь широко распахнутой. Она не спеша пошла к поджидавшему «джипу-чероки» ведомства окружного шерифа Тиббехи.

Ночь уходила за проселочные дороги и бесконечные поля, с которых уже убрали хлопок. Дождь прекратился, от земли поднимался пар. Лили опустила боковые стекла, и Квин вдыхал запахи сырой земли. В салоне автомобиля было тепло и уютно. Потрескивала рация, Лили молчала. Управляясь с рулем одной рукой, она медленно и осторожно вела машину по проселочным дорогам, ныряя в полосы тумана. Она закурила сигарету, выдохнула дым за окно и спросила:

– Кого успел увидеть?

– Трех мудрецов. Свою мать.

– Я ее видела на этой неделе. Ты ведь знал, что она не ходит на работу. Поссорилась с твоим дядей из-за младенца Кэдди. Хэмп был стариком с причудами. Ребенок черный, и он не хотел его признавать. Знаешь, что сказала ему твоя мать?

– Догадываюсь.

– Она сказала, что Элвис Пресли любил ходить на танцы черных в Дельте и что он стал бы черным, если бы у него был выбор.

– Да, это на нее похоже.

– Она говорила, что случилось с Кэдди?

– Меня это не интересует.

– Мозги снесло от наркотиков.

– Не моя проблема.

– Господи, Квин, а ты ожесточился.

– На определенном этапе жизни людей надо оставлять в покое. У каждого своя стезя. Куда ты меня везешь?

– Понимаешь, многие хотят с тобой повидаться, – произнесла Лили, бросая окурок сигареты в ночную мглу. – Бум не собирался пропускать похороны. Между нами, у него масса проблем, и кто осудит его за это после всего, что он прошел. Но я верю, что с ним будет все в порядке.

– Какую руку он потерял?

– Правую, – ответила Лили. – Знаешь, в Уолтер-Риде ему помогли адаптироваться. Он может водить машину, но не хочет. По какой-то причине не желает садиться за руль.

Они свернули на шоссе 9W и затем на проселочную дорогу, сделав крутой вираж, чтобы попасть в вытянутую долину. Фары высветили коров, щиплющих траву, и длинный участок колючей проволоки, укрепленной на стойках из обрубленных кипарисов. Лили вела машину на запад, к перекрестку дорог, и затормозила у темного дома. Дядин дом представлял собой двухэтажную постройку белого цвета, сооруженную в 1890 году прадедом Квина, суровым фермером, застрелившим человека ради обладания ручьем.

– Мне нравился твой дядя.

– Он понимал, что ты слишком хороша для этого места.

– Квин, он не убивал себя.

– Черт возьми! – воскликнул Квин. – Ты полагаешь, что надо сомневаться каждый раз, когда кто-то сует себе в рот ствол пистолета? Какова официальная версия? «Он чистил оружие»? Я знал парня, в сущности подростка, который не раз попадал в детскую колонию и, очевидно, не поддавался исправлению. Он покончил с собой в кабинке туалета. Много людей чистят оружие, сидя в сортире? Не надо щадить мои чувства. Я не религиозен и не верю, что он будет гореть в аду.

– Ты помолчишь, чтобы я могла объяснить?

Квин кивнул.

– Джонни Стэг нашел тело, – сказала она. – Тебе известно, что он входит сейчас в группу расследования?

Квин продолжал молчать. Джонни Стэг являл собой живой пример выходца из социальных низов. Он пробился наверх из провинциальной глуши. Этот тип, которому сейчас за пятьдесят, а то и все шестьдесят, начал с того, что использовал в своих целях заброшенный дом престарелых, заставив стариков в обмен за свое покровительство отписать ему их фамильные земли. Говорят, Стэг таким образом обратил себе на пользу пол-округа, действуя с весьма респектабельным видом крайне беззастенчиво.

– Он назначил домашние похороны, чтобы заполучить тело, – пояснила Лили.

– Что еще ты смогла сделать?

– Я видела твоего дядю мертвым. Место преступления превратилось в сплошной бардак, все было затоптано. Должно быть, пригласили представителей властей штата.

– Какое это имеет значение?

– Пока мы не знаем, – ответила она. – Уэсли назвал это несчастным случаем и сказал, что дальнейшие вопросы лишь повредят репутации Хэмпа.

– Возможно, он прав.

– Я выяснила, что кольт 44-го калибра не обнаружили, а точка входа пули для слепого не имеет значения.

– Ты настоящий друг, – поблагодарил Квин. – Но ведь мой дядя не был похож на Иисуса Христа.

– Разве я это говорила?

Лили вылезла из «чероки». Она выглядела высокой и спортивной в голубых джинсах и гладкой коричневой форменной куртке. Поднялась по ступенькам дома и поманила рукой Квина. Открыла входную дверь и разорвала ленту, огораживавшую место преступления.

– Я вернусь сюда завтра, – сказал Квин, не вполне уверенный в том, что хочет видеть кухню, где умер старик. Он знал, что в человеке много крови, а кровь не просто масляное пятно на поверхности земли и обязательно должны остаться следы.

– Пользуйся, – сказала Лили, держа на ладони ключ. – Теперь это твое.

– Заедешь еще?

– Все, что у него было, он оставил тебе. Мама не сказала тебе об этом?

Лили Верджил передала Квину ключ. Квин покачал головой и подошел к входной двери.