– Тогда распишись здесь, – в руке у Ангела появилась делового вида кожаная папка. Жестом успешного бизнесмена, подписывающего очередной миллионный контракт, из нее был извлечен лист белоснежно-белой бумаги с какой-то надписью мелким шрифтом посередине.

За то время, которое понадобилось на преодоление документом пути из рук Ангела в руки Максима, у последнего четко сформировалась жгучая мысль, которая зажглась неоновой вывеской на экране сознания, сублимирующей основной ее смысл. Вывеска гласила: «развод».

Максим сразу понял, что имеется в виду отнюдь не тот «развод», которому предшествует не менее многосмысловое слово «брак», а тот самый «развод», который всегда идет в творческом сотрудничестве с понятием «лох». И судя по всему, это понятие в данный момент собирались применить к самому Максиму.

– У-у-у-у, – прогудел он, пренебрежительно скривившись, – начинается… И чего это я должен подписывать?

– Не подписывать, а расписаться, – пояснил Ангел. – Это нужно в первую и последнюю очередь тебе. Проставление твоей никому в мире не нужной закорючки будет являться символом того, что ты сознательно участвуешь во всем происходящем. Символом опять для тебя. Восприми это как самодисциплинирующий ритуал. Наверняка ты помнишь какого-нибудь литературного героя, который, заключая сделку с дьяволом, расписывается кровью. Ну так вот, нечто подобное действительно периодически имеет место быть в истории человечества. Глупо думать, что дьяволу нужны какие-то там письменные формы, тем более заполненные при помощи биологических жидкостей. Этот ритуал разыгрывается исключительно для подписанта, чтобы тот был уверен, что все серьезно.

– Дьявол, говоришь, – напрягся Максим. – А у нас тут, случайно, не такой случай? Ты, когда Ангелом назвался, не врал?

– Все относительно, – ответил Ангел, – но если упростить относительность до уровня определенности, то нет, я совершенно не Дьявол, а на сто процентов противоположная сторона.

Максим осторожно взял лист бумаги и прочитал написанное.

Текст гласил: «Я все понял»

– Да, содержательно, а почему «все» зачеркнуто? – спросил он.

– Слово «все» зачеркнуто по той причине, что все понять ты не в состоянии. Но если бы было просто написано «я понял», то это тоже не передавало бы задуманного в полном объеме, поскольку «я понял» подразумевает, все-таки, что понял ты именно все. Если бы было написано «я не все понял», то это бы несло совершенно противоположный по отношению к выражаемому смысл. Еще вопросы по тексту есть?

– Нет, – ответил Максим, опасаясь еще больше запутаться в объяснениях собеседника.

– Итак, давай начнем, – продолжил тот.

Ангел сел на большое, солидного вида кресло, которое, судя по всему, появилось оттуда же, куда исчез стул, на котором он сидел в начале беседы.

– Что тебя не устраивает?

– В каком смысле?

– Ну, если ты решил, что жить больше не стоит, видимо, тебя что-то радикально в этой жизни не устраивает. Вот я и хотел бы услышать, что именно.

– Ах, в этом смысле. Ну, тут я думать долго не буду, отвечу сразу: все!

– Ну, если так, давай по порядку и на примерах.

Максим продолжительно вздохнул, откинулся на спинку дивана и начал свой жизнеразвенчивающий рассказ:

– Видишь ли, в чем дело: когда я был ребенком, у меня всегда была определенная цель в жизни. Пускай временная, иногда она жила не дольше часа, но была. Всегда совершенно определенная и даже с некоторыми планами, как ее достичь. И, что характерно, никогда не было сомнений, что для достижения вот этой вот конкретной, каждый раз новой, цели не хватит сил, способностей, времени или таланта. Стоило только решить, что тебе хочется – и все, инструменты для достижения задуманного, как бы, уже прилагались. Как маленькие шестигранные ключики в коробке с мебелью из Икеа. И то, что очередной смысл жизни, цель всего существования, выбранный неделю или год назад, блек и таял под наплывом новой, не менее грандиозной идеи, совершенно не волновало. Статистика отошедших в мир иной смыслов жизни не велась. Каждый новый был самый настоящий, и никаких сомнений, что он на всю жизнь, не было.

Эмоциональная и духовная жизнь ребенка невероятно богата и насыщенна, он постоянно решает кем-то стать, что-то сделать лучше всех, быть чемпионом или кем-то, кого он видел по телевизору. И он не просто собирается поступить так в отдаленном светлом будущем – он сразу начинает идти к этой цели.

Пускай очень немногие находят свой путь с детства и идут по нему всю оставшуюся жизнь. Это неплохо. Это даже наоборот, хорошо, что цели меняются. Дети идут по огромному количеству чужих путей, питаются эмоциями незнакомых судеб, какое-то время они живут космонавтами, пожарниками, полицейскими, учеными, спортсменами и многими-многими другими. Перескакивая от одной выбранной судьбы к другой и примеряя на себя чужие жизни, они ищут ту самую, в которой захотят остаться, и такую жизнь называют призванием.

Но, как я уже говорил, призвание находят очень немногие (если вообще кто-нибудь находит), а уж тем более в детстве.

Тем не менее, в юности продолжается это уверенное шествие с периодической сменой пункта назначения. Вот только выбор этого пункта совершается более обоснованно и приземленно, а смена пути не так часта. Уже тогда в душу закрадываются сомнения. А точно ли сегодняшний смысл жизни такой уж значительный и окончательный? Но сомнения прочь – и вперед, к светлому, абсолютно счастливому будущему.

Увы, когда наступает зрелость, объективно существующее положение вещей не замечать становится невозможно: многие годы метаний ни к чему не привели – ни настоящей цели, ни смысла найдено не было. Из десятков и сотен целей жизни, которые были рождены за прожитые годы, ни одна не выжила.

– За плечами простирается кладбище смыслов жизни, оглядываясь на него, чувствуешь разочарование, – подытожил Максим.

– Да, – вздохнул в ответ на услышанную речь Ангел, – техническое образование наложило на тебя тяжелый отпечаток. Хотя, у таких, как ты, любое образование переносится тяжело и с необратимыми последствиями. Значит, ты до сих пор смысл жизни ищешь?

– Ну да, а как же без него? – удивился Максим.

– И при этом смысл тебе нужен некий абсолютный. Чтобы любой встречный безапелляционно признавал его величие и правильность?

– Ну, можно сказать и так.

– Тогда я тебе сэкономлю уйму времени, сказав, что такого смысла нет вообще.

– Это как так, для чего же тогда жить?

– Ну, уж точно не для того, чтобы абсолютный смысл реализовывать. Если бы у каждого смертного был четкий смысл в жизни, то его бы выдавали при рождении в письменном виде, с подробными инструкциями, как его достичь, и соответствующими полномочиями. Поверь мне, само словосочетание «смысл жизни» – это тавтология. Пока ты живешь, забудь про слово «смысл». Его нет ни в одном вашем действии или поступке. И быть не может.

Ну, вот подумай: как могут иметь значение ваши поступки в течение жизни, если все вы умираете? То есть, они определенно имеют некоторое влияние на некоторые вещи, но не значение, и уж точно не смысл. Так что, выкинь из головы эту дурь сразу.

Жизнь устроена таким образом, что достойное оправдание в глобальном смысле нельзя найти ни одному занятию. Даже самые, на первый взгляд, благородные роли на поверку оказываются таким же бестолковым времяпрепровождением, как и все остальное. Это только в грузинском фольклоре, стоит посадить дерево, вырастить сына и построить дом – и, считай, жизнь не прошла зря. На самом деле, дерево рано или поздно сгниет, дом развалится, а сын вырастет придурком. И даже если ты посадишь баобаб, который сто лет будет расти, в твоем доме устроят музей-квартиру, а сын станет вторым Эйнштейном, ничего от этого, по большому счету, не изменится. Вселенная тебе спасибо не скажет, и ей все равно, нарисуешь ты картину или выстрогаешь табуретку, лишь бы не вешался, да, впрочем, и это не важно.

– Ну, допустим, ты прав, а зачем тогда жить?

– Знаешь, есть такое слово «надо», извини за банальность, – повысил голос Ангел. – Если тебя уж заслали на Землю пожить, то, наверное, не просто так! А о причинах тебе знать не положено. Придется тут некоторое время побыть. Никуда не денешься!

Но только не надо делать из моих слов выводы о том, что то, что вы здесь делаете, кому-то кроме вас вообще нужно. Жизнь твоя и то, что в ней происходит, происходит только для тебя одного. Так что, не надо искать ни в чем великий смысл и предназначение, ваша задача – прожить жизнь, и сделать это, по возможности, наиболее комфортно.

Максим обратил внимание на странные метания Ангела из единственного числа в множественное и обратно, когда речь шла о людях, но решил на этом не акцентироваться.

– Ну, так может мне просидеть всю жизнь перед телевизором? Будет как раз очень комфортно, – вместо этого предложил он.

– Врешь. Если мог бы, то давно бы уже сидел, и мы бы сейчас с тобой не разговаривали. Это только так кажется, что дай человеку много денег и здоровья – и больше ему ничего не надо. Купит он себе все, что хочет, и будет балдеть до конца жизни. А вот ничего подобного, не усидит он на месте, разведет бурную деятельность или впадет в депрессию с летальным исходом. Так что, единственный твой выход – найти занятие, одно или несколько, которое будет твоим личным суррогатным смыслом жизни.

На этот раз Максим не нашел в себе желания возражать. Объяснения казались такими логичными, простыми, циничными и, главное, авторитетными. Было в собеседнике нечто такое, что заставляло почувствовать, что он определенно знает, о чем говорит. А не врет он потому, что нет такой причины, которая заставила бы его говорить неправду. Для того, чтобы обманывать, ведь должен быть повод, а его здесь Максим для Ангела придумать не мог.

Однако, покопавшись в себе еще с полминуты, он не нашел удовлетворения, которое обычно растекается по организму после того, как кто-то умный развеял твои сомнения, мучившие долгое время, или объяснил непонятные явления.

– Допустим, все так, – согласился он. – Но для меня это ничего не решает. Для того, чтобы жить, как ты говоришь, комфортно, недостаточно просто высосать из пальца пару захудалых смыслов жизни. Нужно иметь возможности и способности хоть что-то с этими смыслами сделать. Дело не совсем в том, что я не могу придумать, чем себя занять. Дело больше в том, что какое бы интересное себе занятие я не придумал, я не смогу сделать его так, чтобы хотя бы сам остался доволен результатом. Не говоря уже о всеобщем признании.

Допустим, захочу я стать знаменитым боксером или баскетболистом. И что? Во мне роста метр семьдесят с копейками, меня с детства сверстники за слабака держали. Или вот, хочу я стать олигархом, без нужных родственников, без талантов, без нормального образования. Да я помру по пути из своей конуры к финансовым вершинам! А уж о карьере писателя или музыканта я и рассуждать не буду. Что посоветуешь? Прожить до пенсии простым советским инженером, жениться, завести детей, чтобы они так же мучились? Знаешь, не встает у меня на такой «смысл жизни», уж извини! – Максим в процессе своего монолога перешел в то истеричное состояние, когда обличительные речи не только получаются с легкостью, но и доставляют удовольствие.

– Ух, ты как раздухарился! – усмехнулся Ангел. – Говоришь, талантов нет. Вон, каков оратор! Значит, ты считаешь, что все дело в отсутствии, как ты сказал, «способностей и возможностей»? Родился бы ты с ярко выраженным талантом или с папой-олигархом, тогда бы – ух? Нашел бы применение тому, что досталось?

– Да, нашел бы. И уверен, что именно – ух!

– Понятно, – сделал заключение Ангел. – Значит, ты уверен, что дело не в тебе. Что кто-то другой тебя несправедливо обделил, забыл, недодал, была очередь, а ты по природной скромности не стал толкаться. В этом все дело?

Понимая, что зашел в своих оправдания так далеко, что задний ход давать поздно, Максим, стараясь придать голосу уверенность и даже небольшой оттенок вызова, ответил: – Да!

– Ну, вроде все, с предисловием закончили, – Ангел демонстративно посмотрел на большие карманные часы, извлеченные из внутренностей пиджака, и удовлетворенно кивнул.

В тот же момент раздался хлопок, и комната исчезла.