Глава третья

Этой ночью мне снился сон. Сон об одном из лучших моих друзей. Как правило, таких людей бывает всего лишь два-три человека в жизни каждого.

Мы общались с Димой еще с самого раннего детства по причине знакомства наших матерей. В те годы мы не осознавали в полной мере того, что дружим. Скорее это было вынужденное знакомство. Тем не менее мы нормально общались и практически не конфликтовали, играли и бегали по коридорам наших квартир вместе. По-настоящему мы сошлись в школе, оказавшись по велению судьбы в одном классе. В младших классах это все те же игры, совместное выполнение или списывание каких-нибудь уроков. В старших – сближение настоящее, идеологическое. Дима не только сходился со мной во многих вопросах, но и словно являлся моим собственным отражением. В те времена я испытывал сильнейшую грусть, но вместе с тем, как ни странно, надежду, поскольку я не был одинок в своих чувствах.

Однажды ночью, когда мы с ним курили на улице, он сказал мне с невеселой усмешкой: «Забавно. Мама говорила мне, что я могу стать кем угодно, но я стал ничтожеством». Через год, прямо в Димин день рождения, скончался его отец. «День рождения – очень грустный праздник, Максим», – сказал он мне тогда. Мать его, женщина скромная и добрая, начала неистово пить и умерла через год от удара. Я поддерживал друга как мог, но с каждым днем с ужасом осознавал, что он перегорает. Повалились болезни, бедность, перебор с успокоительным. «Знаешь, Макс, когда я думаю о том, что будет завтра, я ничего не могу представить. Я вовсе ничего не вижу, – говорил он. – Я потерял цели в жизни. Надеюсь, у тебя с этим дела обстоят лучше», – он горько улыбнулся. У меня была всего одна цель: не дать ему умереть. Я очень боялся за его жизнь. Он был единственным человеком, который понимал меня. Очень грустно, когда есть человек, которому во сто крат хуже, чем тебе. Особенно, если этот человек – твой близкий.

Но вот ему стало лучше, он буквально начал расцветать, а вместе с ним начал радоваться и я. Красивая одежда, вкусный парфюм, прическа, улыбка, бросил курить – он буквально превратился в другого человека. Но вот уже другая картина: он сидит в старом тканевом кресле напротив меня, глаза его уткнулись в пол. Боже, сколько же тоски в этом взгляде, сколько невидимых слез! Я никогда его не забуду.

– Я ее люблю, как безумный, все время о ней только и думаю, – сказал он печальным голосом.

– Так признайся же ей!

Он поднял свой взгляд на меня. И до того мне стало не по себе от вида друга, что я попытался даже спрятать глаза.

– Она знает… Но она любит другого… Я лишь всякий раз сгораю огнем, когда стою до ночи у ее дома и вижу, как она обнимается со своим… парнем.

У меня по телу пошла дрожь, а в горле застыл ком. Ужасно, когда не понимаешь, что делать, когда не понимаешь, как утешить своего друга. Что не скажи – все будет бессмысленно в таком состоянии. Слова, слова, о Боже, насколько же они бессмысленны и никчемны, когда дело доходит до такого! Как же я ненавижу их за то, что они не способны выразить всю поддержку и все волнение, от которого разрывается сердце.

После этого дня он вновь начал увядать.

И вдруг в свой девятнадцатый день рождения он устроил настоящий праздник. Пригласил кучу знакомых, много говорил, улыбался, не жалел последних копеек. Я обрадовался, думая, что все обошлось… но нет.

Я стою в темной комнате, ошарашенно смотря на труп, медленно покачивающийся на веревке. Слезы жгут глаза, в горле комом теснится крик, но тут уж кричи, не кричи – все одно. Я стою у могилы рядом с деревом и смотрю на крест. Друг… Наверное, я умер здесь, но неизвестно, когда попаду в могилу. Может быть, сейчас? Я перекатываю в ладони несколько таблеток разом. Я знаю, к чему это может привести, но мне уже наплевать.

Моя рука устремляется в карман пальто, достает оттуда пистолет, взводит курок. Приставил дуло к виску. Все вокруг расплылось, точно я медленно-медленно теряю сознание и зрение. Вокруг, на фоне адского, неописуемого пейзажа проносятся сотни образов, до ужаса искаженных, и все они тыкают в меня пальцем: одни смеются надо мной, другие же порицают, бранят и обвиняют, и все это сливается в дьявольскую какофонию, гул из сотен или даже тысяч голосов. На меня напал животный страх, настолько сильный, что я не мог сдвинуться с места. Мне становится дурно, голова идет кругом, ноги подкашиваются, по всему телу разливается жар. Я сделал шаг, но вдруг начал падать навзничь. Всего через мгновение я понял, что падаю вовсе не на землю. Весь мир вдруг стал беспросветно-черной бездонной пропастью, и лишь на самом-самом верху еще горел свет, до которого у меня вряд ли уже получится добраться. Холод, страх, тьма и отчаяние –больше нет ничего. Я все падаю и падаю. Все глубже и глубже… А где-то там, на самом дне этой пропасти, находятся недели в психиатрической больнице с ее таблетками и препаратами, с ее постоянными допросами и тестами…

Сон оборвался. Я проснулся в холодном поту с пересохшим горлом. Часы, лежавшие подле кровати, показывали шесть утра. Уснуть я уже не мог; хотелось в туалет, но на то, чтобы встать с кровати, не было сил. Я лежал и смотрел в темный потолок, на котором периодическими всполохами проносился свет фар от редких машин. Потянулся за сигаретами. Пачка лежала на столе возле дивана, прямо у меня за головой. Это был вполне удобный столик, где умещались и сигареты, и книги, и еще множество всякой мелочи. Полусидя я закурил, стряхивая пепел в стакан, стоявший на том же самом столе. Это был черный стакан с лицом уставшего от жизни мужчины с сигаретой во рту; над ним крупными белыми буквами начертано: «OK DOOMER». Как-то раз Ваня решил посмеяться надо мной, и в мой же день рождения подарил эту кружку. Иронично, наверное.

Сейчас у меня было не то состояние, когда хочется подольше понежиться в кровати, в тепле, нет. Это то состояние, когда задумался о чем-то, даже не зная, о чем, и не можешь пошевелиться, будучи полностью поглощенным этим раздумьем. Все-таки сознание мое есть моя проблема, так как с ним я несчастлив. Проще всего жить двум существам: тем людям, которые не отличаются глубоким сознанием, и животным, у которых этого сознания вообще нет. Мне кажется, что такие люди охотно принимают жизнь и живут все свои семьдесят-восемьдесят лет, в то время как люди действительно мыслящие рано начинают понимать все убожество, странность и неправильность этого мира, отчего далеко не всегда соглашаются жить в нем. А если и соглашаются, то начинают принимать что-нибудь, чтобы его приукрасить… Я не могу принять этот мир, я уже практически ненавижу его, но в то же время я не могу покончить с собой. Я стараюсь надеяться на лучшее, но в то же время я понимаю, что мои надежды неискренни, они строятся на «авось повезет», а значит, их фактически нет (хотя, впрочем, может именно это и называется надеждой?..) Я лишь тешу себя мыслями об их существовании, чтобы черное отчаяние не сожрало меня полностью, чтобы было хоть чуточку проще жить. Я пытаюсь внушить себе, что надеюсь на что-то, но внушение это на самом деле не работает. Наверное…

Вкрутив бычок в дно стакана, я со вздохом скинул с себя одеяло, приветствуя новый день. Часы показывали шесть часов десять минут. Кое-как я заправил постель, оделся, и решил прогуляться.

Пустая улица, легкий туман; по карнизам постукивает мелкий-мелкий дождь. Я иду совсем один, рядом ни души. И такое странное чувство на сердце… чувство брошенности. Ощущение, точно я один на свете. Я остановился подле одного из домов, кое-как закурил и поднял голову. В некоторых окнах, несмотря на ранний час, горел тусклый свет. В такие моменты всегда кажется, что там тепло, уют, забота и отрада, там сидят понимающие друг друга люди, ведут беседы, смеются, любят…

Мне вдруг стало грустнее. Я поднял голову выше, уставившись на огромное небо и темные облака.

«Интересно, когда мы увидимся, Дима?» – непроизвольно пронеслось у меня в голове.

На мгновение стало страшно от этой неожиданно появившейся мысли, но через такое же мгновение я выпустил изо рта клуб дыма и успокоился, отправившись дальше. У меня в голове жуткая депрессивная каша, которую уже невозможно расхлебать. Почему-то возникли воспоминания времен окончания школы:

Вот я выпускник; пора сдавать экзамены и поступать в институт. Неожиданно приходит осознание, что это все не мои цели и мечты, что они навязаны матерью и обществом в целом. А будущее – черная картина. Мне говорили: «Выбирай то направление, которое тебе будет по душе», или «Найди работу, которая тебе нравится, и ты не будешь работать ни дня», но я не знаю, что мне нравится и чего я хочу, мне тогда было всего-ничего. Серьезно, кто в свои семнадцать-восемнадцать лет знает на сто процентов чему хочет посвятить свою жизнь и чему хочет учиться? Вроде что-то нравится, но вроде бы это и не то. Я не знаю, что мне нужно в жизни, потому что я просто заблудился на ее дороге. Я иду куда-то не зная правильного маршрута и не зная конечной цели. Потому я пошел на тот факультет, от которого меньше всего тошнит и в котором я хоть что-то смогу понять, просто потому, что это классический сценарий жизни любого порядочного человека. Растешь-учишься-работаешь. Но я быстро разочаровался в этом направлении. Я вижу возможности, но меня тошнит от этой возни с учебой, профессией и мизерной зарплатой, это давно вызывает отвращение. Хочется жить только благодаря своему творчеству, но во мне нет никакой уверенности, что оно сможет меня хотя бы минимально обеспечить, если я брошу учебу. А всю жизнь работать условным грузчиком или курьером – не лучшая перспектива. Но все равно я даже не учусь, а просто доучиваюсь, не понимая зачем и для кого. Я стараюсь ходить на занятия как можно меньше (так как меня воротит от всех людей и предметов), но при этом стараясь выполнять хотя бы минимум нужных заданий, чтобы их тупо приняли. Особенно в последнее время я стал каким-то ужасно равнодушным, а внутри образовалась глубочайшая пустота. Я не знаю, совсем не знаю, что будет дальше. Да и, наверное, уже не хочу знать…

И что теперь? Чувство нереализованности, неудовлетворенности жизнью и отчаяние. Вот мое будущее, вот мои спутники жизни! А рядом даже нет человека со схожими мыслями…

– Эх, Дима-Дима – вздохнул я, выбрасывая окурок и выпуская последний дым изо рта. – Зачем же ты меня покинул?

Конечно, у меня все еще есть мой второй лучший и единственный друг – Ванек – но он, увы, относится как раз к тому типу людей, которые не отличаются глубоким сознанием, а значит ему меня в этом деле никогда не понять. От этого осознания стало грустнее.

Через полтора часа я вновь вернулся домой. Пальцы на руках и ногах сводило от холода. Если бы не мои растирания и всяческие шевеления ими, они непременно бы уже отсохли. Сняв пальто и заварив кружку чая, я сел за стол. Некоторое время я сидел и тупо смотрел на жирное желтое пятно на обоях, периодически делая небольшие глотки чая.

Я понимал, что жить так больше нельзя, понимал, что нужно непременно и сиюминутно меняться, но почему-то не мог сделать это. Порой одного желания и внутренней силы недостаточно, в некоторых ситуациях очень необходимо несколько слов, о которых пел Витя¹.

Порой только благодаря им можно победить в той внутренней битве, о которой никому не рассказываешь. Но мне никто не может их сказать, ибо я совершенно один.

***

Я очнулся, когда случайно остановил свой блуждающий взгляд на цифре «один» возле надписи «входящие». Навел курсор, кликнул. От легкого волнения на ладонях выступил пот.

– Здравствуйте… – начал я бурчать вслух. – Рассмотрели…Сожалеем, но…

Я не дочитал; сразу увел курсор вверх и нажал на «удалить». Я чувствовал себя раздавленным, хотелось кричать «почему» или «за что». Я возненавидел жизнь еще больше. Меня угнетало ощущение, что я неудачник. Не зря все редакторы отвергали мою дешевую писанину, в которой я видел что-то великое и интересное. Что ж, начавшийся день оказался окончательно испорченным еще до того как я покинул дом. Стабильность…

Данная новость сильно меня подкосила, так что я окончательно перестал надеяться на успех собеседования, на которое должен был сегодня попасть. Вместо этого появилось ужасное чувство, когда очень сильно хочешь напиться, но при этом ты почти никогда не пил. Мне необходимо было где-нибудь раздобыть денег в кратчайшие сроки, а так как я по натуре своей человек достаточно азартный, то и способ добывания появился сам собой. На выигранные деньги я бы смог купить себе что-нибудь. Не знаю, комнату получше, сигареты получше, одежду получше. Может быть, даже смог бы уехать из этой страны и начать новую жизнь. Впрочем, могу ли я начать новую жизнь? Нет. В таком случае я бы хотя бы попытался получше освоиться в старой… Странное дело: я еще ничего не выиграл, но уже очень четко представляю на что буду тратить деньги. Что ж, ну а если я проиграюсь, то всего лишь умру от голода. Не велика потеря для мира.

Через некоторое время я прибыл к пункту своего назначения. Это был очень ущербный магазинчик, весь изрисованный граффити и обклеенный различными объявлениями. Справа от входа на стене расположился плакат с изображением известной троицы из известного фильма, где грязно-желтыми буквами было написано: «Жить хорошо». Продолжения этой фразы либо не было видно за слоем объявлений о помощи наркозависимым и алкоголикам, либо не было вовсе. Никого кроме пьяниц здесь не встретишь, поскольку в этом заведении ничего окромя дешевой водки в общем-то и не подавали. Бывал я здесь много раз в детстве, когда мой дед (тот еще алкаш) шел со мной якобы гулять, но приводил сюда. Меня здесь знал каждый второй клиент. Здесь я вырос. Здесь я часто околачивался. Здесь же мой дед и отошел на тот свет. Не то спился, не то проигрался и был убит за долги, не то чего еще. «Какого черта я это вспомнил?» – подумал мне.

Час еще стоял ранний, но несмотря на это, помимо работников, находилось здесь более пяти человек. Трое сидели за столом и противным пьяным басом о чем-то спорили. Я не слышал и не пытался услышать их – в нынешнем моем состоянии мне особенно остро наплевать на все разговоры, на пустой и ненужный шум. Если бы я мог, я бы еще и уши чем-нибудь заткнул.

Я подошел к барной стойке и спросил можно ли закурить. Продавец поприветствовал меня и кивнул. Я молча поднес зажигалку к сигарете, на мгновение осветив свое лицо маленькой вспышкой.

– Играете? – спросил какой-то мужик, когда я выдохнул дым. Видимо, он меня не знал; удивительно.

Я с минуту молча смотрел на этого лысого усатого человека, после чего наконец кивнул. Он незамедлительно достал карты. Один мужчина, одетый в довольно грязную одежду, нервно усмехнулся. Он сидел правее меня и с кем-то играл в шашки.

– Во что будем играть, парень? – Его пьяная рожа меня ужасно раздражала, но холодное равнодушие оказалось сильнее.

– Для начала в дурака.

– А после?

– В покер.

Оборванец закричал от восторга, а тот, что играл с ним в шашки, выругался. Я молча затянулся и выпустил дым. Между тем мой соперник раздал карты. Козырь выпал на «черви».