Глава четвертая. 15 лет

Инцл – Трайш, Ивстаяр. Сентябрь – февраль

Мрачное осеннее небо давило плотной лапой на островерхие крыши Инцла. Рудэад Юмхер, обычно любивший утренние пешие прогулки, неохотно шагнул на тротуар с крыльца аккуратного домика на улице Хафнейсрогт, где занимал второй этаж с мансардой, и отправился на работу. Настроение у учителя было никудышним. Утром его жена Ласуру, морщась и потирая низ живота вновь сообщила ему, что надежды оказались ложными – а значит, с долгожданным наследником семье Юмхер придется подождать еще какое-то время. Пара усердно работала над продолжением рода, однако все их (довольно приятные, надо отметить) попытки оставались бесплодными – во всех смыслах. Рудэаду все сложнее было сдерживать ядовитые намеки своих многочисленных родственников, среди которых особенно выделялась тетушка Лядуика из рифаянцкой ветви раскидистого древа Юмхеров-Рьепе, которая во время семейных обедов с истинно рифаянцской бесцеремонностью и развязностью громогласно интересовалась, "не пуста ли та погремушка", недвусмысленно поглядывая на тонкую талию фрау Юмхер. Бедняжка бледнела, краснела, а после горько плакала в уютной спальне, пока Рудэад шипел на безмятежно потягивавших вино гостей. Они с Ласуру безрезультатно пытались завести ребенка вот уже девять лет, но сдаваться пока не собирались.

Учитель с полупоклоном пропустил элегантный экипаж герра Агикена, с которым был шапочно знаком, и, помахивая зонтом, свернул на Драстанлерш, одну из главных улиц Инцла. Он придирчиво осмотрел себя в зеркальной витрине (ради которой и сделал этот крюк по дороге в школу), уделив особенное внимание пробору, за которым очень следил. Сверкнув пенсне, герр Юмхер отправился дальше. Еще одной причиной его плохого настроения была предстоящая переэкзаменовка одного из учеников третьего класса, Офальда Телгира. Тот завалил весенний экзамен по рифаянцскому, и должен был явиться на пересдачу. Но два дня назад Юмхер получил распоряжение от директора Снага Мекодамна ни в коем случае не переводить мальчика в четвертый класс инцлской гимназии.

– Нам здесь не нужен этот бездельник, – заявил герр Мекодамн, удобно устроившись в широком кожаном кресле у кофейного столика в своем кабинете и жуя песочное печенье. – Посмотрите на его табель, Рудэад, это же черт знает, что такое!

Пухлые пальцы брезгливо протянули сложенную вдвое бумагу цвета кофе с молоком с бордовой печатью. Юмхер осторожно взял, хотя и так знал, каковы успехи одного из самых нерадивых его учеников. Плохие результаты по математике, римнагскому, рифаянцскому, и постоянные жалобы учителей на лень, дерзость и неусидчивость Офальда сопровождали его классного наставника последние два года.

– На послезавтрашней переэкзаменовке примите у него рифаянцский, – продолжал Мекодамн, цапнув с красивого керамического блюда еще одно печенье, – выставьте "удовлетворительно", выдайте табель на подпись матери и пусть идет себе с миром в другую школу. Даже с его успехами в рисовании, и относительной любви к истории с географией, инцлская гимназия заинтересована в несколько других учениках, – тут Снаг доверительно понизил голос, – а не этих… из "крестьян".

Рудэад понимающе кивнул. Телгир по-прежнему сторонился одноклассников, преимущественно из зажиточных инцлских семей, и они платили ему той же монетой, видя чужака в мрачном вспыльчивом подростке.

– Будет сделано, герр Мекодамн, – сказал учитель и слегка поклонился, искоса взглянув на блюдо.

– Угощайтесь, герр Юмхер, – спохватился директор, – не откажите в любезности. Это очень вкусное печенье, его испекла моя… мммм… фрау Мекодамн, лично.

Рудэад взял одно печенье, поблагодарил, спрятав невольную улыбку, и вышел из кабинета. Вся школа знала, какая вертлявая худосочная особа печет Снагу печенье, а представить себе дородную, одетую с иголочки супругу директора, месящую тесто или хлопочущую у плиты, мог только человек с очень богатой фантазией.

Мысленно усмехаясь при этом воспоминании, несколько поднявшем ему настроение (печенье действительно было вкусным, с мускатным орехом и кленовым сахаром), Юмхер свернул на улицу Сенташайгс, и решительно вошел в ворота гимназии. Он намеревался исполнить неприятную миссию также, как и старался идти по жизни: твердо, уверенно, добросовестно, не теряя чувства собственного достоинства. Последнее, учитывая огромное количество насмешников в его собственной семье, давалось Рудэаду нелегко: ему доставалось за все, от выбора профессии и пробора, до пенсне и строгих костюмов. Поднимаясь по лестнице, учитель думал об Офальде.

Телгир представлялся ему неглупым и в достаточной меред одаренным юношей, хотя его одаренность распространялась на довольно узкий круг предметов. При этом он был крайне раздражительным, часто дерзил одноклассникам и даже учителям, презирал школьные правила, и вообще не любил прикладывать хоть какие-то усилия для изучения того или иного предмета. Офальд мог бы учиться на "хорошо" и отлично", если бы желал развивать свои несомненные способности, однако сложно было найти менее прилежного ученика, чем сын бывшего государственного служащего Илосы Телгира. Рудэад вздохнул и решительно вошел в классную комнату, где скромно сидевший за крайней левой партой Офальд тщетно пытался придать своему несколько надменному лицу виноватое и смущенное выражение.

Через час все было кончено. После мучительного для экзаменатора и экзаменуемого сражения с неправильными рифаянсцкими глаголами (слово "бить" мальчик склонял с особенно ужасным произношением), небольшого диктанта на правописание артиклей (4 ошибки) и устного рассказа на заданную тему (учитель несколько раз непроизвольно поморщился, когда ученик безмятежно ставил предлоги перед днями недели и произносил не требовавшую озвучивания "с" в окончаниях слов), оба вымотались. На верхней губе мальчика выступило несколько капель пота, а его визави позволил себе на секунду помечтать о большой, запотевшей от долгого пребывания на леднике кружке пива – хотя час для возлияний был слишком ранним – по любым меркам.

Вместе с табелем и свидетельством об успешном окончании третьего класса инцлской гимназии Офальд Телгир получил от Рудэада Юмхера письмо для матери и настойчивую рекомендацию сменить школу. Мальчик воспринял это на удивление спокойно, лишь в глазах полыхнула холодная молния, да поджались бескровные губы. Ученик вежливо попрощался со своим теперь уже бывшим учителем и вышел за дверь, навсегда покинув заведение, в котором провел четыре сложных, нервных, полных внутренних метаний года. Рудэад задумчиво смотрел вслед Телгиру. Ему на секунду показалось, что в комнате стало легче дышать с уходом ученика. Впрочем, это наверняка от того, что Офальд, открыв дверь, впустил в помещение немного свежего воздуха из продуваемого сквозняками коридора, решил герр Юмхер, и приказал себе перестать думать о мальчике и его дальнейшей судьбе. Учитель совсем недавно прочел труд молодого ученого Ракла Рошлесса из соседней с Ивстаяром Шрайвицеи, где тот весьма убедительно доказывал, что лишние мысли о предметах, которые стоит оставить в прошлом, способствуют раннему старению, морщинам, седине и выпадению волос, чего Юмхер боялся больше всего на свете. Как только вы начинаете думать о прошлом, которое нельзя изменить, писал Рошлесс, возникают сожаления о потерях, бесплодные желания отмотать время вспять и изменить свою судьбу, а это, в свою очередь, приносит неудовлетворенность настоящим и неуверенность в будущем, что неизменно вызывает меланхолию, и, как следствие, раннее старение. Поэтому Рудэад решительно выкинул из головы Офальда Телгира с его отвратительным рифаянцским, ленью, вспыльчивостью и горящим взглядом, искренне поверив, что избавился от этого юноши раз и навсегда.

* * *

Всего через неделю директор гимназии небольшого городка Трайш, тезка Телгира-старшего Илоса Баедел, с интересом рассматривал стоявшего перед ним юношу с высоким, немного чересчур покатым лбом, длинным острым носом, четко очерченным подбородком и небрежно причесанными темными волосами. Герр Баедел преподавал в школе физкультуру, и обнаружив оценку "отлично" по своему предмету в табеле нового ученика, на остальные отметки уже не смотрел, возомнив Офальда будущей гордостью своей школы. Директор пребывал в этом приятном заблуждении вплоть до следующей осени. Сам же Телгир безразлично изучал скромный кабинет Баедела, терпеливо ожидая, когда ему можно будет покинуть очередное заведение, взявшееся за непростую задачу выучить не желающего учиться юношу. После небольших формальностей директор отпустил Офальда, задумчиво посмотрев ему вслед. Перевод из большого шумного Инцла в их сонную обитель выглядел несколько странно, однако Илосе понравился живой, осмысленный взгляд мальчика и его плавная, хорошо поставленная речь.

Трайш был типичным городком Верхнего Ивстаяра, расположившимся в живописной долине между невысоких холмов. До Диноглена, где в приходящем в упадок отцовском доме по-прежнему жили мать с Улапой и Ганиноа (Леагна уже год как переехала к мужу), было далековато – больше сорока километров – поэтому Офальд заранее предупредил Ралку, что видеться они будут нечасто. Сразу после перехода в трайшскую гимназию, юноша нашел себе жилье. Это была скромная, но уютная комнатка на площади Гнаркмютр, 19, в доме судейского чиновника Окнарда Ицихни. Здесь Телгир поселился вместе со студентом по имени Тугавс из крошечного городка Нохенфой, с которым они познакомились в поезде, там же договорились о совместном проживании и практически не общались на протяжении долгих месяцев. Оба аккуратно вносили ежемесячную плату за жилье – Офальд из высылаемых матерью денег, Тугавс, подрабатывавший в типографии, из своей зарплаты – не шумели, не возвращались заполночь, не водили в свою комнату друзей и, тем более, девушек.

Заправляла в доме жена Окнарда, пышная 34-летняя блондинка по имени Ролнелепта, относившаяся к квартирантам с большой заботой. Самого Окнарда молодые люди практически не видели и не слышали – этот щуплый мужчина с большой окладистой бородой, лет на пять старше жены, пропадал на заседаниях, после которых оставался в конторе допоздна, готовясь к следующим. Дома он держался тихо и скромно, в основном читая газеты или журналы, и вливая в себя помногу чашек крепкого кофе. Квартирных хозяек по тогдашней моде называли "мамочками". Фрау Ицихни была идеальной "мамочкой", любившей своих студентов как близких родственников, но без малейших намеков на любой другой вид отношений. Вместе с тем, она относилась к мужу с заметной прохладцей, которую даже не пыталась скрывать от своих квартирантов. Ролнелепта изводила его язительными замечаниями, не оставляла самые вкусные блюда, отдавая лучшие куски Офальду и Тугавсу, а однажды, обозлившись на что-то, заперла дверь и не впускала беднягу в дом несколько часов. Он униженно просил ее открыть, обращался и к квартирантам, на что те, посмеиваясь, отвечали, что "фрау запрещает". Оба терпеть не могли чиновника и недоумевали, как живая, веселая, прекрасно готовившая Ролнелепта могла жить с таким червяком. Особенно зло прохаживался на его счет Офальд, вообще ненавидивший всех госслужащих из-за того, что его много лет упорно подталкивали к этому поприщу.

Дом Ицихни стоял неподалеку от реки и мог похвастаться небольшим задним двором, на котором, правда, постоянно кишели крысы. Ронелепта специально держала у черного хода заряженое ружье, и Офальд с Тугавсом то и дело палили по зловредным грызунам, которых очень боялся хозяин дома. После таких охотничьих рейдов "мамочка" усиленно благодарила жильцов, готовила им что-то вкусненькое, и обрушивалась на мужа, не терпевшего оружие, с очередной лавиной насмешек, чрезвычайно злых и нередко даже интимных. Так, однажды она сравнила его страх перед крысами и нежелание взять в руки ружье с мужским бессилием на супружеском ложе, после чего покрасневший Офальд (Тугавс был на работе) поспешно ретировался в свою комнату, и не выходил оттуда до самого утра.