Обретение суверенитета

Эпоха правления Ивана III – это последовательное оформление России как суверенного государства.

Уже к моменту вступления на престол Иван III не считал себя связанным вассалитетом Орде. Оговорка об орде, касающаяся дани, в соглашениях Ивана III с подчиненными ему князьями звучит теперь так: «а коли яз, князь великий, выхода в Орду не дам, и мне и у тебя не взяти». Меняется сама идеология восприятия Орды. В послании ростовского архиепископа Вассиана Рыло Ивану III архиерей убеждает великого князя не слушать советников, убеждающих его покориться хану как законному «царю».

Кстати, из этого послания совсем не следует, как поспешно делают вывод многие исследователи, что у самого государя реально были такие сомнения – апелляция архиепископа к князю, прежде всего, публицистический приём, обращенный к широкой аудитории. Вассиан именует Батыя, установившего ордынскую власть над Русью, богомерзким и скверным самозваным царем, который «пришед разбойнически и поплени всю землю нашу и поработи и воцарися над нами, а не царь сый, ни от рода царска». Эта формулировка совершенно разрушительна, конечно, для «евразийской» мифологии, созданной вокруг отношений Руси и Орды.

Наиболее значимым рубежом стал 1480 год, год окончательного разрыва зависимости от Золотой Орды, осуществленного Стоянием на Угре. «Здесь конец нашему рабству», – писал Н. М. Карамзин. То же самое утверждал и советский школьный учебник написанный Милицей Нечкиной: «Русь окончательно стала независимой в 1480 году… Свержение ига монголо-татарских ханов имело огромное историческое значение. Русское государство завоевало независимость. Развитие хозяйства и культуры страны пошли значительно быстрее».

Наконец, выдающийся русский историк Ю. Г. Алексеев подчеркивает: «Летне-осенняя кампания 1480 года против Ахмата – яркая страница военной истории нашей страны. Ещё более существенно, что на берегах Оки и Угры была одержана решающая политическая победа, свергнуто ордынское иго, тяготевшее над Русью более двух столетий. Бескровная победа на Угре – крупнейшее событие эпохи, а воскресенье 12 ноября 1480 года, первый день полностью независимого Русского государства, – одна из важнейших дат в истории нашего отечества».

Со времен стояния на Угре в лексикон русской публицистики входит понятие «отечество». «О храбри мужествении сынове рустии! Подщитеся свое отечество, Русскую землю, от поганых сохранити» – говорится в «Повести о стоянии на Угре», созданной в Ростове под влиянием Вассиана Рыло. Мы обнаруживаем, что Русская Земля интерпретируется в повести не как абстрактное понятие, а как отечество, нуждающееся в защите. Те же, кто не защитил своего отечества, как южные славяне от турок, те «погибоша, отечество изгубиша и землю и государьство».

Национальный суверенитет России сознавался Иваном III вполне отчетливо:

«Мы Божиею милостью государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, а поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы, а просим Бога, чтобы нам дал Бог и нашим детем и до века в том быти, как есмя ныне государи на своей земле», – заявлял великий князь послу австрийского императора Николаю Поппелю.

Историк Михаил Кром выделяет такие признаки суверенитета, как ощущение себя Иваном главой особого «господарства», выделение специальной сферы внешней политики, а во внутренних делах «неограниченность верховной власти, которая на территории данного государства обладает абсолютными и никем не оспариваемыми полномочиями». Любые попытки новгородцев ограничить власть московского государя над своей землей вызывают лишь гнев великого князя: «Вы нынеча сами указываете мне, а чините урок нашему государьству быти, ино то которое государьство моё»? «Полная независимость от иных правителей и абсолютная власть в своей земле – таким был для Ивана III идеал государства» – резюмирует Кром. К эпохе Ивана III относится и формирование представления о четких государственных границах.

Бросается в глаза решительность, с которой Иваном III и продолжателем его политики Василием III упразднялись автономия и старые порядки присоединенных земель. Не только упразднялись былые институты, как веча, и вводились московские порядки, но и применялась практика вывода населения. Из покоренного города выселялась местная элита (бояре и посадники с семьями), купцы, даже ремесленники, а на их место переводились служилые люди и торговцы из центральных уездов страны… Такие меры были осуществлены в Новгороде, Пскове и Смоленске после раскрытия в нем антимосковской измены.

После занятия Москвой Тверского княжества в сентябре 1485 года, оно было передано наследнику московского престола Ивану Ивановичу и окончательно присоединено после его преждевременной смерти в 1490 году. В полуавтономном режиме существовали какое-то время владения стародубских и северских князей, перешедших к Ивану в 1500 году из-под власти Литвы. Но «автономии в составе Московского государства имели тенденцию к сокращению, а затем и к полному исчезновению» – отмечает Кром. Он подчеркивает, что «в России XVI века возобладала модель полной интеграции покоренных земель «по праву завоевания»…

Что же позволяло московским государям так быстро приводить к общему знаменателю Новгород, Псков, Тверь, Рязань, которые столетиями жили отдельно от Москвы, зачастую были значительно «старше» её, славнее в мире, ещё недавно отличались бóльшей экономической и военной мощью? Конечно не «династический принцип», не принятие Рюриковичей-Даниловичей, каковые не могли пользоваться каким-то специальным авторитетом по сравнению, к примеру, с Тверскими Рюриковичами-Ярославичами (при этом тверской патриотизм был чрезвычайно силен и стоял на выдающейся культурной высоте, к тому же опирался на почитание князя-мученика Михаила Ярославича Тверского, к гибели которого была причастна Москва).

Ещё более нелепо предполагать, что династический момент имел значение для Новгорода, с его столетиями республиканского строя и всегдашней готовностью значительной части элиты предпочесть литовских Гедиминовичей. Для Новгорода, опять же, был характерен высокоразвитый и опиравшийся на давнюю традицию республиканский патриотизм, да ещё и с выраженной идеологией противостояния диктату владимирских князей. Менее «антивладимирский», но столь же отчетливый характер носил и патриотизм псковский.

Однако ни в ходе Ливонской войны, ни в ходе Смуты Новгород не пытается воспользоваться возможностью для сепаратистских поползновений, быстро и безболезненно возвращается в состав России – новгородская измена, очевидно, коренилась лишь в воображении Ивана IV, расправившегося с новгородцами в 1570 году. Не редкие в Новгороде и Пскове городские восстания никогда не носят сепаратистской окраски, свидетельствуя, что полисное начало в них укоренилось куда глубже, чем сепаратно-государственное. Ничего мы не слышим ни о тверском, ни о рязанском сепаратизме…

Не «династический», как иногда утверждается, а именно национальный принцип был основой создаваемого Иваном III государства. Жёсткий унитаризм значительно отличает Россию этой эпохи даже от самых передовых раннемодерных государств, как Франция, характер которой в качестве образцового национального государства не вызывает сомнений. Если образцовое национальное государство Европы – Франция – срослось из кусков и частей с большим трудом и так никогда и не преодолело до конца своего лингвистического раскола, несмотря на предельно унификационную политику французского государства, то Россия собирается в единое целое как бы сама собой.

Блистательное отсутствие регионального сепаратизма в составе Московского государства свидетельствует о том, что оно имело вполне отчётливую этнокультурную основу, было ранним национальным государством Нового времени в той степени, в которой, возможно, им не было в тот период ни одно государство Европы. «Собранные» Иваном III княжества так скоро и органично прирастали друг к другу не потому, что были соединены общей династией (как раз династия была долгое время главным фактором разделения, как у Москвы с Тверью), а потому, что уже мыслили себя органичной частью единого этнокультурного и, мало того, этнополитического комплекса – Русской Земли.

Представление о «всей Русской Земле», как о реально существующей и нуждающейся в единстве, никуда не исчезает из сознания летописцев, церковных проповедников, а стало быть, и их паствы – князей, бояр, купцов, да и простого народа. Характерно самосознание Афанасия Никитина, тверского купца, оказавшегося за пределами русских и вообще христианских земель, выучившегося говорить и даже писать по-тюркски. В своей знаменитой тюркской записи в «Хождении за три моря» он противопоставляет любимую им Русскую Землю, мыслимую как единство и целостность, и множественных «князей русской земли», которые «несправедливы». «Да устроится Русская Земля и да будет в ней справедливость», – высказывает свою сокровенную мечту тверской купец.

Предметом патриотической преданности для Афанасия является, прежде всего, Русская Земля как целое, а множественность князей может быть понята именно как фактор, порождающий несправедливость. В таком разрезе единовластительство, единодержавие, которое, вскоре после кончины Афанасия, начнет устанавливать Москва, должно пониматься именно как установление справедливости. В Дербенте Афанасий обращается к московскому послу Василию Папину, представителю Ивана III, с просьбой похлопотать о русских пленных. А после смерти Афанасия его рукопись оказывается благодаря его московским спутникам-купцам именно в Москве, что ещё раз подчеркивает её статус общенациональной русской столицы.

Русское национальное государство

Иван III – наш первый национальный государь, возведший в политический принцип объединение всей Русской Земли в единое государство. «При Иване III в короткий срок, в течение одного двадцатипятилетия. фактически было закончено дело создания Русского национального государства», – отмечал К. В. Базилевич.

В работе «Существовало ли русское национальное государство?» ^[2] я выделил следующие черты раннего национального государства: (1) относительное совпадение этнонима и политонима; (2) ирредентизм – притязание на соединение в одном государстве всех представителей одного этнокультурного комплекса; (3) неприятие внешней этнократии, то есть отрицание права чужеземцев на власть, стремление иметь своего природного государя; (4) зачаточные формы общенационального политического представительства; (5) тенденция к формированию единого экономического субъекта – внутренний рынок, протекционизм, контроль внешней торговли; (6) оформление национальной церковной организации; (7) формирование идеологии изоляционизма/исключительности, то есть комплекса идей «мы должны быть сами по себе» и, при этом, «мы особенные».

И все эти черты ярко и выпукло присутствовали в истории России XV–XVI вв. и большинство из них определились именно при Иване III.

Совпадение политонима и этнонима налицо. «Россия» = «Русь» = «Русская Земля» = «люди русские» – всё это однозначно воспринимается как имеющее вполне определенную политическую локализацию. Переход к постоянному употреблению великим князем Московским титула «всея Руси» фиксируется довольно точно – это третья четверть 1483 года. Еще в «докончании» (договоре) Ивана III с великим князем Рязанским Иваном Васильевичем, заключенном в июне 1483 года, титул «всея Руси» применительно к Московскому князю не употребляется, а уже в октябре 1483 в жалованной грамоте волоцкому князю Борису Васильевичу Иван III именуется «князь великии Иван Василевич Всея Руси». С этого момента титул «всея Руси», воспринятый из титула русских митрополитов, закрепляется за Иваном III на постоянной основе и используется как в отношениях с удельными князьями, так и во внешнеполитической документации.

В строительной надписи на плите, встроенной в Спасскую (Фроловскую) башню Московского Кремля (сейчас хранится в музеях Московского Кремля) сказано: «IOANNES VASILII DEI GRATIA MAGNUS / DUX VOLODIMERIAE, MOSCOVIAE, NOV/OGARDIAE, TFERIAE, PLESCOVIAE, VETICIAE, / ONGARIAE, PERMIAE, BUOLGARIAE ET / ALIAS TOTIUSQ(UE) RAXIE D(OMI)NUS, / A(N) NO 30 IMPE-RII SUI HAS TURRES CO(N)DERE / F(ECIT) ET STATUIT PETRUS ANTONIUS SOLARIUS / MEDIOLANENSIS A(N)NO N(ATIVIT) A-(TIS) D(OM)INI 1491 K(ALENDIS) M(ARTIIS) I(USSIT)P(ONE-RE)». То есть: «Иван Васильевич Божией милостью Великий Князь Владимирский, Московский, Новгородский, Тверской, Псковский, Вятский, Югорский, Пермский, Болгарский и иных земель и Всея Расие Государь в лето 30 своего царствования решил и приказал построить сии башни заложил Петр Антоний Со-лари миланец в лето от рождества Господня 1491 мартовские календы».

Обращает на себя внимание слово «Raxia» совершенно нетипичное для передачи на латыни наименования «Русь». Традиционно оно записывалось как Russia/Rossia/Rhossia. Некоторые исследователи связывают это с популярной в позднее Средневековье теорией происхождения имени «Русь» от названия народа роксоланов – «Роксолания», но, по всей видимости, дело куда проще: «Раксия» – это передача со слуха слова «Росия» со столь отчетливо превращающимся в московском произношении безударным «о»: «Raxie» = «Расие».

Ирредентизм выражен в политике великих князей и царей Московских в высшей степени ярко. Выше мы уже цитировали требование бояр Ивана III к польско-литовскому государю вернуть русские вотчины. «Князь хочет вотчины свои – земли русские» – такова и политика сына Ивана – Василия III.

Установка на неприятие внешней этнократии выразилась со всей определенностью в эпоху Смутного Времени. Нежелание терпеть на престоле польских ставленников и польских оккупантов в Кремле, несмотря на любую их формальную «легитимность», была важнейшим двигателем событий Смуты к порогу победы над нею. Но уже в эпоху Ивана III угроза появления в Новгороде князей из Литвы рассматривается как достаточное основание, легитимизирующее московскую интервенцию и аннексию торговой республики.

Земские соборы, восходящие к церковным соборам, которые стали важным государственным институтом именно при Иване III, были для своей эпохи весьма добротной зачаточной формой национального представительства. Они были всесословны и всеземельны, их голос воспринимался именно как совет всей земли.

Безусловно, имела место единая субъектность во внешней торговле. Государство быстро взяло её в свои руки и поставило под жесткий контроль.

В Северной Европе в эту эпоху наметились две противостоящих друг другу своеобразных «оси»: «вертикальная», ориентированная на ограничение прямых контактов Востока с Западом и посредничество в свою пользу, – она включала Швецию, Ливонию, Ганзу, в значительной степени Польшу и Литву; и «горизонтальная», ориентированная на относительно свободный обмен между основными производящими регионами Северной Европы и включавшая Россию, Данию, Англию и, в качестве альтернативного Ганзе «честного посредника», Голландию. На место контроля над торговлей Ганзы как вненационального союза коммерческих городов пришло торговое соглашение ранних национальных государств.