Сложным усилием давались шаги скульному Юбрею, первый шаг был сделан в пустоту, найдя опору и оттолкнувшись от нее он почувтвовал острый зуд в паху, что означало начало второго шага,– “но как остаться незамеченным”,– вспоминал все уроки мастеров Хлопок, ответ нашелся сам собой,– “никак”. Очередной провал в пелену невидимой дороги, обрушевшейся на его слегка подрусевшую голову, очередной заход на призыв имени,– “но сколько ловушек и тайных провалов ждет его впереди”,– этот вопрос он не решался задать даже самому себе.

– Может упростить.– подумал Мисня, вспоминая оклик Лида, что проявил благосклонность к пришедшим в Клан Маски подмастерьям.

– Интересное зрелище.– не убирая взгляд от происходящего, сказал Писиа.

Уже более легким шагом давались Юбрею перемещения по дороге мастерства к воззванию. Никем не замеченный, он взошел на следующую ступень, лишь обронив тихое шуршание раскатанной земли, катящейся по инерции от Хлопка.

– Он сможет.– не видя ученика подумал Мисня.

– Он смог.– видя распластанное тело подытожил Писиа.

– Я смог.– замученным взглядом смерил свой путь Юбрей, как неведомая сила опрокинула его обратно в видимое существо жизни, оставив тонкий след существования невидимого.

Приведя в норму рассудок и поняв, что пора заканчивать с испытанием воли к прекрасному, слегка приумудренный в опытах Маскировки Юбрей сделал окончательные шаги к повержению Кидала. Ловким движением межреберных впадин, он закинул свои ноги в привычную среду обитания этого ловкого злодея, минуя на своем ходу нормы гравитации в исчислении межпространственного единства, и вытянувшись в позе решения уже пройденного этапа замеченности вонзился в него своим незримым естеством, повергая того принять удобное место вне текста необходимости.

С легкой усмешкой в уголках губ вспоминал свои первые шаги Текстировщик Юбрей, направляющийся на вечную борьбу со своими заклятыми врагами Кидалами, что по информации старшего по Тексту, направили в их область ни одну партию упругих Тартел, повергающих в ужас и разрушающих стойкое терпение обитателей их небольшого, но очень уютного пространства.

Наблюдая за ровной походкой Юбрея, писательница Нота уже прокручивала в голове как будет развиваться дальнейший сценарий. Для нее Тартелы служили утешением и отдушиной, которую не мог принести никто из обитателей невразумительного меньшинства, так гордо и независимо укореняющих ее сомнения. С давних пор переезда в эту провинцию, та сделала для себя вывод,– “лучше Тартел не придумают”,– возможно благодаря этому, она имела постоянную скидку от упругих жриц бактерий. Любимчиками всей их небольшой провинции были Тартела Зайка, Тартела Сойка и Тартела Зойка, что являлась связующим звеном между потенциальным заказчиком и исполнительницами главной партии. Неизвестно откуда было их происхождение, наверное даже их Кидала не мог дать на этот вопрос вразумительного ответа, но происхождение было знатное, что даже рьяные борцы с Кидалами мимолетом бросали взгляд, выраженный в слуховом исполнении, и не только взгляд. К каким только этюдам обитателей были не приучены упругие, с низовьев вверх, что Тартела Зайка теряла свою хватку, отдавая всю себя своей профессии, перемежевываясь усматривала падение зрения Тартела Сойка, что не могла оставаться равнодушной к межеваниям зазевавшегося клиента, и тотчас приступала к бактериологической атаке, слепым зрением безучастно воспринимала все это их спутница и неотъемлемая составляющая всех пожираний Тартела Зойка.

С любовью и недоверием относились подруги Ноты к ее увлечениям, но все их доводы разбивались о глухую стену непонимания процесса восприятия их в качестве меры информации, которая может быть использована для получения земных и внеземных приключений. “Оставить после себя след присутствия”.– глядя на Самри и его небольшую компанию думала писательница. И как осуществить задуманное пришло в голову мгновенно, подвернувшаяся под руку, давно приписанная к ней Тартела Пойка, сорвалась с места, обуреваемая тягой жажды к похоти, внедренной в ее маленькую головку уже не маленькой писательницой, чтобы приручить покорителя Тартел и по совместительству Текстировщика Юбрея.

Юбрей: Вы?

Пойка: А как же?

Юбрей: Я вас давно ждал.

Пойка: Ждал.

Небольшая слезинка скатилась по ее упругому телу, обнажая все очаги возгарания от незаженного пламени взгляда Текстировщика. Тому лишь оставалось расставить руки для пожиманий и вовремя их разомкнуть, поток девичей нежности провалился в бездну сомнения, так ловко поставленного опытным охотником за Кидалом.

Видя скат потребностей, что не могли уместиться в крепких ладонях Юбрея и найти себе работу на день, писательница Нота решила самолично заняться им, минуя все прописанные законы Маскировки, которым она, будучи молодой девушкой, научилась в мастерской Юза обыкновенного.

Располагалась та мастерская на противоположном берегу Нижнего Шиоши, в провинции без названия, только с сокращенным именем Пе. Сложно было уложить запакованные вещи для долгосрочного и выматывающего постижения истин от мастера Юза, о котором ей так много рассказывала лучшая подруга Покойке. Привлекательная девушка с замашками садовых навыков, давно и безусловно вошла в ее жизнь, минуя на своем пути все прекрады к возжеланию желаемого результата предпринимаемых ей усилий по выращиванию себеподобной по части содомии. Часто и долго беседовали Нота и Покойке о совместном будущем, возможно общем огороде “страсти и желания”, как шутливо и незатейливо называли они потенциальный бизнес, но пришло время настойчивой Ноте перерасти давнюю спутницу, спутав себе дальнейшую тропу с перетечением дороги уже пройденной Покойке. “Только пока”,– сказала она на прощание и уплыла в так неплохо расслышанную провинцию Пе к мастеру Юзу.

Огромными садами разнообразных фруктов и фонтанами с зеленовато-желтой струей встретил ее сокращенный Пе, унося своими брызгами по полю для игры в настольный подъем-провал, что не скромнясь незнакомой девушки устроили ей посланники Юза обыкновенного по проверке качества отверстий. Пролетя несколько шагов вдоль красивой кирпичной кладки, устроенного неподалеку пристанища забракованных, она оказалась на пороге огромной винтовой лестницы, ведущей к заветной мечте – покорить любого на своем пути, оставив тому незапечатанную скважину к чистилищу.

Секретарь: Вы куда?

Нота: Вверх.

Секретарь: Туда нельзя.

Нота: Туда.

Секретарь: Прошла.

Осторожно заступая за каждый краешек ступеней, словно идя по саду гранатов, что в изобилии свисали за приоткрытым окном, она докатилась до двери с табличкой на алфейском в написании Пе – мастерская мастера по Маскировке Юза обыкновенного. Предвосхищая первые слова что скажет она всевластителю порогов, осторожно кашлянув, та приоткрыла дверь, и с грохотом и неимоверным ритмом покатилась обратно, считая своим упругим телом все ребрышки, к которым так недавно привыкла.

Нота: Двести тридцать шесть.

Секретарь: Семь.

Нота: Не согласна.

Секретарь: Восемь.

Нота: Протестую.

Секретарь: Девять.

– Секретер.– на ломаном алфейском успела произнести Нота, прежде чем отрубиться.

Гимн колоколов с аббатства выстроенного неподалеку посланниками Юза обыкновенного не заставил ее ломать голову в каком месте та остановилась. Заметная всем присутствующим и немного опоздавшим, демонстрировала Нота свою прилежность к возлежанию, не стесненная обстоятельствами, ни порочными взглядами, неспешно поднимала она голову в надежде увидеть необходимый ей знак свыше, означавший зачисление ее в ряды последовательниц Юза обыкновенного, ловко замаскированного тенями высоты.

Юз: Постепенно.

Нота: Исчезну.

Юз: Испаришься.

Нота: Но я не жидкость.

Юз: Но видна.

День за днем внимала она учениям мастера, день за днем взбиралась по спирали совершенства к достижению высот мастерства Маскировки, не считала она количество опробованных жидкостей, что манили ее обоняние тактично выстроенными симметриями, не имела счета и к порожкам, как со временем она научилась разговаривать с посланниками, ведь не профессия Счетовод ее влекла наверх, а что-то более внеземное, низшее.

И вот наступил час решающего прохождения в двери безмятежного навыка жизни, что выбрала она для себя. Не было прелюдии, как в первый день знакомства, не было жеманного желания пролететь над пропастью сознания, но была осмысленная цель – взобраться на высоту Юза. Одна, никем не замеченная, она просочилась в дверной проем, тихо горели дрова в раззаженной печи и также тихо отдыхал мастер. Не заметив других спрятанных в глубине зала подмастерьев, она громко заявила об окончании пути, но не ответил Юз ей в ответ, потому что не мог дать оценки той о ком так долго заботился, и с кем отправился в свой последний путь вниза сквозь вершины. Оценку ее мастерства дали другие ученики мастера Юза, что не открывая рта наблюдали за этой волнующей, невидимой сценой издалека, прибегая к сопоставлению фактов своими прищуренными умами. Получив желаемое и оставив на прощание воздушный поцелуй из феромонов посланников, Нота быстрым шагом приземлилась около Секретаря, что не поднимая рук оставался в положении сидя.

В то же положение решила она окунуть неподдающегося Текстировщика Юбрея, что всем своим видом давал понять противоположной натуре тщетность возлагаемых на Тартел усилий. Удобно расположившись за рабочим столом, что находился в Водавенте, строгой организации, занимавшейся порядком в литом измерении принесенных из неизвестного происхождения субстанций, Текстировщик Юбрей принялся изучать очередную обжору. Тартела Жойка неунимавшись продолжала прожевывать слова, что выносились из ее маленького, симпатичного ротика,– “пустячок, писташка, спелая”,– как завороженная продолжала лепетать она, для Юбрея это не было странностью, не таких он заставлял переключиться на более привычный разговорный лад.

Юбрей: Сплюнька.

Жойка: Храп.

Юбрей: Вниз.

Жойка: Трамп.

Оголив во время разговора все свои непрекрытые мотивы, Тартела Жойка, закинув ногу за ногу, принялась сплетать очередную пару насильственных мероприятий по взаимодействию с Текстировщиком, что своим трудом невероятно изматывал любительницу пожевать.

Смерив свой шаг и оценив возможности непосредстенного удара по любви Юбрея к Тартелам, заманчивая Нота попросила Миктона прогуляться с ней за компанию. Испытывающий невероятную страсть к музыке мальчишка, с радостью принял это приглашение, тем более здание Водавента уже давно его привлекало своими чарующими позывами. Окрашенное со всех сторон многочисленными красками дальтинирующего Художника, что придавал неверояный окрас и пестроту окончаний его сдробленных углов, невероятно четкой картинкой собирался при приближении к нему на определенную дистанцию, создавая архитектурный шедевр, схожий по качеству мысли с безразмерными витринами глянцевых журналов, которые так любил пролистать Миктон.

Миктон: Я пришел к тебе на пару,

Миктон: Ты меня недавно ждешь,

Миктон: Ждут тебя опступианы,

Миктон: Ждет тебя такая ложь.

Припев: Не пропусти ее,

Припев: Удержи ее,

Припев: Она в моей руке,

Припев: Она пришла к тебе.

Миктон: Манят прекрасные дороги,

Миктон: Манят прекрасные вдали,

Миктон: Не ждите милости природы,

Миктон: Возможно будут и дожди.

Припев: Не пропусти ее,

Припев: Удержи ее,

Припев: Она в моей руке,

Припев: Она пришла к тебе.

Миктон: Сразился вместе с парапланом,

Миктон: Не пал мой мужеский Припев,

Миктон: Не ждите милости трехстишья,

Миктон: Венец безбрачия, юнец.

Припев: Не пропусти ее,

Припев: Удержи ее,

Припев: Она в моей руке,

Припев: Она пришла к тебе.

Не успев допеть до конца заготовленный Нотой куплет, Миктон с Припевом быстро сорвались с места, словно запущенные сквозь межпространственное измерение частицы Ду, что со времен существования отцов, отличались своей скоростью и непередаваемым качеством борьбы. Открыл их величественные способности один из отцов, отделившийся от общности, Физак.

Вместе со всеми отцами служил он истине Великого Ремнона, но в один из дней почитаний почувствовал невероятное усилие над собой, что не в силах был вынести его организм и рассудок, даже сочетающиеся незримой связью с волей всевозвышенного Ремнона. Отпутил без усилий мечущегося в разные стороны отца всевышний, дал ему свою волю и благословение не испытывать себя, а подчинившись страданиям от неведомого, превозмочь тяготы сомнения. Величественным именем Ду назвал он его, ни слова не проронил нареченный Ду, испарился в воздухе, не оставив ни следа, ни капли, только легкое благозвучие присутствия незримого, кем недавно являлся он сам. Странствуя между межпространственным и необъяснимым, накапливал опыт и учение Ду, что необходимо было преподнести его отцам с рождения, но вернувшись в исчисляемое, не нашел он отклика благозвучия в ушах перерожденных для него старейшин, и подчинившись их напутствию продолжил свою дорогу как Физак, давая людям знание о справедливости Великого Ремнона и благосклонности отцов.

На зычный говор из вне решил освежиться Текстировщик Юбрей, подчинив себе силы на остаток рабочего дня, что практически до грамма оставила ему последняя Тартела Гойка.

– Самое сладкое достается Ноте.– подумала та идя лицо в лицо к Юбрею.

– Кто ты?– с громом в голосе остановился тот, прокручивая в свежей голове варианты развития событий.

– Нота с позволения.– хитрым голосом ответила подруга Покойке.

– Нет времени и сил.– узнавая признаки Кидалы насторожился неосторожный Текстировщик.

– А оно нам и не нада.– неправильно, но с броском ответила та, не оставляя Юбрею ни единого шанса на исчезновение.

Ловким движением пальца, Юбрей, не считая мгновений, вонзился своим естеством в проходящую рядом с ними передвижную Гримерку, что как нельзя кстати оказалась перед его носом, унося его вдаль и оставляя на память писательнице ее любимую восьмую ступень до неизвестности.