© ЭИ «@элита» 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

От публикатора: история папки номер «13»

На мусорной свалке, самостийно и вольготно расположившейся прямиком за моим домом, я обнаружил однажды утром старинный кованый сундучок, и в преотличном состоянии, между прочим.

С лёгкостью сбив изящный висячий замочек, я открыл крышку, и увидел, что сундук буквально доверху набит стопкой черных кожаных папок, с аккуратнейшими наклейками на каждой: все папки были пронумерованы.

Сундучок, не смотря на не слишком большие размеры, оказался крайне тяжёлый, да, собственно, и не нужен был мне.

В общем, я его оставил за домом, на свалке, совершенно справедливо полагая, что на него скоро найдутся любители, что, кстати, и произошло. А вот весь ворох папок я оттащил к себе в кабинет, рассчитывая на досуге разобраться в их содержимом.

Я вообще люблю рыться в старых бумагах, так что, забирая домой, заранее предвкушал удовольствие, какое получу от ознакомления с ними.

Первое, что я выяснил, так это то, что вся моя добыча в совокупности представляет собой обширный свод записок некоего Александра Жульковского.

Нет, то была не автобиография господина Жульковского и не его дневник. Вовсе нет.

Это бы своего рода свод досье, в центре каждого из которых находился какой-нибудь общественный скандал. Это были записки, но только они не несли в себе ничего субъективно-личного.

Я начал знакомство с полученными материалами наугад, а именно с папки номер «13». Она меня весьма, и даже чрезвычайно, заинтересовала, показалась в некоторых отношениях необычайно поучительной, и, более того, – жгуче современной.

В итоге я набрал содержимое этой папки на своём ноутбуке и теперь решаюсь предложить вниманию читателей.

Кто же такой титулярный советник Александр Жульковский? И знать не знаю, и ведать не ведаю и вряд ли когда-нибудь узнаю, да, собственно, вовсе и не стремлюсь к этому. Я понял только, что он служил в канцелярии сыскного департамента министерства внутренних дел. Так, во всяком случае, явствует из карандашной пометы на первом же листе предлагаемой вниманию читателей рукописи.

Но главное, что мы имеем теперь наконец-то более или менее связный рассказ о величайшем и хитроумнейшем воре, далеко превзошедшем гоголевского Чичикова, а именно рассказ о камергере императорского Двора Александре Политковском, и об его, так сказать, финансовых похождениях.

Упомянутый только что Политковский как раз и оказался главным героем, – нет, не героем, а персонажем, к которому имеют отношение все бумаги, собранные в папке номер «13». Это я уже их хронологически рассредоточил и распределил по главам, и, там где было необходимо, снабдил моими собственными дополнениями и уточнениями.

ЕФИМ КУРГАНОВ.

г. Париж

18-го мая 2012-го года

АЛЕКСАНДР ЖУЛЬКОВСКИЙ, титулярный советник (старший письмоводитель сыскного департамента министерства внутренних дел) и по совместительству литератор (автор множества самых разнообразных сочинений)

ЗАПИСКИ ДЛЯ ПОТОМСТВА, НЕ ОЧЕНЬ ВЕСЁЛЫЕ, ПОРОЙ СТРАШНОВАТЫЕ, НО ЗАТО ВПОЛНЕ ДОСТОВЕРНЫЕ И ВО МНОГИХ ОТНОШЕНИЯХ, УВЫ, ПОУЧИТЕЛЬНЫЕ (текст составлен в 1867-м году; отредактирован публикатором в 2012-м году)

ПАПКА № 13

Во время Крымской войны государь, возмущённый всюду обнаруживающимся хищением, в разговоре с наследником выразился так:

– Мне кажется, что во всей России только ты да я не воруем.

(Из рассказа А. Я. Бутковой).

Наместник Кавказа князь Александр Иванович Барятинский в отпуск свой прибыл в Санкт-Петербург.

Я пригласил князя к себе на ужин.

Среди вопросов, заданных мною, был, в частности, и такой:

– Князь, вы достигли замечательных успехов в покорении Кавказа, но, сколько мне известно, в администрации вашей господствуют воровство, взяточничество, лихоимство. Отчего вы это терпите?

Барятинский отвечал с присущим ему бесстрашием:

– Будешь искать умных людей, останешься с одними дураками.

(из дневника императора Александра Второго).

Глава первая. Повествующая об одном загадочном военно-судном деле

Петербургскую публику озадачить крайне затруднительно, почти что и невозможно, пожалуй.

Петербургская публика – она ведь привыкшая едва ли не ко всему, к самым невообразимым, фантастическим вывертам властей предержащих. Безо всякого сомнения, особливо касается сие замечаньишко моё царствования незабвенного нашего государя Николая Павловича.

Его Величество не просто отличался натурою совершенно бешеной (от чокнутого батюшки своего), неумеренно злопамятной и мстительной, беспощадной, ибо при этом полностию уверен был, опять же от батюшки своего, в собственной исключительной справедливости, будучи буквально помешанным на идее справедливости. В общем, компот получался весьма и весьма опасным, даже взрывоопасным для окружающих.

Однако же в первую неделю февраля 1853-го года, даже ко всему привыкшей петербургской публике пришлось-таки поизумляться вдоволь.

Судите сами, любезные читатели и читательницы мои, хотя, конечно же, чтобы понять, что происходило при Николае Павловиче, как у всех поджилки тряслись от его «справедливости», надобно было, конечно, там находиться, в том обуянном страхом Петербурге. Однако же приступаю к повествованию.

5-го февраля было затеяно весьма обширное военно-уголовное следствие, и длилось оно до вечера шестого февраля. Скорости какие-то истинно лошадиные, а не человеческие, даже для молниеносного на расправу Николая Павловича. Уж очень не терпелось в тот раз государю, пришедшему в совершенное неистовство.

Да, за два дня виновные были определены. Но при этом главный фигурант дела ускользнул ещё 1-го февраля, и ускользнул на веки вечные, что только усиливало многократно государево бешенство, ибо делало невозможным полное и абсолютное торжество справедливости, к коему неизменно стремился Николай Павлович.

Но ведь при всём своём ужасающем самовластии, государь так и не стал патроном Ангела Смерти.

А главный фигурант дела, о коем настоящая речь впереди, просто вдруг помер, а точнее не просто, а со страху, по всей видимости. Ну как же тут государю не прийти в полнейшее неистовство супротив такой несправедливости?

А кого же тогда подозревали и обвиняли, чьи вины выясняли, ежели главный фигурант вдруг совершенно определённым образом улетучился, в нарушение всех государевых ожиданий и предположений о скорейшем торжестве справедливости?

Ну как тут не прийти в неистовство, и особливо такой вспыльчивой и вместе сверхсправедливейшейнатуре, как Его Императорское Величество?!

К тому же надобно непременно помнить: ежели чего и ненавидел государь сей столь люто, так именно казнокрадство, буквально снедавшее его Россию.

И ежели кого государь Николай Павлович и мечтал казнить, уничтожить, стереть в прах земной в первую очередь, так это предателей короны, а потом сразу же и воров, разграбляющих его империю и являющихся также в некотором роде государевыми изменниками.

Итак, ежели наиглавнейший виновник сумел ускользнуть, то кого же тогда в военно-ссудной комиссии, возглавлявшейся генералом-фельдмаршалом Паскевичем, князем Эриванским, подвергли уголовному преследованию?

Вопросец данный весьма немаловажный, и даже неизбежный, как мне неминуемо представляется – в самом деле, кого?

В открывшемся 4-го февраля 1853-го года следствии обвиняли в том наиспешнейшем расследовании не кого-нибудь, а самых всамделишных генералов и даже одного адмирала. Такого прежде не бывало даже при самом Николае Павловиче. Даже в мятеже 14-го декабря среди обвиняемых щеголяли в основном поручики да прапорщики, встречались полковники да подполковники, попались и два генералишки. Но так, чтобы судили одних генералов и адмирала – такого сроду не бывало!

В общем, было-таки чему изумляться ко всему как будто привыкшей петербургской публике. Но погодите – это ещё не все.

Ежели главный виновник ускользнул от наказания, то за что же был объявлен розыск в отношении почтеннейших генералов и одного адмирала? А обвиняли их в недостаточном усердии, в том, что отъявленных негодяев, воров хитроумных, за шкирку сии генералы не схватили.

И что же, по окончании следствии состоялся суд? Дело и в самом деле дошло до суда?

Да, дошло, и причём мгновенно, можно сказать. Суд состоялся уже 9-го февраля, то бишь чрез два дня по окончании стремительного двухдневного же следствия.

И заслуженные генералы, вкупе с одним адмиралом, понесли наказание. Самое что ни на есть всамделишное. Хотя по-настоящему пострадал лишь один из генералов, герой многих боевых кампаний, прославившийся ещё в войнах и с Наполеоном Бонапартом.

Да, было от чего ко всему привыкшим петербуржцам стать вдруг очень даже озадаченными.

Генералов скопом начали судить за… недогадливость. И было приговорено, дабы они (в совокупности) вернули в казну один миллион двести рублей серебром.

Отчего была указана именно данная сумма – об этом разговор впереди.

И отчего вдруг государь Николай Павлович стал преследовать недогадливых генералов, не могущих распознавать армейских казнокрадов – об этом тоже предстоит разговор. И уверяю: разговор будет наискрупулёзнейший. Но до него покамест далеко.

Итак, милостивые государи и всемилостивейшие государыни, 9-го февраля 1853-го года, в стольном граде Санкт-Петербурге состоялся военный суд, и длился он ровно один день, коий пролетел как единое мгновение. Суд над почтеннейшими российскими генералами и одним адмиралом. Причём все обвиняемые были членами комитета раненых и инвалидов при военном министерстве (комитет сей был учреждён по завершении войн с Наполеоном Бонапартом).

Строго говоря, в феврале 1853-го года военному суду был предан весь комитет в полном составе – опять же случай беспрецедентный для Российской империи того времени; да и для других времён.

Это был самый настоящий скандал, и преграндиозный, скажу я вам откровенно.

По распоряжению государя был арестован комитет военного министерства. И потом уже только было наряжено следствие.

И все члены комитета о раненых в той или иной степени подверглись наказанию, в том числе и тюремному. Ну, слыханное ли дело? Это всё же комитет военного министерства, управляемый высшими офицерами, полководцами нашими, в боевых сражениях доказавшими верность свою престолу.

Тут уж и ко всему как будто привыкшая петербургская публика закипела и задрожала даже. Воображение ко многому привыкших столичных жителей на сей раз было весьма сильно взбудоражено, и не на шутку.

«А уж не хватил ли на сей раз Николай Павлович лишку? Не перегнул ли палку строгий наш государь?» – стали поговаривать в столичном обществе.

И ещё судачили тогда, самые неумеренные прогнозы делая; вот некоторые из сих прогнозов:

«Ежели Николай Павлович засудил целый комитет военного министерства, то что же будет дальше?! Неужто пойдёт Его Величество и другие генеральские головы сносить?»

Но дальше, увы, ничего подобного не происходило в столице империи российской, и в области собственно военного управления.

Надобно признать, к величайшему сожалению моему, что то был всего лишь эпизодец, вызванный наисильнейшим приступом императорского безудержного гнева.

Борьба с военным казнокрадством была после этого оборвана, хотя я лично не сомневаюсь, что строгий государь наш отличнейшим образом был осведомлён в следующем.

Безобразия отнюдь не иссякли, а наоборот, продолжают неукоснительно и беззастенчиво твориться: более того – нарастают подобно снежному кому.

Да махнул, как видно, рукой император, догадался, что из начальничков российских любви страстной к казённым суммам никак не вытравить. Или недосуг Николаю Павловичу стало – забот-то у него было немеряно; забот невпроворот, можно сказать. Ещё бы! Такой громаднейшей империей управлять!

Строго говоря, всё началось и окончилось скандальнейшим делом комитета о раненых. Но страху на генералов государь-таки навёл, что, однако же, следует признать, вовсе не оберегло нас от страшной, позорной крымской кампании.