Книга вторая

Когда господь нашъ достигъ восемнадцати лет, царь приказалъ построить для него три великолепныхъ дома; одинъ теплый, для зимы, былъ сложенъ изъ правильно отесанныхъ бревенъ и обшитъ кедромъ; другой прохладный, для летнихъ жаровъ, былъ весь изъ мрамора, и третий изъ кирпича, выложенный синими черепицами, предназначался для весны. Дворцы эти называлисъ: Субха, Сурамма и Рамма.

Вокругъ нихъ цвели прелестные сады, журчали быстрые потоки, раскидывались благоухающия рощи съ изящными беседками и красивыми полянами. Тамъ могъ нагуляться Сиддартха вволю и каждый часъ могъ онъ встречать новыя для него удовольствия. Много провелъ онъ тамъ счастливыхъ дней юности, – поры, когда молодая кровь быстро струится по жиламъ, но тень раздумья не покидала его, подобно туче, омрачающей серебристую гладь озера.

Царь, заметивъ это, созвалъ своихъ министровъ:

– Вспомните, – сказалъ онъ, – что говорилъ старый риши, а также и то, что предсказали ранее снотолкователи: этотъ юноша, более дорогой для меня, чемъ кровь моего сердца, будетъ великимъ государемъ, онъ сокрушитъ всехъ враговъ, онъ будетъ царемъ надъ царями! Эти слова запечатлелись въ сердце моемъ! Или, можетъ быть, онъ изберетъ печалъный и смиренный путь самоотречения и благочестивыхъ страданий, станетъ стремиться къ неизвестному благу, потерявъ все, что стоитъ хранить. Къ этому пути обращаетъ онъ жадные взоры среди великолепий моихъ дворцовъ… Вы мудры, посоветуйте мне, какъ удержать его на той гордой стезе, по которой онъ долженъ идти, чтобы исполнить все предзнаменования, обещавшия ему власть надъ миромъ, если онъ не презритъ власть. Старейший изъ министровъ произнесъ:

– Великий государь! Любовь исцелитъ этотъ легкий недугъ. Надобно, чтобы чары женщины пленили сердце царевича. Благородный юноша еще не знаетъ, что такое красота, что такое глаза, заставляющие насъ забывать небо, что такое поцелуй благоуханныхъ устъ. Окружи его очарователъными женщинами, прелестными участницами игръ! Мысль, которую не сковать железными цепями, легко можно связать женскимъ волосомъ!

Все советники одобрили это мнение, но царь сказалъ:

– Мы можемъ отыскать для него женщинъ, но, ведь, любовь выбираетъ не чужими глазами. Мы окружимъ его цветникомъ красавицъ, чтобы онъ могъ сорвать любой цветокъ, а онъ улыбнется и отвернется отъ неизведаннаго имъ наслаждения.

Тогда проговорилъ другой:

– Колеблется стрелокъ, прежде чемъ спуститъ нацеленную стрелу. Царевича, какъ и менее высокихъ существъ, очаруетъ одна женщина, одно лицо блеснетъ ему райской красотой, одинъ образъ представится ему прелестнее утренней зари, пробуждающей миръ. Сделай, какъ я скажу тебе, государь! Устрой праздникъ, и пусть на немъ все молодыя девушки твоего царства состязаются въ красоте и телесныхъ упражненияхъ, обычныхъ въ земле Сакьевъ. Пусть царевичъ раздаетъ награды красавицамъ, и когда прелестныя победительницы будутъ проходить мимо него, мы заметимъ, которая изъ нихъ прогонитъ облако печали съ нежнаго чела его. Такимъ образомъ предметъ любви будетъ избранъ глазами любви, и мы заманимъ царевича въ сети счастья.

Советъ быль принятъ. Назначили день и разослали глашатаевъ сзывать всехъ молодыхъ, красивыхъ девушекь во дворецъ на состязание. Царевичъ долженъ былъ оделять ихъ дорогими подарками, но самый дорогой отдать победительнице. На этотъ призывъ девушки Капилавасту толпами направились къ воротамъ дворца. Все оне гладко причесали и перевязали свои черные волосы, подкрасили сурьмой ресницы, омылись свежей водой, облились благовониями. Все оне надели самыя нарядныя платья и шали, разрисовали пурпуромъ нежныя руки и ноги, и ярко подкрасили знаки, отмечавшие ихь лбы^[4].

Чудное зрелище представляли эти молодыя индианки, проходившия мимо трона съ опущенными въ землю черными глазами. Когда оне увидели царевича, трепетавшия сердца ихъ забились благоговениемъ не къ его высокому сану, а къ тому безстрастному спокойствию, которое возвышало его надъ всеми ими. Оне принимали дары съ опущенными ресницами, не осмеливаясь поднять на него глазъ. Когда народъ приветствовалъ красавицу, более другихъ достойную царской улыбки, она, робкая какъ антилопа, едва касалась его милостивой руки и спешила скрыться въ толпе подругъ, страшась заслужить предпочтение того, кто казался слишкомъ божественнымъ и высокимъ, слишкомъ святымъ, слишкомъ возвышеннымъ надъ ея миромъ. Такъ проходили, одна за другой, вереницы прелестныхъ девушекъ, лучшихъ цветовъ города. Уже прошли последния, все подарки были розданы, когда позади всехъ явилась молодая Ясодхара. Придворные, стоявшие около Сиддартхи, заметили, что царевичъ вздрогнулъ при приближении лучезарной красавицы. Станъ богини, походка Парвати, глаза – что глаза лани въ весеннюю пору, лице, очарование котораго не изобразить словами – она одна посмотрела прямо въ глаза юноше, она стояла предъ нимъ, скрестивъ руки на груди, не склоняя гордой головы.

– Найдется-ли подарокъ и для меня? – спросила она и улыбнулась.

– Я роздалъ все подарки, – отвечалъ царевичъ, – но взаменъ ихъ, любезная сестра, чьей красой гордится нашъ городъ, возьми вотъ это!

И онъ снялъ съ шеи изумрудное ожерелье и обвилъ зеленою цепью ея смуглый станъ; глаза ихъ встретились и пламя любви вспыхнуло въ ихъ сердцахъ.

Много летъ спустя, во время полнаго просветления, ученики спросили господа Будду, почему, при первомъ же взгляде на девушку изъ рода Сакьевъ, такъ загорелось сердце его, и онъ отвечалъ:

– Мы не были такъ чужды другъ другу, какъ это казалось и намъ самимъ, и всемъ посторонними. Въ давнопрошедшие века, сынъ одного охотника игралъ съ лесными девами у истоковъ Ямуны, тамъ, где стоитъ Нандадеви; они бегали взапуски среди елей, словно зайцы на вечерней заре, а онъ былъ у нихъ судьей, – одной онъ далъ венокъ изъ астръ, другой – изъ длинныхъ перьевъ фазана, третьей – изъ еловыхъ шишекъ. Но та, которая прибежала последнею, казалась ему первою. Ей подарилъ юноша ягненка ручной козули и свою любовь. Много счастливыхъ летъ прожили они въ лесу, въ лесу же пришла къ нимъ и смерть, и даже она не разлучила ихъ. Знайте, какъ после бездождья прорастаетъ семя, много летъ лежавшее скрытымъ въ земле, такъ добро и зло, горе и радость, ненависть и любовь, все давно прошедшия дела возрождаются вновь, принося светлые или темные листья, сладкие или горькие плоды. Сынъ охотника – то былъ я, дева лесовъ – она. Колесо рождения и смерти свершило свой оборот и то, что было когда-то, должно снова повториться!

Но те, которые наблюдали за царевичемъ во время раздачи подарковъ, видели и слышали все, и обо всемъ донесли царю; они разсказали, какъ разсеянно сиделъ Сиддартха, пока не явилась дочь Супрабудды, Ясодхара; какъ при первомъ взгляде на нее онъ изменился; какъ они смотрели другъ на друга; какъ онъ отдалъ ей драгоценное ожерелье и какъ красноречивы были ихъ взоры. Добрый царь улыбнулся.

– Мы нашли приманку, – сказалъ онъ, – подумаемъ теперь, какъ намъ заставить сокола спуститься ради нея съ облаковъ. Надо послать пословъ просить для моего сына руки этой девушки.

Но, по обычаю Сакьевъ, юноша, сватаясь за красивую, достойную любви, девушку изъ благороднаго дома, долженъ былъ прежде всего вступить въ состязание со всеми ея прочими женихами. Отъ этого обычая не могли отступать сами цари. И потому отецъ девушки сказалъ:

– Доложите царю: за мою дочь сватается много князей изъ ближнихъ и дальнихъ стран; если сынъ твой сумеетъ лучше ихъ натягивать лукъ, владеть мечемъ и скакать на коне; если ему удастся превзойти всехъ ихъ во всемъ, тогда и для насъ онъ будетъ всехъ приятнее. Но какъ это можетъ быть, если онъ ведетъ жизнь отшельническую?

Опечалилось сердце царя: напрасно было сыну его свататься за прелестную Ясодхару, не могъ онъ состязаться съ Девадаттой – первымъ стрелкомъ, съ Арджуной, укротителемъ самыхъ свирепыхъ коней, съ Нандой, владеющимъ мечемъ какъ никто.

Но царевичъ тихо улыбнулся и молвилъ: – Всему этому и я учился; возвести, что сынъ твой готовъ состязаться со всякимъ, кто пожелаетъ! Надеюсь, что я не потеряю мою возлюбленную въ этой борьбе!

Тогда царь велелъ возвестить, что на седьмой день царевичъ Сиддартха приглашаетъ всякаго, кто желаетъ, состязаться съ нимъ во всехъ воинскихъ упражненияхъ; Ясодхара будетъ наградой победителя.

Въ седьмой день все благородные Сакьи изъ городовъ и селъ собрались на майданъ.

Ясодхара прибыла туда же со своими родными; ее везли, какъ невесту, съ музыкой, въ пестро-украшенномъ паланкине, запряженномъ золоторогими быками, убранными цветами.

Женихами ея объявились Девадатта, юноша царской крови, Нанда и Арджуна, оба благородного происхождения – цветъ молодежи.

Церевичъ подъехал на своемъ беломъ коне, Кантаке, и конь заржалъ при виде такого множества чужихъ, незнакомыхъ людей. Сиддартха также смотрелъ съ изумлениемъ на весь этотъ народъ, стоявший по рождению гораздо ниже трона, живший и питавшийся иначе, чемъ царь, и въ то-же время испытывавший, быть можетъ, одинаковыя съ царемъ радости и страдания. Но когда царевичъ увиделъ прелестную Ясодхару, светлая улыбка осенила лице его, онъ придержалъ шелковые поводья, спустился с широкой спины Кантаки на землю и вскричалъ:

– Тотъ не достоинъ этой жемчужины, кто не превзойдетъ всехъ! Пусть мои соперники покажутъ, не былъ ли я слишкомъ дерзокъ, притязая на ея руку!

Тогда Нанда предложилъ состязание въ стрельбе из лука; онъ далеко поставилъ свой медный барабанъ, Арджуна сделалъ тоже, а Девадатта поставилъ свой еще дальше, царевичъ же Сиддартха попросилъ поставить свой барабанъ такъ далеко, что онъ казался не больше раковины. И они спустили стрелы: Нанда прострелилъ свой барабанъ, а Арджуна – свой, а Девадатта метко-пущенной стрелой попалъ въ оба значка своей мишени, такъ что все присутствовавшие приветствовали его криками восторга, а прелестная Ясодхара опустила золотое покрывало на испуганные глаза, чтобы не видеть, какъ промахнется царевичъ, а онъ, онъ схватилъ лукъ изъ лакированнаго камыша, съ тетивой изъ сухожилий, скрепленныхъ серебряной проволокой, тотъ лукъ, что могли согнуть лишь руки силача, иовертелъ его, тихо улыбаясь, и натянулъ тетиву такъ, что оба конца – сошлись и толстое древко лопнуло.

– Это игрушка, не съ этимъ бороться за любовь! – сказалъ онъ. – Нетъ ли у кого лука более пригоднаго для благородныхъ Сакьевъ?

– Въ храме съ давнихъ поръ хранится лукъ Синхахану, – отвечали ему, – никто не могъ до сихъ поръ натянуть его, или, натянувъ, спустить!

– Принесите мне, – вскричалъ онъ, – это оружие, достойное воина!

Ему принесли древний лукъ, кованный изъ блестящей стали, съ золотой оправой по обоимъ концамъ, согнутымъ на подобие роговъ буйвола. Дважды попробовалъ Сиддартха крепость его на своемъ колене и затемъ сказалъ:

– Пустите-ка стрелу изъ этого лука, братцы! Но ни одинъ изъ нихъ не могъ согнуть ни на палецъ упрямый лукъ. Тогда, слегка нагнувшись, царевичъ согнулъ лукъ безъ усилия вложилъ крюкъ въ зарубку и такъ сильно натянулъ тетиву, что она, подобно крылу орла, разсекающаго воздухъ, издала громкий, чистый звукъ.

– Что это такое? Что за звукъ? – спрашивали немощные, оставшиеся въ этотъ день дома.

– Это звукъ лука Синхахану, – отвечали имъ, – царевичъ натянулъ его и готовится выстрелить.

Онъ выбралъ крепкую стрелу, прицелился и спустилъ ее. Меткая стрела взвилась къ небу, пронизала барабанъ, стоявший далее всехъ, но не остановилась въ своемъ полете, а пронеслась дальше по равнинам и скрылась изъ глазъ.

После этого Девадатта предложилъ состязание на мечахъ; онъ разсекъ пальмовое дерево въ шесть пальцевъ толщины, Арджуна – въ семь, а Нанда – въ девять; рядомъ стояло дерево съ двумя сросшимися стволами, мечъ Сиддхартхи разсекъ его однимъ молниеноснымъ ударомъ, ударомъ такимъ меткимъ и ловкимъ, что подрубленные стволы продолжали стоять неподвижно, и Нанда вскричалъ: «онъ промахнулся!» И Ясодхара снова задрожала при виде прямо стоявшихъ деревьевъ. Но вотъ боги воздуха, наблюдавшие за всемъ, подули легкимъ южнымъ ветеркомъ, и обе зеленыя вершины, метко-разсеченныя, упали на песокъ.

После этого привели коней, породистыхъ, ретивыхъ, и три раза объехали соперники кругомъ майдана, перегоняя другъ друга, но белый Кантака оставлялъ далеко за собою самыхъ лучшихъ скакуновъ, онъ несся такъ быстро, что пока клокъ пены долеталъ изъ его рта до земли, онъ пробегалъ уже расстояние, равное длине двадцати копий. Но тутъ Нанда сказалъ: