Часть первая

Глядя в окно

Первое, что я «хакнул» в своей жизни, – это время отхода ко сну.

Несправедливо, когда родители принуждают тебя ложиться спать раньше, чем отправляются сами, и даже раньше, чем ляжет спать моя сестра, а я еще даже не почувствовал усталости. Это и была та самая первая маленькая несправедливость в жизни.

Многие вечера из первых двух с чем-то тысяч вечеров в моей жизни заканчивались актами моего «гражданского неповиновения»: ревом, криком, уговорами – до тех пор, пока в 2193-ю ночь, когда мне исполнилось шесть лет, я не отыскал непосредственный выход из положения. Старшие, как всегда, не были заинтересованы в реформах, но и я не вчера родился. Наступил один из самых лучших дней в моей юной жизни – с друзьями, гостями и даже с подарками. Ужасно не хотелось, чтобы день рождения кончался – и только потому, что все разойдутся по домам. Поэтому я потихоньку перевел все часы в доме на несколько часов назад. С таймером микроволновки все оказалось просто, с кухонной плитой – не очень, разве что до нее было легче дотянуться.

Когда родители – в своем безграничном неведении – ничего не заметили, я просто помешался от собственного могущества и начать прыгать и скакать по комнате. Я – повелитель времени, и меня никогда больше не отправят спать! Я обрел свободу. И в конце концов уснул на полу, все-таки повидав перед этим солнечный заход 21 июня – дня летнего солнцестояния, самого долгого дня в году. Когда я проснулся, все циферблаты в доме вновь показывали время в соответствии с отцовскими ручными часами.

Если бы кто-нибудь сегодня озадачился тем, чтобы завести ручные часы, то как бы он проверил точное время? Если поступать так, как поступают большинство, то вы выставите время, сверившись со своим смартфоном. Но если вы всмотритесь в свой мобильник, я имею в виду внимательно всмотритесь и глубоко вникните во все его меню и настройки, то внезапно до вас дойдет, что «время настроено автоматически». Ваш телефон бесшумно – и незаметно – нет-нет да и сделает запрос вашему же провайдеру сетевых услуг: «Эй! Как там со временем?» А эта сеть, в свою очередь, обратится к более масштабной сети – и так далее, через массу вышек и проводов, пока запрос не достигнет одного из истинных повелителей времени: сервера точного времени. А тот, в свою очередь, сверится с атомными часовыми механизмами, которые хранятся в таких местах, как Национальный институт стандартов и технологий США, Швейцарский федеральный институт метеорологии и климатологии и Национальный институт информационных и коммуникационных технологий Японии. Этот большой, невидимый глазу путь, совершаемый в долю секунды, объясняет, почему вы не видите на дисплее своего мобильника всякий раз, когда вы подзаряжаете батарейку, мигающее 12:00.

Я родился в 1983 году, в конце эпохи, когда люди еще заводили свои часы самостоятельно. В том же году Министерство обороны США разделило внутреннюю систему взаимосвязанных компьютеров пополам, сделав одну половину сетью для обслуживания нужд оборонного ведомства, названную MILNET, и другую – сетью для широкой публики, известную под названием Internet. До конца года новые правила разграничили это виртуальное пространство, породив систему доменных имен (DNS), которой мы пользуемся и поныне: все эти. gov,mil,edu и, разумеется, com, а также интернет-коды стран, розданные всему остальному миру:.uk,de,fr,en,ru и так далее. Причем у моей страны (как и у меня лично) было преимущество: собственный двухбуквенный код с краю интернет-адреса^[6]. До создания World Wide Web, или Всемирной паутины, было еще шесть лет и еще около девяти, прежде чем мои родители приобрели компьютер и модем, чтобы к ней подключиться.

Конечно, Интернет не составляет единого целого, хотя нас постоянно тянет считать его таковым. Техническая реальность, однако, состоит в том, что в глобальном кластере взаимосвязанных коммуникационных сетей ежедневно возникают все новые сети, которыми вы (и еще около трех миллиардов человек – то есть в районе 42 % населения Земли) пользуетесь постоянно. Тем не менее я буду использовать этот термин в предельно широком смысле, подразумевая под словом «Интернет» всеохватывающую сеть сетей, соединяющих большинство компьютеров всего мира друг с другом посредством набора общих протоколов.

Здесь вы, конечно, можете заволноваться, что не знаете каких-то непонятных протоколов, с которыми контактирует ваш компьютер, но на самом деле все мы пользуемся ими – и даже не одним. Будем считать протокол чем-то вроде языка для машин, теми общими правилами, которыми те руководствуются, чтобы понимать друг друга. Если вы примерно моего возраста, вы наверняка помните, как набирали http в начале адресной строки вашего веб-браузера. Тем самым происходит переадресация на протокол передачи гипертекста – язык, который необходим для доступа во Всемирную паутину, в это громадное собрание не только текстов, но и аудио-, и видео-сайтов – таких как Google, YouTube и Facebook. Проверяя электронную почту, вы каждый раз пользуетесь протоколами IMAP^[7], или SMTP^[8], или POP3^[9]. Пересылка файлов происходит через Интернет с использованием протокола FTP^[10]. А что касается процедуры установки времени на вашем телефоне, о чем я говорил раньше, то все изменения вносятся через протокол NTP^[11].

Все вышеупомянутые протоколы являются прикладными и образуют одну семью среди мириад прочих, имеющихся в Сети. К примеру, чтобы данные одного из этих прикладных протоколов прошли через Интернет и достигли вашего персонального компьютера, ноутбука или телефона, они прежде всего должны быть «упакованы» средствами одного из протоколов, предназначенных для транспортировки, – совсем как обычная «черепашья» почта предпочитает, чтобы вы посылали свои письма или посылки в конвертах и коробках стандартных размеров. Протокол TCP^[12] применяется для маршрутизации, среди прочих прикладных задач, веб-страниц и электронной почты. Протокол UDP^[13] нужен для маршрутизации более времязависимых, более оперативных данных, в таких прикладных программах, как Интернет-телефония или прямой эфир.

Любая попытка перечислить все многочисленные, многоуровневые функции того, что в моем детстве звалось «киберпространством», Сетью, Информационным хайвеем^[14] и т. д., в любом случае будет неполной, но суть такова: все перечисленные протоколы дают нам способ оцифровать и всунуть в Сеть практически все, что нельзя съесть, выпить, надеть на себя или использовать в качестве крыши над головой. Интернет вошел в нашу жизнь такой же неотъемлемой ее частью, как воздух, через который, кстати, осуществляется немало его коммуникаций. А еще – нам не устают повторять, что наши социальные сети постоянно побуждают нас постить что-то такое, что выставляет нас в неблагоприятном свете и может нас скомпрометировать. А ведь оцифровать информацию – это значит увековечить ее в формате, который сохранит написанное навсегда.

И вот что поражает меня, когда я в мыслях возвращаюсь в свое детство, и в частности в те первые девять лет, которые прошли без Интернета: я не могу ручаться за все воспоминания о происходившем тогда, поскольку полагаюсь только на свою память. Больше те данные нигде не сохранились. Когда я был ребенком, фраза «незабываемые впечатления» еще не была пугающе буквальным технологическим описанием. Нет, она несла в себе исполненный чувства метафорический посыл к поиску смысла: первые слова, первые шаги, первый выпавший зуб, первая поездка на велосипеде…

Мое поколение было последним в Америке и, наверное, в мировой истории вообще, для которого все так и было. Последнее «неоцифрованное» поколение, чье детство еще не хранилось в «облаке». Наше детство по большей части застревало в аналоговом формате вроде рукописных дневников, поляроидов и VHS-кассет – артефактов осязаемых и несовершенных, которые со временем портятся и могут быть безвозвратно утрачены. Мои школьные контрольные выполнены карандашом и ластиком, безо всякого подключенного к Сети планшета, который запечатлел бы мои удары по клавиатуре. Мои подростковые увлечения не отслеживались недремлющим оком «умного дома». Они остались в виде зарубок перочинным ножом на древесине оконных рам в доме, где я вырос.

Мы жили в большом красивом доме из красного кирпича, окруженном небольшой лужайкой в тени кизиловых деревьев. Летом на ней пышно цвели белые магнолии, под которыми укрывались целые армии пластмассовых солдатиков: играя, я постоянно ползал с ними по траве. Дом имел необычную конструкцию: его главный вход находился на втором этаже, к нему вела массивная кирпичная лестница. На этом этаже располагались все жилые комнаты – кухня, столовая и спальни.

Над этим жилым пространством находился пыльный, затянутый паутиной, запретный чердак, служивший для хранения всякого хлама, в который, уверяла мама, наведывались белочки. Но отец утверждал, что там обитали оборотни и вампиры, готовые проглотить маленьких мальчиков, ежели они настолько глупы, чтобы забраться на чердак. Внизу у нас был более-менее обустроенный цокольный этаж, что для Северной Каролины было редкостью, особенно когда дом стоит так близко к побережью. Подвалы затапливало, и наш тоже был постоянно сырым, несмотря на постоянно работающую сушилку и дренажный насос.

К нашему переезду в этот дом к основному этажу сделали пристройку со стороны двора, и в ней разместилось несколько дополнительных помещений: постирочная, еще одна ванная, моя спальня и комната для отдыха с телевизором и тахтой. В моей спальне, там, где раньше была внешняя задняя стена дома, было окно, прежде выходившее во двор, и теперь сквозь него можно было видеть ту комнату.

Почти все время, пока мы с семьей жили в этом доме в Элизабет-сити, эта спальня была моей и окна в ней – тоже. И хотя у внутреннего окна были занавеси, они не особенно обеспечивали мне уединенность. Сколько я помню себя, моим любимым занятием было, отдернув занавеску, заглядывать в каморку. Иными словами, столько, сколько я себя помню, моим любимым занятием было шпионить.

Я шпионил за моей старшей сестрой Джессикой, когда ей разрешали лечь позже меня и она смотрела мультики, которые мне смотреть было еще рано. Я шпионил за мамой, Венди, которая садилась на кушетку, чтобы разобрать и сложить постиранное белье, а заодно послушать по телевизору вечерние новости. Но больше всего я шпионил за отцом – его звали Лон (или, на южный манер, Лонни). Он окапывался в «берлоге» в самые ранние предрассветные часы.

Отец служил в Береговой охране, хотя в то время я, конечно, не имел ни малейшего представления о том, что это значило. Помню, что иногда он ходил в форме, а иногда нет. Уходил из дома рано, приходил поздно и часто приносил новые гаджеты – вроде научного калькулятора TI-30 компании Texas Instruments, секундомера Касио на ремешке или динамика для домашней стереосистемы. Некоторые из них он мне показывал, а некоторые – прятал. Угадайте, какие меня интересовали больше.

Гаджет, сильнее всего поразивший мое воображение, появился ночью, после отбоя. Я уже лежал в постели и готовился уснуть, как вдруг услышал отцовские шаги в холле внизу. Я встал на кровати, слегка отдернул занавеску и стал наблюдать. Из загадочной коробки, похожей на обувную, отец достал напоминавший силикатный кирпич светло-коричневый предмет, от которого отходили, змеясь, черные провода – точь-в-точь щупальца какого-то глубоководного морского чудовища из моих ночных кошмаров!

Действуя не спеша, методически, отчасти в силу своей инженерской привычки всегда действовать именно так, отец распутал провода и протянул один из них поверх ворсистого напольного ковра, соединив заднюю стенку коробки с задней панелью телевизора. Потом он вставил другой кабель в розетку позади кушетки.

Вдруг экран телевизора осветился, а вместе с ним осветилось и лицо отца. Если бы все шло как обычно, он прилег бы на кушетку с бутылочкой содовой воды «Сандроп» и принялся бы смотреть, как на экране телевизора гоняют мяч футболисты. Но на этот раз все шло не так.

В один момент я сообразил – и то было самое поразительное открытие всей моей – пусть даже и очень короткой на тот момент – жизни: мой папа управлял тем, что происходило на экране телевизора.

Так я впервые столкнулся с Commodore 64, одной из первых домашних компьютерных систем, появившихся в продаже.

Тогда я, конечно же, не представлял себе, что такое компьютер. И тем более не знал, что делает с ним отец – играет или работает? Хотя он улыбался и на вид получал большое удовольствие, он полностью отдавался тому, что было на экране – с тем же пылом, с которым он всегда брался за любую механическую работу по дому. Я понимал лишь одно: что бы отец там ни делал, я хочу делать то же, что и он.

С того вечера, когда бы мой отец ни приходил в «берлогу», чтобы включить бежевую коробочку, я вставал на своей постели, отодвигал занавеску и внимательно следил за его приключениями. Однажды на экране появился падающий шарик, а внизу находилась горизонтальная доска. Отец должен был поднимать доску, чтобы ударить по шарику, отбросить его и разрушить целую стенку из разноцветных кирпичей: «Арканоид». В другой раз папа сидел перед целым экраном разноцветных кирпичей различной формы. Они постоянно падали, и в это время он передвигал их и расставлял так, чтобы они образовывали ровные ряды, которые тотчас же исчезали: то был «Тетрис».

Я был в полной растерянности, не понимая, что делает мой папа: он так развлекается или это часть его работы? Пока однажды я, глядя в окошко своей комнаты, не увидел, что он – летает.

Мой отец, который всегда восхищал меня тем, что показывал мне вертолеты, летящие над нашим домом с авиационной базы Береговой охраны, сейчас пилотировал собственный вертолет. Прямо у меня на глазах, не выходя из своей «берлоги»! Он стартовал с небольшой авиабазы под крошечным развевающимся американским флагом, взмыл в черное ночное небо, усыпанное мерцающими звездами, – и тут же рухнул на землю. Негромкий вскрик отца заглушил и мой вопль. Но только я подумал, что игре конец, как он начал все сначала, вновь оказавшись на маленькой базе с крошечным флагом и вновь стартуя с летного поля.

Игра называлась Choplifter! – восклицательный знак был частью ее названия, и впечатления от игры требовали этого восклицания. Она вызывала восторг и трепет. Снова и снова я наблюдал эти вылеты из нашей «берлоги» к плоскому диску пустынной луны. С вертолета стреляли, стреляли по вертолету – с вражеских самолетов и танков… Вертолет садился и снова взлетал, когда отец пытался спасти внезапно возникающую толпу людей, которых необходимо было перенести в безопасное место. Тогда сформировалось мое особенное детское представление об отце: он был героем!

Ликующий вопль, раздавшийся с кушетки в первый раз, когда малюсенький вертолет невредимым вернулся на базу, перенеся на себе всех крошечных человечков, оказался чересчур громким. Голова отца повернулась к окну, чтобы посмотреть, не разбудил ли он меня, – и тут он застал меня врасплох.

Я нырнул в постель,