Если смотреть издалека, то со времен Римской империи холм Монмартр почти не изменился. На протяжении столетий здесь произрастал виноград, за которым в Средние века ухаживали монахини; нынче же он в основном одичал или погиб, хотя в отдельных местах еще сохранились виноградники. Но одна приятная глазу перемена все же произошла: у самой вершины появилось несколько деревянных ветряных мельниц. Когда их громоздкие лопасти вращались, холм выглядел весьма живописно.

А вблизи становилось понятно, что на Монмартре царит хаос. Барон Осман не смог приручить его по причине крутизны склонов, и потому холм оставался наполовину сельским. В отдельных местах Монмартр как будто хотел принарядиться, однако оставил попытки на полпути: кривые улочки и крутые аллеи обрывались, превращаясь в тропинки между деревянными хижинами и лачугами, разбросанными как попало.

Посреди этого хаоса самой сомнительной репутацией пользовались трущобы на северо-западном склоне чуть пониже вершины. Их называли Маки. Это слово означает заросли кустарника, дикую местность или даже район притонов. Дом Гасконов был одним из самых презентабельных здесь: простой каркас, обшитый досками, венчался балкончиком на втором этаже, который придавал строению отдаленное сходство со швейцарским шале. Семья занимала верхний этаж, куда вела наружная лестница.

– Где вы искали? – спросил Тома, как только добрался до дому.

– Везде, – сказала мать. – И полиция приходила.

Она пожала плечами, давая понять, что полиция ей особых надежд не внушает. Месье Гаскон сидел в углу. Его коромысло лежало перед ним на полу. С виноватым видом он смотрел себе под ноги.

– А ты иди работай, – негромко сказала ему жена.

– Ничего, пусть подождут, – ответил он, хорохорясь. – Обойдутся без воды, пока не найдут моего сына.

И Тома догадался: отец считает, будто маленький Люк мертв.

– Вчера после обеда твоя тетя подарила Люку воздушный шар, и он отправился домой, – рассказала мать старшему сыну. – Но сюда так и не пришел. Никто из школы Люка не видел. Сначала один мальчик сказал, будто видел, но потом передумал. Может, кто-нибудь и знает что-то, но все молчат.

– Я пойду искать, – сказал Тома. – Какого цвета был шарик?

– Синего, – сказала мать.

Выйдя на улицу, Тома остановился. Сумеет ли он найти брата? Он внушал себе, что да. Обыскивать Маки заново не имело смысла. Под холмом городские окрестности тянулись дальше на север к пригороду Сен-Дени. Но насколько Тома знал, маленький Люк никогда не ходил в ту сторону. Школа, куда мать отдала Люка, и большинство известных мальчику мест располагались выше по склону. Тома туда и направился.

Сразу за Маки находился ресторанчик «Мулен де ла Галетт». На самом деле раньше это была одна из двух мельниц, которыми владела предприимчивая семья. Им пришло в голову устроить на первом этаже небольшой танцзал и при нем закусочную. Горожане приходили сюда выпить дешевого вина и насладиться сельским очарованием. Люк постоянно околачивался около этого заведения: пел клиентам песенки, за что они бросали ему монетки.

– Полиция уже побывала здесь, – сказал официант, подметавший пол. – Вчера вечером Люк к нам не заходил.

– У него мог быть синий воздушный шар.

– Никаких шаров тоже не было.

Тома обошел несколько улиц, останавливаясь то там, то здесь и расспрашивая прохожих, не видел ли кто мальчика с шариком днем ранее. Но напрасно. Трудно было не поддаться отчаянию, но он продолжал поиски. Через полчаса безрезультатных блужданий Тома вышел на большой плоский участок, с которого открывался вид на весь Париж. Здесь, за высоким деревянным забором, строили огромную базилику Сакре-Кёр.

Во время осады Парижа Тома было семь лет. Он помнил, как на холме стояли большие пушки, как за них сражались, как из Версаля прибыли правительственные войска и расстреляли коммунаров. Его отец старательно держался в стороне от неприятностей – или просто был слишком ленив. Но, как и большинство рабочих, он недолюбливал этот тяжеловесный триумфальный памятник католицизму, который решила воздвигнуть на вершине холма, над всем городом, новая консервативная республика. А вот Тома был зачарован базиликой – не столько ее религиозным смыслом, сколько размахом стройки.

Но сейчас, обводя взглядом огороженную площадку на вершине Монмартра, он не мог не испытывать леденящий страх.

Холм в основном был сложен из мягкой осадочной породы – гипса, а гипс обладает двумя свойствами. Во-первых, он постепенно растворяется в воде и потому является непрочным основанием для крупных строений. Во-вторых, при нагревании он теряет воду, после чего его легко превратить в порошок, из которого затем производят штукатурку. По этой причине люди веками рыли в недрах Монмартра карьеры, добывая гипс. Эти каменоломни со временем столь прославились, что белую штукатурку стали называть парижской.

А строители Сакре-Кёр, приступив к работе, скоро обнаружили, что почвы под будущим храмом не только мягкие, но и изъедены вдоль и поперек шахтами и туннелями – чему не стоило удивляться. Если огромное здание поставить прямо на землю, то весь холм неизбежно обрушится, а церковь окажется на дне колоссальной воронки.

Найденное решение было поистине французским: в нем изящная логика сочеталась с величием. Выкопали восемьдесят три шахты, каждая более тридцати метров глубиной, и заполнили их цементом. На эти мощные колонны легла крипта – огромная коробка, почти равная по высоте стоящей на ней, как на платформе, церкви. Только на этот этап ушло почти десять лет, и к моменту его завершения даже те, кто ненавидел стройку, говорили с насмешливым изумлением: «Не Монмартр поддерживает церковь, а церковь поддерживает Монмартр».

Каждую неделю Тома ходил смотреть, как продвигается строительство. Иногда какой-нибудь добродушный рабочий соглашался показать ему глубокие шахты и каменную кладку вблизи. Даже когда началась работа над самим храмом, строительная площадка представляла собой непролазное болото грязи, испещренное ямами и канавами. Теперь же, пока Тома стоял перед высоким забором, ему в голову пришла чудовищная мысль: а что, если тело его несчастного брата выбросили где-то на стройке? Может пройти не один день, прежде чем его обнаружат, а то и вообще могли уже засыпать чем-нибудь. Что, если Люка затащили в лабиринт туннелей и шахт? Попасть туда довольно легко, но, оказавшись внутри, найти выход почти невозможно. Неужели Люк сейчас там, внизу, в подземных полостях холма?

Нет, сказал себе Тома. Нельзя даже думать о таком. Люк жив. Он жив и ждет, когда его найдут. Все, что требуется сейчас, – это хорошенько подумать. Где он может быть?

Тома дошел до угла и остановился. Перед ним внизу лежал весь Париж. Сияли кое-где золоченые купола, вздымались над крышами шпили церквей. Выше всех тянулись башни собора Нотр-Дам на главном острове Сены. А над городом властвовало голубое небо, чистое и ясное. Небо молчало.

Парень попробовал помолиться. Но Бог и Его ангелы тоже безмолвствовали.

Так что пришлось Тома двигаться дальше без чьей-либо помощи, и он зашагал на запад по улице, огибающей холм. Люди здесь обитали более зажиточные, чем в Маки, с маленькими садиками вокруг домов. Потом дорога пошла вниз. По правую руку Тома показался высокий гребень, густо поросший кустами, а наверху тянулась огораживающая чей-то сад стена.

– Ш-ш-ш… Тома! – послышался шепот откуда-то сверху.

Молодой человек замер. Сердце чуть не выскочило из груди. Но как ни всматривался он в кусты, ничего не мог разглядеть.

– Ты один? – Это был голос Люка! – На улице никого нет?

– Никого, – ответил Тома.

– Я спускаюсь…

Через несколько секунд Люк уже стоял рядом с ним.

У них обоих были карие глаза. Но если Тома Гаскон был широк и коренаст, то его девятилетний брат был тонок и гибок. Черты загорелого лица молодого рабочего были прямыми и лаконичными, а его коротко остриженные каштановые волосы уже начинали редеть. Кожа его младшего брата была бледнее, волосы темнее и длиннее, нос с более выраженной горбинкой. Его можно было бы принять за итальянца. Эту внешность он унаследовал от бабушки по отцовской линии, которая приехала в Париж из Тулона.

Тома окинул брата быстрым взглядом: грязный и взлохмаченный, в остальном он был цел и невредим.

– Я голоден, – первым делом пожаловался Люк. Оказалось, что он прятался в кустарнике всю ночь. – Хотел дождаться вечера и спуститься с холма, чтобы встретить тебя, когда ты пойдешь с работы.

– Почему ты не пошел домой? Мать и отец страшно переволновались.

– Они сказали, что будут ждать меня. – Люк затряс головой. – Сказали, что убьют…

– Кто?

– Братья Далу.

– А-а.

Дело было серьезным. В Маки действовало несколько подростковых банд, но братья Далу отличались особой жестокостью. Если они пообещали убить Люка, то можно было не сомневаться, что его как минимум сильно изобьют. И они вполне были способны караулить жертву всю ночь.

– Чем ты им досадил? – спросил Тома.

– Тетя Лилли подарила мне шарик. Я шел по улице домой, а они мне навстречу. Антуан Далу сказал, чтобы я отдал ему шар. Я сказал «нет». Тогда Жан Далу ударил меня и забрал шарик.

– Что потом?

– Я огорчился и заплакал.

– И что?

– Когда они уходили, я швырнул в шар битую бутылку, и он лопнул.

– Зачем ты это сделал?

– Чтобы шар им не достался.

– Это было большой глупостью. – Тома покачал головой.

– Потом они бросились на меня, и Антуан Далу подобрал несколько больших камней, чтобы кинуть в меня, и я побежал. Один раз он в меня попал, в спину, но я все равно убежал. Только они не успокоились. Жан Далу крикнул мне вслед, что они убьют меня и что домой я живым не попаду. Поэтому я не приближался к дому. Но на тебя они не нападут. Побоятся.

– Я отведу тебя домой, – сказал Тома. – Но что будет дальше?

– Не знаю. Может, мне уехать в Америку и остаться там навсегда?

– Нет. – Тома не был согласен с таким планом. – Пойдем.

Как только Люк оказался дома и в безопасности, Тома снова отправился в путь.

Братьев Далу он нашел быстро. Малолетние разбойники околачивались на задворках своей хижины на другом краю Маки. Там были почти все: Антуан – ровесник Люка, с узким лицом хорька; Жан – более симпатичный на вид и на пару лет старше, главарь шайки; Ги – один из отпрысков семьи Нуар, кузен братьев Далу, подросток с унылым лицом, который злобно кусался в драке, и еще двое-трое их приятелей.

Тома взял быка за рога.

– Люку не следовало бросать в шар бутылку, – сказал он Жану Далу. – Но отбирать у него шар было некрасиво. – (Все молчали.) – В общем, – продолжал Тома, – делу конец, а брата моего оставьте в покое, или я рассержусь.

Жан Далу ничего на это не ответил, зато заговорил Антуан:

– Вот эта бутылка, которую бросил Люк. И она прилетит обратно, прямо ему в лицо!

Тома инстинктивно двинулся на маленького подонка, но в тот же миг Жан заорал:

– Бертран!

Дверь хижины распахнулась, и оттуда выскочил парень. Тома выругался про себя: он совсем позабыл о старшем из братьев.

Бертран Далу был ровесником Тома и время от времени нанимался поработать на стройки. Шевелюра его была сальной и запыленной, потому что мылся Бертран только в исключительных случаях. Он яростно воззрился на Тома, пока Жан взахлеб излагал жалобу:

– Его брат швырнул в Антуана разбитую бутылку, а теперь и он сам хочет ударить Антуана!

– Врун! – воскликнул Тома. – Мой брат всю ночь прятался, его искала полиция, потому что эти мальчишки пообещали, что убьют его! Я пришел сказать им, чтобы они его не трогали. Или вы хотите, чтобы вместо меня сюда пришла полиция?

Бертран Далу сплюнул. Не важно, на чьей стороне правда, и они оба это знали. На кону стояла честь. А в Маки вопросы чести решались лишь одним способом. Бертран начал двигаться по кругу, и Тома оставалось только последовать его примеру.

С Бертраном ему еще не приходилось драться, но, поскольку тот носил фамилию Далу, приемов от него стоило ждать самых грязных. Вопрос был в том, много ли он умеет?

Его первый выпад не отличался тонкостью. Бертран бросился вперед, выдвинул кулак в сторону лица Тома, чтобы заставить противника откинуть голову, и замахнулся ногой, целясь в пах. Но вместо того чтобы блокировать пинок коленом, Тома отскочил, поймал ногу Бертрана в верхней точке амплитуды и дернул на себя, так что старший Далу рухнул наземь. Но Далу был быстр. Тома едва успел пнуть его разок, а он уже опять вскочил на ноги.

Через мгновение они сцепились. Бертран пытался швырнуть Тома на землю, но тот держал равновесие и сумел нанести короткий сильный удар чуть пониже сердца, которой потряс парня достаточно, чтобы Тома смог произвести захват. Тома сжимал противника изо всех сил. Однако действовал он не очень осторожно, и Далу так сильно ударил его в глаз, что Тома разжал руки.

И вновь они медленно закружились друг против друга. В подбитом глазу Тома пульсировала кровь, скоро начнется отек. Нужно бы завершить драку побыстрее.

Следующий ход Бертрана был хитрее. Набычив лохматую голову, он опять наскочил на Тома, словно намеревался боднуть его в живот и сбить с ног. Только в последний миг Тома увидел, как к его лицу метнулась рука с двумя вытянутыми пальцами, – попади она в цель, он остался бы без глаз. Тома молниеносно закрыл лицо кулаком, и пальцы Бертрана с размаху воткнулись в его костяшки.

Наблюдая за перекосившей лицо Далу гримасой, Тома гадал, что последует. Ему не пришлось долго пребывать в неведении: рука Бертрана вдруг исчезла в кармане. Тома видел, как рука врага начинает обратное движение, и знал, что это означает. Если он не хочет, чтобы дело приняло действительно скверный оборот, то у него есть всего секунда и нет права на ошибку. Рука вновь появилась из кармана. Блеснуло лезвие.

Тома нанес удар ногой. Слава богу, двигался он быстро. Рука Далу дернулась, и лезвие взвилось в воздух. С криком боли Бертран поднял глаза, следя за полетом ножа. И это предопределило исход драки.

Пора было заканчивать. Еще один пинок – хороший такой, точный. С идеальной скоростью и координацией Тома нанес удар. Тяжелый рабочий ботинок впился в пах Бертрана с такой сокрушительной мощью, что старший из братьев Далу подлетел в воздух и на мгновение завис там, словно тряпичная кукла, после чего упал.

Тома обошел вокруг него, готовый добавить, но это было излишне. Посрамленный Бертран Далу лежал без движения.

Все закончилось. Порядок – или то, что подразумевалось под этим словом в Маки, – был восстановлен. Банда Далу больше не будет приставать к его младшему брату.

В тот вечер в семействе Гаскон царило счастье. Когда Тома вернулся днем домой, мать запричитала над его глазом, который заплыл уже почти наполовину. Но отец все понял.

– Вопрос решен? – спросил он и, получив в ответ утвердительный кивок, больше ни о чем не расспрашивал.

Потом мать объявила, что приготовит на вечер что-нибудь вкусное, и ушла вместе с Николь на рынок. Люк прилег поспать несколько часов.

К концу дня их жилье наполнилось головокружительным запахом рагу, и они сели за стол раньше обычного. Ужин удался на славу. Луковый суп, хоть и считался пищей бедняков, был бесподобен, а свежие багеты благоухали и хрустели. Рагу мадам Гаскон обычно готовилось из свиных ног, овощей и тех приправ, что находились у нее в буфете, и представляло собой дешевое, но сытное блюдо. Но в этот день в соусе, густом как никогда, попадались даже кусочки говядины. На десерт мать побаловала их и камамбером, и козьим сыром, и зрелым грюйером, и запивалось все дешевым красным вином.

Люк совсем оправился после своего приключения и так искусно изобразил перед семьей Антуана Далу, что они хохотали до слез. Тома потом поведал о своей беседе с месье Эйфелем и о том, что́ инженер рассказал ему о статуе Свободы. И тут Люк снова заявил:

– Я хочу жить в Америке.

Это было встречено протестами.

– Как же ты будешь там один, без нас? – спросила его мать.

– И вы все со мной поезжайте, – сказал Люк.

Но больше никому в Америку не хотелось.