– О чем ты?

– Маньчжурские императоры заставляют всех носить косы. В знак подчинения. Маньчжурские кланы живут себе припеваючи, а ханьцы за них пашут. Позор!

Мэйлин посмотрела на него в ужасе. Он захотел под арест? А потом ей пришла на ум страшная мысль.

– Ньо, ты вступил в ряды «Белого лотоса»?!^[16]

Мужчина мог вступить во множество обществ, от респектабельных городских советов до преступных банд головорезов. Так было по всему Китаю. Ученые собирались вместе и читали стихи, обращаясь к луне. Богатые купцы создавали городские гильдии и строили похожие на дворцы здания для проведения собраний. Ремесленники объединялись для взаимопомощи.

А еще существовали тайные общества, подобные «Белому лотосу». Очень многочисленные. Никогда не знаешь, кто был их членом и чем они могли заниматься. Безропотный крестьянин или улыбающийся лавочник, с которыми ты встречаешься днем, мог надевать совсем другую личину после наступления темноты. Члены «Белого лотоса» могли поджечь дом коррумпированного чиновника. Иногда они убивали. Мэйлин часто слышала от окружающих, что в один прекрасный день «Белый лотос» свергнет маньчжурского императора.

Мог ли братишка связаться с такими людьми? Он такой упрямец и всегда был одержим собственными безумными идеями о справедливости, даже в детстве. Вот откуда у него шрам на лице. Да, подумала Мэйлин, это возможно.

– Ничего подобного, сестрица, – широко улыбнулся Ньо. – Но даже если бы я вступил в ряды «Белого лотоса», то не сказал бы тебе.

Мэйлин раздвоилась: одна половина хотела хорошенько встряхнуть его, а вторая – обнять, прижать к себе и защитить.

– Ох, Ньо! Еще поговорим об этом в ближайшее время.

Ей каким-то образом нужно найти способ побыть с ним, заставить его прислушаться к голосу разума. Мэйлин не знала как, но была уверена, что должна это сделать.

– Я сегодня уезжаю! – заявил Ньо с торжеством.

– Нельзя так! – воскликнула Мэйлин. – Останься на пару дней. Разве ты не хочешь со мной пообщаться? Обещай, что не уедешь!

– Ну ладно, – нехотя согласился Ньо.

Он вроде как собирался еще что-то добавить, но тут за их спинами появился отец Мэйлин. Он выглядел испуганным.

– Кто-то под дверью! – сообщил он.

– Скажи, что меня нет, – прошептала она. Это Матушка, не иначе. – Быстрее! – взмолилась она, но отец не двигался. Как и все остальные, он боялся ее свекрови. – Папочка, прошу тебя!

Но было слишком поздно. Покосившаяся дверь распахнулась, и за ней в тумане стояла чья-то фигура. Человек переступил через порог. А потом Мэйлин, к своей радости, увидела, что это ее муж.

Разумеется, придется уйти с ним. Он тут же заявил:

– Я догадался, что ты здесь. Но нам пора возвращаться.

– Я слышала тебя на мосту. Решила, что это Матушка. – Она обеспокоенно взглянула на него. – Ты на меня сердишься? – (Он покачал головой.) – И что ты скажешь, если Матушка нас хватится?

– Скажу, что вытащил тебя на прогулку.

– В тумане?

– Она ничего не сможет доказать. – Он улыбнулся. – И ничего не сможет сделать.

– Ты так добр ко мне!

Они прошли мимо алтаря и повернули на тропку.

– Мэйлин, знаешь, почему я вынудил их позволить мне взять тебя в жены? – внезапно спросил он. – Думаешь, все дело в том, что ты была самой красивой девушкой во всей деревне?

– Не знаю.

– Все потому, что я разглядел твой характер, прочитал по твоему лицу. Вот почему ты красивая. Вот почему я на тебе женился. Я знал, что ты попытаешься увидеться с младшим братишкой, чего бы это ни стоило. Потому что ты его любишь. Потому что ты хорошая. Я счастлив!

– А мне повезло, что у меня такой муж! – воскликнула Мэйлин и выложила ему все свои страхи в отношении Ньо.

– Плохо дело, – согласился он.

– Он такой упрямый, – объяснила Мэйлин. – Помнишь шрам у него на лице? Он заработал его еще в детстве. Один из мальчишек постарше позволил грубость по отношению к моему отцу. Сказал, что он нищий и тупой, а остальные ребята рассмеялись. И тут Ньо ринулся в драку, хотя парень был вдвое крупнее. Ньо сбил его с ног, но тут его противник нащупал на земле какую-то деревяшку и наотмашь ударил Ньо по лицу. Шрам до сих пор виден.

– Смелый поступок.

– Да. Но если он считает себя правым, то все остальное вылетает из головы. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующий момент.

– Вам будет трудновато встретиться еще раз, – сказал Младший Сын. – Даже я вам тут не помощник. – Он просиял. – Но я могу поговорить с ним вместо тебя. Мне-то никто не запрещает. Может, он ко мне прислушается.

– Ты на самом деле поговоришь с ним?

– Сегодня же после обеда, если хочешь.

Она бросилась ему на шею. Вообще-то, нельзя проявлять чувства на людях, но в тумане их никто не видит. Они пошли дальше и почти добрались до мостика.

– Я хочу кое-что тебе сказать.

– Еще плохие новости?

– Хорошие. Ну… то есть я пока не уверена… – Мэйлин замялась. – Не совсем уверена… Но думаю, ты скоро станешь отцом.

Его лицо расплылось в улыбке.

– Правда?

– Не могу обещать, что это будет сын…

– Мне плевать, если родится дочка, похожая на тебя!

– Почему ты всегда такой добрый? – Она, разумеется, не поверила мужу.

Ни одна семья в Китае не хотела рождения девочки. Все поздравляли с рождением мальчика, а если появлялся на свет младенец женского пола, то просто молчали или бормотали что-то типа «в следующий раз получится». Как-то она даже слышала, как один мужчина выразил сочувствие отцу новорожденной девочки: «Мне жаль, что вам так не повезло».

– Я ничего не имею против девочек. Если не будет девочек, то и детям неоткуда будет взяться. Это же очевидно. Не будет будущих матерей. Глупо, что все хотят мальчиков.

Она кивнула и призналась:

– Я всегда мечтала о малышке, но никогда никому не говорила, а то на меня рассердились бы.

Они взошли на мостик. Туман рассеивался, видны были перила и серая вода внизу.

Когда они вернулись домой, староста еще не ушел, но более или менее проснулся и теперь, развалившись на большом диване, пил чай. Их встретила Матушка. Она стояла в проходе, гневно уставившись на сына и невестку, а потом обратилась к Мэйлин:

– Где тебя носило? – Такое впечатление, что она готова была взорваться от гнева.

– Я гуляла с мужем, – кротко произнесла Мэйлин.

– В тумане? Лгунья!

– Нам нужно кое-что обсудить, – сказал Младший Сын, дождался, пока мать не переведет на него полный злости взгляд, и чуть помолчал. – У моей жены будет ребенок.

Они оба смотрели, как та с подозрением прищурилась. Она им поверила? Если это неправда, то ее выставят полной дурой. А это очень опасная затея. Но если это правда…

Матушка перевела взгляд на Мэйлин, а потом раздался ее голос, в котором сквозила пугающая холодность:

– Удостоверься, Мэйлин, что это мальчик.

Младший Сын вернулся только под вечер. Он ездил в соседнюю деревню по делам. Туман рассеялся несколько часов назад, и теперь деревенька, рисовые поля, пруд для уток и хребты, защищавшие их с обеих сторон, купались в лучах полуденного солнца.

Из-под широкой соломенной шляпы, которую Младший Сын надел для защиты от солнца, сверкала улыбка. С того туманного рассвета все шло просто чудесно. И теперь осталось выполнить только одно задание, чтобы идеально завершить, как ему казалось, возможно, один из лучших дней в его жизни.

Ему нужно осчастливить жену, уговорив этого юного дурня не сбегать в большой город и не ввязываться в неприятности. Это будет непросто. Но он не боялся сложностей. При мысли о том, как лицо Мэйлин озарится от радости, если он справится со своей миссией, Младший Сын с легкой душой пустился в путь. Всю дорогу он репетировал мудрые увещевания.

Проходя мимо маленького алтаря у входа в деревню, он потянулся через плечо, чтобы стряхнуть пыль со своей косички, затем одернул куртку. Ему следует сохранять спокойную властность, которая должна исходить от него сегодня. Идя по переулку, он вежливо поприветствовал нескольких жителей деревни, следя за тем, чтобы они с уважением отвечали на приветствия.

Младший Сын подошел к дому родителей Мэйлин и постучался. Дверь тут же открыл ее отец и поклонился низко и почему-то встревоженно.

– Я пришел увидеться с этим юношей, Ньо, – объяснил Младший Сын. – Мэйлин просила поговорить с ним.

– Ох! – Тесть выглядел огорченным. – Мне очень жаль. Очень-очень. – Он снова склонил голову. – Ньо тут нет.

– Он скоро вернется?

– Он уехал еще до полудня. – Теперь отец Мэйлин качал головой. – Уехал в большой город. Не вернется. – Он с грустью взглянул на зятя. – Думаю, возможно, мы его больше никогда не увидим.

* * *

Красное солнце висело в вечернем небе. Опираясь на палку из черного дерева, старый господин Цзян смотрел, стоя у старинного родового особняка, вниз, где у подножия склона раскинулась долина, по которой протекала Хуанхэ, Желтая река, шириной почти милю, напоминавшая огромный золотой поток лавы.

Желтая река. Ее воды были чистыми у истока. Но затем река текла через регион, куда в течение многих лет ветры из пустыни Гоби приносили песчаную почву, известную как лёсс, в результате чего образовалось обширное оранжево-коричневое плато и воды реки, перемешиваясь с песком, приобретали желтый цвет. Здесь, в провинции Хэнань, в самом сердце старого Китая, вода все еще оставалась желтой и была такой еще сотни миль на пути к морю.

Четыре тысячи лет назад легендарный император Юй научил свой народ, как управлять могучей рекой, углублять русло и орошать землю. Это было истинным началом величия Китая, подумал старик.

Конечно, как и во всем, нужна бдительность. Дело в том, что из-за огромных отложений ила Хуанхэ постоянно образовывала новое русло. Невооруженным глазом это незаметно, потому что с сезонным подъемом и спадом уровня воды с обеих сторон образовывались новые берега. Фактически поток сейчас был выше, чем окружающая местность. Каждые десять лет требовалось углублять дно и поддерживать реку. Очередные работы предстояли через пару лет.

Но его уже не будет, подумал старик и улыбнулся.

Он радовался, что в последний вечер жизни – по крайней мере, в этом воплощении – так красиво.

План весьма прост. Он дождется темноты и, когда все в доме уснут, примет яд. Яд спрятан в спальне в миниатюрной коробочке, которую только он умеет открывать. Отравляющее вещество подобрано со всей тщательностью. Смерть должна выглядеть естественно.

Старик облегчит жизнь своей сестре и сыну Шижуну. В пятидесяти футах позади виднелись узкие ворота семейного особняка с изящно изогнутой, расширявшейся книзу черепичной крышей в традиционном стиле. Казалось, ворота готовы распахнуться и впустить нового наследника в охраняемые ими внутренние дворы. Чуть выше на холме деревянные крестьянские хижины жались друг к другу вдоль дороги, ведущей к ущелью мимо небольших пещер на склоне холма – одни использовались как склады, другие как жилища. Затем дорога переходила в более крутую тропу, наподобие лестницы, и поднималась к высокому хребту, где среди деревьев стоял маленький буддийский храм, а потом подходила прямо к краю обрыва.

Господин Цзян повернулся на запад взглянуть на солнце, прятавшееся за холмами, и пожалел лишь об одном. Хотел бы я уметь летать, подумал старик. Хотя бы один разок. Этим вечером.

До великого Тибетского плато, той огромной Крыши Мира, окаймленной Гималаями, над которой сейчас, казалось, парило солнце, больше тысячи миль. Это место ближе к вечно синим небесам, чем какое-либо на Земле. Там, на небесных высотах, брали начало величайшие реки Азии: Ганг, Инд, Иравади, Брахмапутра и Меконг, текущие на юг, а на восток несли свои воды две могучие реки Китая: Янцзы, делающая огромную петлю по долинам и рисовым полям Южного Китая, и Желтая река, ползущая, как огромная змея, по засаженным зерном равнинам в центре и на севере.

Тибетское плато – тихий край замерзших озер и ледников, бесконечная равнина на месте стыка небосвода и воды, откуда произошла вся жизнь.

Однажды, еще в юности, он был там. Ах, как хотелось снова оказаться там! Он завидовал красному солнцу, которое могло видеть плато каждый день. Он кивнул самому себе. Сегодня вечером, подумал старик, погружаясь в смертельный сон, он будет держать в памяти только это плато.

Сестра сидела за маленьким столиком. Она все еще была красива, несмотря на седину. Поскольку его жена и дочь покинули этот мир, то старику повезло, что сестра могла составить ему общество.

Перед сестрой на столе лежала груда бирок для гадания по «Ицзину»^[17]. Не поднимая головы, женщина проговорила:

– Я знаю про яд.

Старик нахмурился:

– Это «Ицзин» тебе сказал?

– Нет, я открыла коробочку.

Он ахнул и смиренно покивал. Сестра всегда была умной.

Их отец это понял еще тогда, когда сестра была маленькой. Он нанял учителя, чтобы тот учил их читать и писать, а вместе с ними и проявлявшего незаурядный талант крестьянского мальчика из деревни.

Тот мальчик стал уважаемым учителем в Чжэнчжоу, а его сын сдал экзамены на провинциальном уровне. Прекрасной чертой империи было то, что крестьяне могли подняться по карьерной лестнице до самых высоких должностей через экзаменационную систему кэцзюй, если кто-то помогал, оплачивая их учебу. Поддерживая того мальчика, отец, ревностный буддист, без сомнения, заработал хорошую карму.

Сестра все схватывала на лету. Если бы девочкам разрешили сдавать имперские экзамены, подумал старик с иронией, она справилась бы гораздо лучше меня. Как бы то ни было, сестра стала одной из немногих грамотных женщин – таких в провинции можно по пальцам одной руки пересчитать, – которые пользовались большим уважением даже среди ученых.

– Ты почти ничего не ешь, брат, – сказала она, – и прячешь яд. Пожалуйста, скажи почему.

Он замялся, не желая говорить сестре. Ему хотелось угаснуть быстро и просто.

– Помнишь, как умирал наш отец? – тихо спросил он.

– А как такое забудешь?

– Мне кажется, у меня такое же состояние. В прошлом месяце, когда ездил в Чжэнчжоу, я ходил к аптекарю. По слухам, он лучший. Он обнаружил, что моя энергия ци^[18] крайне неуравновешенна. Поставил мне иголки. На какое-то время мне стало лучше, но с тех пор… – Он покачал головой. – Не хотелось бы страдать так, как отец. Чтобы за моими мучениями наблюдала ты или мой сын.

– Ты боишься смерти? – спросила сестра.

– В юности я посещал буддийский храм, а заодно изучал даосских мудрецов, но прежде всего стремился подчиняться заповедям Конфуция. Я размышлял о труде, семейном долге, о правильных поступках. В зрелом возрасте я все больше находил утешение в буддизме и чаще думал о том, что нас ждет после смерти, надеясь, что хорошо прожитая жизнь приведет к лучшему перевоплощению. Но по мере того как я старею, меня все больше тянет к вещам, у которых нет собственного имени, но которые мы называем Дао. Путь. – Он кивнул сам себе. – Я не стремлюсь ни к этой жизни, ни к следующей, но желаю подчиниться великому потоку всего сущего. – Старик добродушно посмотрел на сестру и добавил: – Кроме того, каждый неграмотный крестьянин знает, что мы продолжаемся в наших детях.

– Не принимай пока яд, – попросила сестра. – Возможно, сын приедет повидаться с тобой.

– Это «Ицзин» тебе сказал? – Он посмотрел на нее с подозрением; женщина кивнула, но старика не проведешь. – Ты написала ему. Ты знаешь, что он приедет?

– Приедет, если сможет. Он почтительный сын.

Старик кивнул и сел. Через пару минут он прикрыл глаза, а сестра уставилась на лежавшие перед ней гексаграммы «Ицзина».

Сгущались сумерки, когда тишину прервал старый слуга, ворвавшийся в дом с криком:

– Господин Цзян! Господин Цзян, ваш сын приехал!

Шижун упал на колени перед отцом и стукнулся лбом об пол. Коутоу^[19]. Знак уважения к отцу и главе семьи. Как сильно исхудал старик! Однако появление сына и вести, которые он привез, казалось, вдохнули новую жизнь в господина Цзяна. Он с воодушевлением закивал, когда Шижун поделился своими надеждами на будущее.

– Это отлично! – согласился господин Цзян. – Я много слышал о князе Лине. Достойный человек. Незаурядный! – Он опять покивал. – Разумеется, тебе снова нужно участвовать в экзаменах, но ты прав, что воспользовался этой возможностью. Сам император…

– Он услышит обо мне только хорошее, – заверил отца Шижун.

– Приготовлю твое любимое кушанье, пока ты тут, – с улыбкой сказала тетя.

Из всей кухни провинции Хэнань Шижун с детства больше всего любил рыбу, а именно карпа из Желтой реки, приготовленного тремя способами: суп, жареное филе и карп в кисло-сладком соусе. Никто не умел готовить карпа лучше тети. Но подготовка была сложной и занимала три дня.

– Мне придется уехать уже утром, – пришлось признаться Шижуну.

Он заметил, что тетя поникла, как от удара, а отец напрягся. Но что ему оставалось делать?

– Нельзя заставлять