– Ты все решил?! – с горечью воскликнул Ронан. – А какое это имеет значение? Разве не мы должны решать, когда тебя не станет?

Дейрдре никогда не слышала, чтобы ее брат так непочтительно говорил с отцом, но Фергус воспринял это спокойно.

– Ты гневаешься, – тихо произнес он.

– Ронан, пусть это будет Морна, – наконец высказался Риан, и в его голосе слышалась легкая мольба. – Подумай, разве мы с тобой годимся в вожди?

И тут Дейрдре вдруг пришло в голову, что Риан предпочел бы на месте вождя Морну, лишь бы не оказаться под властью брата. Внимательно посмотрев на них обоих, она только теперь поняла, как ловко ее отец все придумал. Потому что Ронан не только стал бы плохим вождем, но и люди в Дуб-Линне, узнав, что старый Фергус назначил на свое место Морну, не стали бы почитать ее брата как вождя.

После долгого молчания Ронан, должно быть, и сам это понял.

– Ладно, пусть вождем станет мальчишка, раз на то твоя воля, – сказал он со вздохом и улыбнулся племяннику. – Ты будешь хорошим вождем, Морна. С этим я не спорю. Но под небольшим руководством, – добавил он, чтобы не ударить в грязь лицом.

– Именно это я и надеялся услышать, – кивнул Фергус. – Ты проявил мудрость, Ронан, я того и ждал.

После этого старый вождь медленно встал, опираясь на руку Морны. С тех пор как он перестал ходить без посторонней помощи, Дейрдре уже почти месяц могла лишь догадываться, каких усилий ему это стоило, поэтому первым порывом ее было броситься к отцу, но она вовремя поняла, что не этого ему сейчас хочется. Закутанный в плащ, Фергус стоял неподвижно, как статуя, и его худоба лишь добавляла ему достоинства.

– Принеси кубок, – тихо велел он дочери.

Когда Дейрдре протянула ему кубок, Фергус положил на него руку и кивком приказал Морне и своим сыновьям сделать то же самое.

– Клянитесь! – велел он. – Клянитесь, что вождем станет Морна!

И они поклялись. А потом все трое обняли друг друга и порадовались тому, какое хорошее дело только что сделали. После этого Фергус должен был отдохнуть. А Дейрдре, не зная, радоваться ей или нет, думала только об одном. Да, Ронан достойно уступил дорогу Морне, вот только сдержит ли он свое слово?

На следующий день к рату подъехала колесница. Ее несла пара превосходных лошадей, да и сама колесница поражала роскошью. Морна и его дяди были на дальнем пастбище. Фергус, чувствуя слабость после событий предыдущего дня, отдыхал в доме. А вот Дейрдре – она как раз сидела во дворе и чинила рубашку – с любопытством наблюдала за ее приближением. Знатные люди редко проезжали этой дорогой. Позади возничего стоял молодой человек в дорогом зеленом плаще. Свысока взглянув на Дейрдре, он спросил, не здесь ли дом Фергуса.

– Да, но Фергус нездоров. Зачем он тебе?

– Думаю, тебя это не касается. – Молодой воин явно принял ее за служанку. – Мне нужен Морна сын Конала.

– Морна?

Она сразу почуяла недоброе, а пока думала, что ответить, из дома донесся тихий голос отца:

– Кто это, Дейрдре?

– Просто путник, отец, – откликнулась она. – Проезжает мимо.

– Пригласи его в дом, – чуть слышно потребовал вождь и тут же закашлялся.

Слышно было, как Фергус тяжело дышит, и это помогло Дейрдре решительно ответить молодому человеку:

– Я Дейрдре дочь Фергуса. Как ты сам слышишь, мой отец очень болен. Вообще-то, – она понизила голос, – едва ли ему осталось долго жить. Так что можешь передать свое послание мне.

Воин слегка растерялся, но спорить не стал:

– Послание от верховного короля, я лишь доставляю его. Скоро в Таре состоится коронация, и король приглашает твоего сына Морну поучаствовать.

– В Таре? – Дейрдре с испугом посмотрела на молодого вельможу. – Но почему туда должен ехать Морна, а не Фергус?

Тут уж удивился посланец:

– Странно было бы, если бы он не приехал, ведь он двоюродный брат верховного короля.

Коронация верховного короля, на которой тот должен был спариться с белой кобылицей, могла состояться не раньше Самайна. Значит, время еще есть, сказала себе Дейрдре. Но с чего вдруг новый король проявил столь внезапный интерес к Морне? Был ли это жест доброй воли по отношению к родственнику, которого не замечал прежний король? Или за этим крылся некий умысел? Знать этого Дейрдре не могла. Но нужно было принимать решение.

И она почти удивилась, услышав собственный спокойный голос.

– Какие прекрасные вести, – сказала она и добавила, одарив воина улыбкой: – Мой сын будет польщен. Мы все польщены. Вот только, к сожалению, есть одно препятствие.

– Какое же?

– Его здесь нет. Он в отъезде. – Дейрдре махнула рукой в сторону устья реки. – За море отправился. Но обещал вернуться до зимы. – Она вздохнула. – Если бы я знала, где он, то могла бы послать за ним. Он будет просто в отчаянии, если пропустит такое великое событие.

– Но ты думаешь, он все-таки вернется вовремя?

– Он знает: его деду недолго осталось жить. И мы надеемся, что он вернется до того, как его дед нас покинет. Но все в руках богов.

Дейрдре предложила гонцу питья и еды, но дала понять, что лучше бы ему не заходить в ту комнату, где лежал ее отец.

Посланец задержался ненадолго. И увез с собой уверения в преданности старого вождя и твердое убеждение, что юный Морна непременно поспешит на праздник, если вернется на остров к сроку. Потом Дейрдре говорила себе, что притворялась она отлично. Только одно мешало ей радоваться.

Она только что солгала верховному королю.

Почему она это сделала? Дейрдре и сама толком не знала. Но Морна не должен был туда ехать. В этом она не сомневалась. Даже в те недолгие часы, что посланец короля пробыл в их доме, ее не покидало отчаяние. А когда он наконец уехал, ей показалось, что вместе с ним ушло нечто темное и опасное. В ту ночь ей приснился кошмарный сон: они с Морной подъезжали к Таре, а с земли снова черной тучей поднимались скворцы. Она проснулась в холодном поту. Нет, он не должен туда ехать.

На следующий день ее сын и братья вернулись. Дейрдре строго-настрого приказала рабам ничего не говорить о приезде гонца. Хотя никто из слуг и так не слышал, о чем они говорили. И никто – ни Морна, ни ее братья, ни сам вождь – не догадывались о том, что сделала Дейрдре.

Однако опасения все равно оставались. Если новый верховный король когда-нибудь узнает о ее лжи, то воспримет это как оскорбление. Но ведь это была только ее ложь. Король мог сделать с ней все, что ему вздумается. За себя Дейрдре не боялась. И все же крошечный червячок сомнения нет-нет да и беспокоил ее. Что, если она ошиблась и король хотел лишь проявить любезность или дружелюбие, а значит, и не было никакой опасности для Морны в этом приглашении. Что, если она боялась не столько за безопасность сына, сколько за то, что, обласканный милостью короля, Морна не захочет вернуться к ней в Дуб-Линн? Значит, она больше думала о себе, чем о сыне, когда повела себя так глупо? Нет, это не так. И она гнала от себя досадные мысли.

Три дня спустя Фергус начал угасать.

Это было тяжело. Она с горечью смотрела, как жизнь медленно покидает отца, как переживает Морна. Братья были подавлены. Риан несколько раз едва не разрыдался, а Ронан, даже если и чувствовал гнев за то, что его обошли, теперь как будто забыл о своей обиде. Дейрдре старательно ухаживала за отцом, стремясь сделать все для того, чтобы его уход был как можно более легким и достойным. Но существовала еще одна причина ее усердия, как ни печально было ей признавать это.

Если бы только ей удалось продлить Фергусу жизнь до Самайна. Коли уж пришла пора ему умирать, пусть бы это случилось после великого праздника. Тогда верховный король, даже если бы узнал о том, что Морна в Дуб-Линне, вряд ли прогневался бы, ведь молодой человек остался у постели умирающего деда. Живи, молила отца Дейрдре. Поживи для меня еще месяц.

– Пусть он еще поживет, – мысленно обращалась она к богам своего народа, – хотя бы до Самайна!

Но когда отец все же покинул их в самом начале октября, отчаяние и тревога еще больше обострили ее горе.

Вождю устроили пышные проводы. Никто не мог бы ни в чем упрекнуть родных Фергуса. Три дня гости пили и ели, вели разговоры и распевали песни. Пили так, как могут только друзья умершего. Главы семей, крестьяне, пастухи, рыбаки – все старались как следует напиться, чтобы вождь благополучно добрался до Иного Мира.

– Хорошие проводы, Дейрдре, – говорили они.

Его похоронили так, как он, возможно, и не мечтал: стоящим во весь рост, в полном боевом вооружении, с лицом, устремленным на переправу, словно в ожидании невидимых врагов. Место ему досталось красивое – живописный холм рядом с устьем реки. В тот же день Морну объявили новым вождем.

Когда все закончилось, Дуб-Линн вернулся к привычной тишине и осенним работам. Морна и его дяди пригнали скот с летних пастбищ. В лесах дикие свиньи разжирели от обилия желудей. Вдоль дороги, шедшей к горам, иногда раздавался рев оленей, у которых начался гон. А в их поместье все было тихо. Иногда за целое утро только и слышно было что негромкий плеск воды в темной заводи да шорох падающих листьев. Погода стояла замечательная, и все же дни становились короче, а в воздухе уже разливалась осенняя прохлада.

А вместе с ней росла и тревога в сердце Дейрдре. До Самайна оставалось совсем немного времени. Пока речная переправа была безлюдна, но уже скоро на ней начнут появляться путники, спешащие на юг, к Таре. И вдруг Дейрдре с ужасом поняла то, о чем раньше даже не помышляла. Ведь путники будут пересекать Плетеную переправу, и Морна как вождь наверняка окажет им гостеприимство и пригласит в дом. Такого красивого молодого вождя нельзя не запомнить. И кто-нибудь, добравшись до Тары, может упомянуть о преемнике старого Фергуса в Дуб-Линне. Эта весть наверняка рано или поздно дойдет до ушей короля, и если Дейрдре что-нибудь не придумает, ее ложь вскоре раскроется.

Но что можно сделать? Ничего не приходило в голову. Отослать его куда-нибудь? Но под каким предлогом? Здравый смысл говорил ей, что есть лишь один выход: она должна немедленно рассказать сыну о приглашении верховного короля, и пусть он сам решает. Осень угнетала ее. Вид осенних лесов, запахи, прохлада в воздухе – все как будто нарочно увлекало ее назад, в прошлое, в те дни, когда она так неохотно отправилась в ту страшную поездку с Коналом, в Тару. Дейрдре чувствовала себя ужасно одинокой. Очень не хватало отца, его мудрых советов, хотя она и догадывалась, что посоветовал бы ей старый вождь. Рассказать все Морне.

Так почему же она этого не делала? Просто не могла. Но как поступить – не знала. И чем ближе становился Самайн, тем больше ее терзали сомнения. Каждую ночь она давала себе обещание на следующий день все открыть сыну. Но, просыпаясь утром, решала отложить разговор до вечера в надежде, вдруг что-нибудь произойдет за день и все образуется само собой. Конечно же, к вечеру ничего не происходило, и она снова убеждала себя, что утром непременно поговорит с сыном.

Первым их заметил один из рабов. К тому времени, когда Дейрдре добежала до дома, группа всадников уже миновала середину переправы. Их было четверо. Тот, что ехал вторым, держал что-то вроде копья или трезубца и взмахивал им над головой первого всадника, отчего тот выглядел странно, словно у него росли рога, как у оленя. Дейрдре не сразу рассмотрела их лица, а когда они подъехали чуть ближе, вдруг с ужасом поняла, кто скачет первым, и ей показалось, что она видит наяву тот страшный сон.

Это был Ларине.

Наверняка он явился от верховного короля.

Ларине медленно повернул на тропу, ведущую к рату. Он не слишком изменился, вот только волосы поседели, но были так же тщательно выбриты на макушке. Выглядел Ларине превосходно, лицо было спокойным и задумчивым. Дейрдре с упавшим сердцем ждала его приближения. И когда он почти подъехал к дому, случилось что-то очень и очень странное. Британские рабы, а их собралось уже с полдюжины, внезапно бросились вперед и упали перед ним на колени. А он, проезжая мимо них, повернулся и провел рукой над их головами. Через мгновение он спешился и встал перед Дейрдре.

– Что тебе нужно, Ларине? – спросила она, стараясь не показывать страха.

– Только ты и твой сын, – негромко ответил он.

Значит, правда. Он приехал, чтобы отвезти их в Тару. Одно только удивило Дейрдре: счастливые улыбки на лицах рабов.

– Что с моими рабами? – резко спросила она. – Почему они встали перед тобой на колени?

– Потому что они британцы, Дейрдре. Они христиане.

– И с чего бы им падать на колени перед друидом?

– Ах, да… – Ларине улыбнулся. – Ты ведь не знаешь. Видишь ли, Дейрдре, я тоже христианин. – Он немного помолчал. – Вообще-то, я даже епископ.

Дейрдре в растерянности уставилась на него:

– Разве тебя прислал не верховный король?

Он посмотрел на нее с легким удивлением:

– Верховный король? Конечно нет. Я уже много лет не видел короля. – Ларине осторожно взял Дейрдре за руку. – Нужно объяснить все как следует. Может, поговорим в доме? – И жестом велев сопровождавшим его людям ждать снаружи, первым шагнул за порог.

Все еще ничего не понимая, Дейрдре вошла следом за ним. Длинная палка, которую она издали приняла за трезубец, оказалась крестом. Молодой человек, который с гордостью держал его в руках, вместе с двумя слугами остался во дворе. Неужели друид Ларине теперь христианин? Разве такое возможно? Что она вообще знает о христианах? Дейрдре попыталась вспомнить.

Христианами были римляне. Это знали все. Но, как и многие на западном острове, она считала, что с падением Рима о христианстве уже много лет никто и не вспоминал на их отдаленной от материка родине. А теперь оказалось, что это совсем не так.

Обычно все новости узнавал ее отец. Изредка в Дуб-Линн заходили торговые корабли, и купцы рассказывали вождю, что христианские церкви в Галлии и даже в Британии вовсе не собираются сдаваться, а, напротив, считают постоянные нападки испытанием для своей веры и всегда дают отпор. Еще Дейрдре знала, что христиане живут где-то в южной части острова. Бывало, отец, возвращаясь из поездок, рассказывал ей:

– Ты не поверишь, в Ленстере появилась еще одна община христиан! Их там всего несколько человек, но король Ленстера позволил им остаться. Это точно известно.

Но если поначалу христианские священники приходили лишь для того, чтобы помогать рабам, то с годами Фергус начал привозить и другие вести. О том, как какой-то вождь, а может, его жена обратились в новую веру. Однажды он узнал такое, что долго не мог прийти в себя.

– Эти христиане собираются устроить место поклонения рядом со святилищем друидов! Представляешь?!

К удивлению Дейрдре, Фергус воспринимал такие известия довольно мирно, хотя ей всегда казалось, что он должен быть страстным противником этих заморских притязаний. «Не слишком умно» – так он выразился об открытом оскорблении друидов, и это было самое сильное ругательство. Когда Дейрдре принялась допытываться, как король Ленстера допустил такое, Фергус задумчиво посмотрел на дочь и заметил:

– Да король, наверное, только рад, Дейрдре. Это хороший способ держать друидов в узде и ослабить их растущее влияние. Теперь он может пугать их христианскими священниками.

Дейрдре тогда поразил его цинизм.

Но даже ее старый отец наверняка изумился бы, увидев сейчас друида Ларине в образе христианского епископа. Они сели к столу. Ларине смотрел на нее дружелюбно и вместе с тем внимательно, принес свои соболезнования, отметил, что Дейрдре хорошо выглядит, а потом спокойно произнес:

– Ты меня боишься, Дейрдре.

– Ты приезжал, чтобы отнять у меня Конала, – напомнила она ему с тихой горечью.

– Он сам того пожелал.

Дейрдре горящими глазами смотрела на него. Да, перед ней сидел седовласый епископ, но она видела только того скромного друида, который называл себя другом Конала и убедил его бросить ее ради того, чтобы отдать свою жизнь жестоким богам. Осень всегда напоминала ей о том ужасном времени, но теперь, когда приехал Ларине, она как будто снова проживала страшный день жертвоприношения, видела обмазанное красной краской обнаженное тело Конала и его безжалостную свиту с дубинами, удавками и ножами, и воспоминания эти были такими яркими, что она содрогнулась.

– Это вы, друиды, убили его! – закричала она в гневе. – Пусть боги проклянут вас всех!

Ларине сидел неподвижно. Казалось, оскорбления ничуть не затронули его. Он лишь печально смотрел на нее и молчал.

– Это правда, Дейрдре, – наконец сказал он со вздохом. – Я помогал совершить жертвоприношение. Прости меня, если сможешь. – Он помолчал под ее гневным взглядом, потом продолжил: – Я никогда не забывал об этом. Я любил его, Дейрдре. Помни это. Я любил Конала и уважал его. Скажи мне, – тихо спросил он, – тебе снится тот день?

– Да.

– Мне тоже, Дейрдре. Уже много лет. – Он опустил глаза. – Знаешь, ведь друиды очень давно не совершали человеческих жертвоприношений. – Ларине снова посмотрел на нее. – А как ты вообще относишься к тому, что друиды приносят жертвы богам?

– Они всегда это делали, – пожала Дейрдре плечами. – Только с животными.

– И с людьми тоже, в прошлом. – Ларине опять вздохнул. – Признаюсь тебе, Дейрдре, после смерти Конала я стал терять веру в силу жертвоприношений. Мне больше не хотелось этого делать.

– Ты не веришь в жертвоприношения?

– То, что произошло с Коналом, так ужасно, Дейрдре. Ужасно. Меня разрывает от горя и стыда каждый раз, когда я думаю об этом. Но тогда мы все считали, что поступаем правильно. Я так думал, Дейрдре, и, уверяю тебя, Конал тоже. – Ларине печально покачал головой. – Да, только так можно было умилостивить старых богов. Всегда одни и те же страшные обряды с умерщвлением людей или животных, всегда кровь, чтобы задобрить богов, которые, по правде говоря, ничуть не лучше людей, что приносят им жертвы. – Дейрдре видела, что эта мысль по-настоящему угнетает его. Горестно встряхнув головой, Ларине продолжил: – Но поверь мне, Дейрдре, только здесь такое происходит до сих пор. В Британии, в Галлии и в Риме все давно обратились к истинному Богу. А наших старых богов презирают. И правильно делают. – Он бросил на Дейрдре горящий взгляд. – Ты сама подумай, мыслимо ли, чтобы солнце, небо, земля и звезды были созданы кем-то вроде Дагды с его котлом или другими богами, которые нередко ведут себя не как боги, а как глупые жестокие дети? Мог ли этот мир быть сотворен кем-то, кроме высшего существа, чье величие и могущество превосходит наше понимание?

Ждал ли он от нее ответа? Она не знала. Да и не смогла бы ничего сказать – настолько поразила ее речь Ларине.