Был сентябрь 1774 года. В Ливорно на рейде выстроились корабли русской эскадры. Ветер – ветер в парусах кораблей, и белые трепещущие крылья чаек, и трепещущие флаги.
и заполнившая набережную вечная итальянская толпа жестикулирует, хохочет. В разноцветной толпе темнеют широкополые шляпы и черные плащи художников. Похожие на карбонариев, они сидят за мольбертами.
Но вот притихла толпа – все смотрят в море: ждут.
Главнокомандующий русской эскадрой граф Алексей Григорьевич Орлов устраивает небывалое зрелище – «Повторение Чесменского боя».
Дымок на борту адмиральского судна «Три иерарха» – ударила пушка. и загорелся фрегат «Гром», изображавший корабль турок. Крик восторга пронесся в толпе. с набережной было видно, как забегали по палубе «Грома» матросы, пытаясь тушить огонь.
и опять показался дымок на адмиральском корабле, и опять ударила пушка. «Гром» пылал, охваченный пламенем с обоих бортов. Толпа неистовствовала.
Карета, запряженная парой великолепных белых рысаков, въехала на набережную. Слуга распахнул дверцы, украшенные гербами, и в белом камзоле с золотым шитьем восторженной толпе явился сам Главнокомандующий.
Граф почтительно помог выйти из кареты белокурой красавице в пурпурной тунике. Это Кора Олимпика, итальянская поэтесса, увенчанная лаврами Петрарки и Тассо в римском Капитолии, очередная страсть графа. Злые языки утверждают, что сегодняшнее зрелище устроено по прихоти романтической дамы.
Рукоплещущая толпа окружила графа и поэтессу. Простерши руки к морю, белокурая красавица начинает читать стихи Гомера о гибели Трои…
Кровавая туника на фоне моря, горящего фрегата… Божественные звуки эллинской речи… Капризный чувственный рот поэтессы… Орлов с нетерпением слушал чтение.
Шлюпка уже ждала Главнокомандующего и его подругу, когда рядом с графом возник человек в сером камзоле и широкополой шляпе – сэр Эдуард Монтегю, знаменитый английский путешественник по Арабскому Востоку.
– Позвольте засвидетельствовать самый искренний восторг, граф. Мы видим перед собой картину великого Чесменского боя. И воочию!
– Всего лишь маленький эпизод. – Граф улыбнулся. – В том бою, милорд, был ад кромешный – стоял такой жар от горящих кораблей, что на лицах лопалась кожа.
– В себя не могу прийти! Жечь корабли, чтобы несколько живописцев и одна поэтесса смогли увидеть великое прошлое? Поступок истинного ценителя муз и, конечно, русского барина! У нас, европейцев, кишка тонка!
Желваки заходили на скулах – Орлов нахмурился.
– Ничего, мои матросики сами подожгут, да сами и потушат. В огне учу новобранцев, милорд. Оттого и флот наш победоносен…
И Орлов приготовился покинуть докучливого англичанина, но тот с вечной насмешливой своей улыбкой уже протягивал ему пакет:
– Осмелюсь передать вам это…
Орлов вопросительно взглянул на англичанина.
– К сожалению, граф, мне не велено открыть имя таинственного отправителя. – И добавил лукаво: – Но я проделал путь из Венеции в Ливорно только чтобы выполнить это поручение… Отсюда вы можете заключить, что отправитель… – И Монтегю улыбнулся.
– Женщина, – засмеялся Орлов.
– И поверьте, прекрасная! Ваши успехи у дам заставляют меня с трепетом передавать вам ее письмо. Но что делать – желание повелительницы… – Он вздохнул, и опять было непонятно, издевается он или говорит всерьез. – Да, граф, страсти движут миром – они заставляют одного трястись по пыльной дороге из Венеции в Ливорно, другого жечь корабли. Засим разрешите откланяться…
– Передайте таинственной даме… – начал было граф.
– Сожалею, но вряд ли ее увижу. Я возвращаюсь в Венецию лишь затем, чтобы на рассвете отправиться на свой возлюбленный Восток. Пора! Засиделся в Италии. Все против, и особенно мать. Как все немолодые холостяки, я до сих пор ее слушаюсь… (Его мать, леди Мэри, была одной из знаменитейших писательниц века.) Прощайте. Мои лучшие пожелания в Петербурге другу моему графу Никите Панину. Мы с ним дружили, когда он был послом в Стокгольме. Мудрейший человек..
Хитрый англичанин, конечно, знал, что Панин принадлежал дворцовой партии, много сделавшей для падения Орловых. Орлов оценил укол.
– Завидую людям, у которых нежные матери, – сказал граф. – О заботливости матери вашего друга Панина ходили легенды. Каждый вечер она обращалась к Богу с одной молитвой: «Господи, отними все у всех. И отдай моим сыновьям».
Граф раскланялся и пошел к начинавшей терять терпение поэтессе. Он помог ей спуститься в шлюпку.
На адмиральском судне «Три иерарха» графа встретил контр-адмирал Грейг.
Зарядили пушку. Граф скомандовал. И очередной снаряд поразил горящий «Гром».
– Шлюпку на воду – спасать несчастных «турок», – распорядился граф.
– Жаль, что фрегат спасти невозможно, – усмехнулся Грейг.
– Отпишите в Петербург: «Сгорел во время учений». Объятый огнем «Гром» погружался в море.
Оставив поэтессу на корме читать Гомера, Орлов удалился в каюту.
В каюте он вскрыл объемистое послание.
– Проклятие! Здесь по-французски, – пробормотал граф, вынимая многочисленные листы.
Поразительно! Граф не знал французского. И это при том, что высшее русское общество разговаривало только по-французски.
Но граф, выучивший немецкий и итальянский, учить французский отказался. Французский двор был главным врагом России. И в этом нежелании был как бы вызов, патриотизм графа.
Граф перелистал непонятные бумаги. Посмотрел на подпись под посланием. И лицо его изменилось. Он схватил колокольчик и позвонил. Вошел матрос.
– Христенека ко мне. И немедленно!
Граф нетерпеливо мерил шагами каюту, когда вошел Христенек.
Генеральс-адъютант (Главный адъютант) лейтенант Иван Христенек был серб, взятый Орловым на русскую службу. Граф имел право набирать себе людей в Италии и производить их в чины. Особенно много офицеров он набрал среди единоверцев – славян.
– Переведи. – Граф указал на письмо, лежащее на столе. Христенек взял листы, и на его лице появилось изумление.
– Но это… – начал он еле слышно, – завещание покойной императрицы Елизаветы?..
– Завещание потом, сначала письмо, – в страшном нетерпении приказал Орлов.
– Здесь есть еще «Манифест к русскому флоту Елизаветы Второй Всероссийской»…
– Письмо! – прорычал Орлов.
– «Милостивый государь граф Алексей Григорьевич! – начал переводить письмо Христенек. – Принцесса Елизавета Вторая Всероссийская желает знать, чью сторону примете вы при настоящих обстоятельствах. Духовное завещание матери моей, блаженной памяти императрицы Елизаветы Петровны, составленное в пользу дочери ее, цело и находится в надежных руках…»
Христенек остановился.
– Дальше, – последовал нетерпеливый окрик графа.
– «Я не могла доселе обнародовать свой манифест, потому что находилась в Сибири, где была отравлена ядом. Теперь, когда русский народ готов поддержать законные права наследницы престола, я признала благовременным торжественно объявить, что нам принадлежат все права на похищенный у нас престол. И в непродолжительном времени мы обнародуем духовное завещание блаженной памяти матери нашей императрицы Елизаветы…»
Граф мерил огромными шагами кабинет:
– Послать за Рибасом!
Христенек торопливо распорядился насчет Рибаса. И продолжал чтение:
– «Долг, честь и ваша слава – все обязывает стать в ряды наших приверженцев. При сем нужным считаю присовокупить, что все попытки против нас безуспешны, ибо мы безопасны и находимся на турецкой Его величества эскадре султана, союзника нашего», – читал Христенек.
– Ну это, Ваше сиятельство, она врет… у нас с султаном мир уже решен и султан сейчас ее к себе не пустит…
Это произнес молодой офицер.
Он как-то неслышно вошел и уже несколько минут незамеченный пребывал в комнате. Поражало его лицо: хищный нос – и добродушная, простоватая, располагающая улыбка.
Это был Иосиф Рибас, испанец, один из интереснейших людей своего времени. Сын кузнеца из Барселоны, он служил в Неаполе, но по каким-то причинам вынужден был оттуда бежать. Был взят Орловым на русскую службу. Осип Михайлович, как теперь именовался Иосиф Рибас, использовался Орловым для самых секретных поручений. Считался одним из хитрейших людей своего времени. Когда Суворов хотел описать хитрость Кутузова, он сказал: «Его даже Рибас не проведет!» Впоследствии стал адмиралом и участвовал в основании Одессы.
– «Время действовать, – продолжал читать письмо Христенек – Иначе русский народ погибнет. При виде бедствий народа сострадательное сердце наше…»
– Полно читать воровское послание!.. Как подписано?
– «Елизавета Вторая Всероссийская», – прочел Христенек. Орлов опять принялся ходить по каюте:
– Мне нужны все сведения об этой женщине.
– Ее видел наш майор… Месяца три назад он был проездом в Венеции, – сказал Рибас.
– Как? Значит, о ней давно известно? И мне ничего не сказали? Зачем держу вас на службе?!
– Но я думал… – начал Христенек.
– Что?!
– Я думал, вы знаете, Ваше сиятельство… столько слухов о ней… И в газетах…
– Слухи, газеты – ваша работа. А у меня – флот!
– Виноваты, Ваше сиятельство.
– Она уже ко мне смеет писать!..
И тут Орлов остановился, будто пораженный внезапной мыслью. Наконец он сказал:
– А коли это не она?! Не она писала?
Христенек уставился на графа.
– Ох, хитрецы, – опять зашагал по каюте граф. – Недаром Монтегю с графом Паниным дружбу водит… а если от имени злодейки сие послание мои враги из Петербурга составили? Верность мою государыне проверить решили? а то и хуже: уж не хотят ли попросту опорочить меня перед императрицей?.. Немедля! Немедля узнать, где эта женщина! И придется связаться с нею, чтоб обличить происки врагов моих!
Граф посмотрел на молчащего Рибаса и кратко спросил:
– Где она?
Рибас не удивился – он будто ждал этого вопроса.
– Думаю, в Рагузе. По последним слухам…
– Мне уже не нужны слухи, Осип Михайлович, коли есть человек, который это знает точно.
– Кто этот человек, Ваше сиятельство?
– Его зовут сэр Монтегю. Он сейчас скачет в коляске по дороге в Венецию.
Рибас молча поднялся.
Рибас скакал на коне по дороге, ведущей в Венецию. Солнце садилось, спала жара, дул свежий ветер с моря. Маленький городок со старым собором дремал на горе в заходящем солнце. Но Рибасу было не до красот – он гнал, гнал коня по дороге. «Как интересно… – размышлял Рибас. – Он сделал вид, что слышит об этой женщине впервые. а о ней, почитай, полгода пишут во всех газетах, говорят во всех салонах. Конечно, знал… Более того, предполагал, что она к нему обратится. а к кому ж ей еще обратиться? Он самый могущественный и самый опальный. В его распоряжении – флот и немыслимые суммы денег… Он может ради прихоти потопить фрегат… И притом ему запрещено то, что дозволено всякому, – вернуться на родину. Говорят, есть приказ: задержать его на границе, коли он без дозволения императрицы…»
Рибас вгляделся: далеко-далеко по дороге ехала карета. Рибас пришпорил коня.
«Итак, он знал, – продолжал размышлять Рибас. – а следовательно, план имел. Часть первую плана он сегодня высказал: проведать, где она, с ней связаться. Для чего? Он решил-де проверить: не задумали ли его опорочить перед императрицей?.. Ну, если он действительно этого боится, ему как раз опасно с ней встречаться…
Нет, на самом деле этот человек никого не боится – ни Бога, ни черта… Уж не взыграло ли ретивое: одну императрицу он на трон уже посадил?.. Ох, Рибас, будь осторожен: ты должен понять всю игру, прежде чем в ней участвовать».
Карета сэра Эдуарда Монтегю мчалась в Венецию. Далеко по дороге показался всадник. Всадник приближался.
– По-моему, нас догоняют, сэр, – сказал лакей с запяток
– И по-моему, тоже: нас догоняют, – невозмутимо ответили из кареты.
Рибас поравнялся с коляской.
– Остановитесь, милорд! У меня поручение от Его сиятельства графа Орлова!
Монтегю не отвечал и внимательно разглядывал Рибаса из окна кареты. Некоторое время они ехали рядом молча. Рибас тяжело дышал, но продолжал гнать вперед лошадь.
– К сожалению, я не имею возможности остановиться, мой молодой друг, – наконец произнес Монтегю из окна кареты, – ибо спешу в Венецию… Но я готов выслушать вас по пути. – И вечная издевательская улыбка появилась на лице англичанина.
– Граф приказал узнать, милорд, где находится автор послания, которое вы соизволили передать?
– Вы, кажется, в России иностранец, господин… – И он вопросительно посмотрел на всадника.
– Рибас.
– Сейчас много иностранцев, господин Рибас, на русской службе. Им граф может приказывать. А я пока не имею чести…
И Монтегю скомандовал:
– Вперед!
Форейтор ударил по лошадям, карета понеслась по дороге. Рибас тоже пришпорил лошадь, продолжая беседовать с англичанином.
– Мне необходимо, милорд… – Он задыхался. – Я не могу вернуться без сведений.
– Какое интересное положение: вы не можете вернуться без сведений. А я не могу их вам дать. Как же нам быть, милейший?
Рибас улыбнулся. И выхватил пистолет. Коляска становилась.
– Посмотрите назад, – улыбнулся англичанин. С запяток на Рибаса смотрело дуло пистолета. Рибас расхохотался:
– Значит, остается проверить, кто выстрелит первым. Если я – умрете вы, если одновременно – умрем мы оба, и лишь в третьем случае умру один я. Так как у меня нет иного выхода, я вынужден буду это проверить. Но у вас – то есть: всего одно слово. И вы спасаете, по крайней мере, одного из нас… Я не шучу, милорд. После некоторого молчания из коляски ответили:
– Вы далеко пойдете, господин Рибас… Она – в Рагузе. И коляска покатила по дороге.
После демонстрации Чесменского боя перед восхищенными жителями Ливорно Орлов уехал в Пизу. Ливорно давно ему наскучил, и великолепный граф жил в Пизе в восхитительном палаццо Нерви. В кабинете граф беседовал с Рибасом.
– На обратном пути я завернул в Ливорно, – докладывал Рибас, – и проверил сообщение англичанина. Дело в том, что в Ливорно находится сейчас наш давний друг – рагузский сенатор Реджина. Сенатор подтвердил: сия женщина действительно сейчас в Рагузе.
Рагуза (ныне Дубровник) – маленькое государство на Адриатическом море, подобное Венеции. «Свободные дети свободной матери Рагузы» торговали по всему свету. Рагуза издавна находилась под протекторатом турок. В 1772 году граф Орлов со своей эскадрой вошел в воды республики и потребовал отказа от турецкого протектората. Боясь турок, сенат не согласился. Орлов заявил, что будет бомбардировать древний город. Испуганный сенат отправил депутацию в Петербург. Екатерина послов не приняла, но бомбардировку отменила…
– В Рагузу, – продолжал Рибас, – ее привел случай. Вместе с польским воеводой князем Радзивиллом она плыла из Венеции в Турцию к султану, с каковым имела намерение соединиться. Но сильные ветра отнесли ее в рагузскую гавань… Нынче по причине нашего мира с Турцией вновь отправиться к султану ей никак невозможно. И она обитает в Рагузе. Хотя рагузский сенат, напуганный вами, Ваше сиятельство, делает все возможное, чтобы она оттуда убралась. Страх сената столь велик, что сенаторы даже отписали в Петербург о появлении сей женщины.
– Вот так! – захохотал Орлов. – Значит, уже и в Петербурге о ней знают. Мы узнаем последние… Зачем держу вас на службе?
– Из Петербурга ответили, что нет никакой надобности обращать внимание на побродяжку…
– Узнаю благодушие графа Панина!
Христенек ввел в залу жизнерадостного толстого господина в мундире майора.
– Тучков второй, – представился майор.
– Значит, видел ее в Венеции? – спросил Орлов.
– Точно так, Ваше сиятельство. Она жила в доме самого французского посла.
– Ну, как же без французов-то обойтись? – усмехнулся Орлов.
– Сей посол оказывал ей знаки внимания, почитай, как царствующей особе. С ней общались сам польский князь Карл Радзивилл и граф Потоцкий. Много с ней понаехало поляков. Все с усищами, саблями гремят. Скоро, говорят, будем с нашей принцессой Всероссийской на Москве, как с царевичем Дмитрием. И другие пакостные слова, повторять не хочу.
– И не надо повторять… ты лучше про дело рассказывай.
– Познакомился я там с двумя поляками: с Черномским и Доманским. Усищи у них…
– Ну, про усищи ты уже говорил.
– Садился я с ними в карты играть…
– Все проиграл? – усмехнулся Орлов. Майор вздохнул:
– Там был еще француз маркиз де Марин, ох злой до карт мужчина. Он при ней служит. Обобрал он меня дочиста. И вот тут она и вошла… Вошла… за ней гофмаршал идет, потому что она еще и герцогиней будет.
– Подожди, – прервал Христенек, – ты же говорил, что ее кличут принцессой Всероссийской.
– Это по происхождению тайному она вроде бы принцесса Всероссийская, а по жениху – замуж она готовится – она еще и герцогиня. Поляки кричат мне: целуй-де ручку у своей законной повелительницы, а я только плюнул… Тьфу – вот вам и весь мой ответ.
Он замолчал.
– И все? – усмехнулся Орлов.
– И все, Ваше сиятельство. Спасибо ноги унес, а то б зарубили.
– Ну что ж, ответил хорошо. Узнал мало, вот что плохо, – мрачно сказал Орлов. – Ну, и как она… с лица?
– Худого не скажу… Красавица. Волосы темные, глазищи горят… И ни на секунду не присядет, все движется, все бежит…
– Понравилась? – усмехнулся Орлов.
– Только в оба и гляди, а то обольстит, – засмеялся майор, – но худа уж больно, пышности в теле никакой…
После ухода майора Орлов сказал:
– Чую, получим мы еще одного Пугачева в юбке, пока граф Панин благодушествует…
И приказал Христенеку:
– Пиши.
Граф начал диктовать, расхаживая по комнате:
– «Всемилостивейшая государыня! Два наимилостивейших Ваших писания имел счастие получить. С благополучным миром с турками Ваше императорское величество, мать всей России, имею счастье поздравить. Угодно Вашему величеству узнать, как откликнулись министры чужестранные на весть о мире…»
Орлов остановился и сказал Христенеку:
– В своем письме к нам государыня предполагает, как они должны откликнуться. Вот это все дословно в наше письмо и перепиши. Ибо, что матушка предполагает, то и правда.
И он продолжил диктовать:
О проекте
О подписке