Цитаты из книги «Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)»

Античная эпоха была в этом отношении такой мягкой, что народы обращали больше внимания на сходства своих религиозных культов, чем на различия между ними.

К счастью для спокойствия человечества, это правило умеренности, рекомендованное мудрым Августом, было усвоено его пугливыми и порочными ближайшими преемниками. Первые цезари, гонясь за удовольствиями или тиранствуя, были так заняты этим, что редко появлялись перед армией или в провинциях. Не хотели они и терпеть, чтобы триумфы, которыми они сами пренебрегали в своей лени, были незаконно присвоены умевшими руководить доблестными заместителями. Военная слава подданного считалась дерзким присвоением права, принадлежащего одному императору, поэтому долг и интересы каждого римского полководца теперь были в том, чтобы охранять вверенные его попечению границы и не пытаться осуществлять завоевания, которые могли оказаться для него такими же гибельными, как для побежденных варваров.

К счастью для спокойствия человечества, это правило умеренности, рекомендованное мудрым Августом, было усвоено его пугливыми и порочными ближайшими преемниками. Первые цезари, гонясь за удовольствиями или тиранствуя, были так заняты этим, что редко появлялись перед армией или в провинциях. Не хотели они и терпеть, чтобы триумфы, которыми они сами пренебрегали в своей лени, были незаконно присвоены умевшими руководить доблестными заместителями. Военная слава подданного считалась дерзким присвоением права, принадлежащего одному императору, поэтому долг и интересы каждого римского полководца теперь были в том, чтобы охранять вверенные его попечению границы и не пытаться осуществлять завоевания, которые могли оказаться для него такими же ги

При демократическом правительстве верховную власть осуществляют граждане, но если эта власть отдана неповоротливой толпе, та сначала злоупотребляет ею, а потом теряет ее.

империя имела в ширину более двух тысяч миль – от стены Антонина на севере до гор Атлас и тропика Рака, а в длину более чем три тысячи миль – от Западного океана до Евфрата; что она находилась в наилучшей части умеренной климатической зоны – между двадцать четвертым и пятьдесят шестым градусами северной широты и предположительно занимала более миллиона шестисот тысяч квадратных миль земли, по большей части плодородной и хорошо возделанной.

Несмотря на эту разницу в поведении, Адриан и два Антонина одинаково признавали верным завет Августа и одними и теми же способами соблюдали его. Они упорно придерживались такого плана: поддерживать достоинство империи, не делая попыток расширить ее границы. Всеми достойными средствами они добивались дружбы варваров и старались убедить человечество, что власть Рима преодолела искушение завоевывать и ею движет только любовь к закону и порядку. В течение долгих сорока трех лет их добродетельные труды увенчивались успехом. Если не считать несколько небольших военных столкновений, которые помогали обучать пограничные легионы, годы правления Адриана и Антонина Пия представляют собой прекрасное зрелище всеобщего мира и процветания. Имя Рима с почтением произносилось самыми дальними народами. Самые свирепые варвары часто делали императора судьей в своих спорах, и живший в те времена историк сообщает нам, что видел послов, приезжавших просить о принятии в число римских подданных как о высокой чести, но получивших отказ.

Воинственность и честолюбие Траяна составили весьма необычный контраст с умеренностью его преемника. Так же сильно бросались в глаза неутомимость и подвижность Адриана по сравнению со спокойным Антонином Пием. Жизнь Адриана почти вся прошла в пути: он, обладавший разносторонними талантами воина, государственного деятеля и ученого, выполняя свои обязанности, удовлетворял и свое любопытство. Не обращая внимания на время года и климат, император с непокрытой головой ходил пешком по снегам Каледонии и знойным равнинам Верхнего Египта; за время его правления в империи не осталось ни одной провинции, которую этот монарх не почтил бы своим присутствием.

Траян был честолюбив; пока человечество будет рукоплескать своим губителям больше, чем своим благодетелям, жажда военной славы всегда будет пороком даже самых возвышенных душ. Хвалы в честь Александра, которые произносили, сменяя друг друга, многие поколения поэтов и историков, разожгли в душе Траяна опасное желание подражать ему. Как Александр, римский император пошел войной на народы Востока, хотя при этом вздыхал и жаловался, что его пожилой возраст почти не оставляет надежды на то, чтобы сравняться в славе с сыном Филиппа. Все же успех Траяна, хотя и кратковременный, был быстрым и ярким. Парфяне, выродившиеся и разрываемые междоусобной враждой, бежали от его меча. Траян с триумфом проплыл вниз по реке Тигр от армянских гор до Персидского залива. Ему принадлежит честь быть первым и последним из римских военачальников, кто плавал по этому столь далекому от Рима морю. Римский флот грабил берега Аравии, и Траян в своем тщеславии тешил себя мыслью, что подходит все ближе к границам Индии. Каждый день сенат с изумлением узнавал новые имена и названия новых народов, признавших власть императора. Сенаторам сообщали, что цари Боспорского царства, Колхиды, Иверии, Албании[5], Осроены и даже сам парфянский монарх приняли свои венцы из рук императора, что независимые племена мидийских и кардухских[6] гор умоляли его о защите, что богатые страны Армения, Месопотамия и Ассирия были понижены в статусе и сделаны провинциями. Но смерть Траяна быстро заставила римлян забыть о его широких замыслах: возникли справедливые опасения, что дальние народы, которых так много, легко сбросят непривычное ярмо, когда их уже не удерживает та мощная рука, которая это ярмо на них надела.

Август оставил своим преемникам как ценное наследство совет сохранять империю в тех границах, которые ей, казалось, дала природа в качестве постоянных форпостов и рубежей: на западе – Атлантический океан, на севере – Рейн и Дунай, на востоке – Евфрат, а на южном направлении песчаные пустыни Аравии и Африки.

Эти раболепные судьи заявляли, что обеспечивают безопасность государства, которое пострадало в лице своего первого чиновника, и громче всего рукоплескали милосердию этого «чиновника» тогда, когда особенно сильно дрожали в страхе от приближения его неумолимой жестокости. Тиран смотрел на их низости с заслуженным презрением и отвечал на их тайное отвращение искренней и нескрываемой ненавистью ко всему сенату в целом.