Кремневый нож

Кремневый нож

Как-то раз мирным теплым вечером мы с Гарри Першером, сидя на лужайке возле его дома, рассуждали о садах. Дом моего друга, к которому я приехал пару часов назад, стоял в самом центре маленького провинциального городка. Георгианский фасад выходил на улицу, а позади дома тянулась зеленая лужайка с клумбами и редкими фруктовыми деревьями. Дальше, за забором, виднелись крыши и дымоходы соседних домов. Устав от жары и шума Лондона, я наслаждался покоем.

Подобно тому, как старые дома имеют свою атмосферу, которая соткана из мыслей тех, кто там жил прежде, этот сад впитал в себя воспоминания об ушедших временах. Во всяком случае, так мне казалось в сгущающихся сумерках.

Но когда я сообщил об этом Гарри, он не поддержал мои сентиментальные рассуждения.

– Да, сказано красиво, – сказал он. – Но я нахожу твою теорию слишком фантастической.

– Думай как хочешь, – ответил я. – Я все равно уверен, что люди, живущие в доме, создают особую атмосферу. Ею пропитываются стены и полы дома, так почему не могут лужайки и клумбы – в саду?

– Все это ерунда, – засмеялся мой друг. – Как земля, дерево или камень могут перенять чьи-то качества? Но твоя мысль, пусть и ошибочная, интересна, и – знаешь что? – у нас будет возможность проверить ее истинность. Завтра в этом саду будет совсем иная атмосфера, и мы посмотрим, что за эффект она произведет. Идем, я покажу, что имею в виду.

* * *

По лужайке мы прошли к забору, который обеспечивал саду восхитительное уединение. Приставив к забору лестницу, Гарри предложил мне подняться и заглянуть за его пределы.

– Ты не побеспокоишь соседей, – успокоил он меня.

Увиденное меня удивило. Перед глазами оказался небольшой квадратный участок необработанной земли площадью примерно в восемьдесят футов^[1]. Кроме сорняков растительности не наблюдалось. Хотя участок находился на склоне холма, он казался совершенно ровным. Со всех сторон его окружали кирпичные стены, точно такие же, как со стороны нашего участка. Не имелось и ни одной калитки – участок был как бы со всех сторон запечатан. И конечно, весь день эту землю безжалостно нагревало солнце, потому что и ветер не мог проникнуть в замкнутое пространство: я почувствовал, что нагнулся к жерлу печи – настолько раскаленным был воздух, ударивший мне в лицо. И… этот жар будто бы имел неестественное происхождение – я уловил какой-то запах, подобный тем, какие бывают в давно закрытой комнате.

– Что это? – спросил я, спустившись вниз. – Почему этот участок пустует и почему он отгорожен от мира?

– Странное дело, – сказал мой друг. – Видишь ли, на прошлой неделе я рылся в коробке со старыми бумагами, которые давно должен был разобрать, и наткнулся на личный дневник моей матери. Этот потускневший со временем документ был посвящен давно потускневшим делам. Мать начала вести его больше пятидесяти лет назад, вскоре после моего рождения. Я заглянул в дневник, и сначала мне показалось, что в нем описывается обычная рутина тех дней: как она гуляла, как ездила на охоту и так далее. Были сообщения о приезде гостей и об их отъезде, а потом я наткнулся на запись, которая заинтересовала и озадачила меня. В ней говорилось о строительстве стены в саду. «Уверена, это нужно было сделать, – писала мать. – И хотя сейчас стена кажется неприглядной, скоро она покроется вьюнком». Мне это показалось странным: я не мог понять, о какой стене она говорит.

Мы с Гарри направились к дому и вошли в гостиную. На столе лежала потертая тетрадь в обложке из телячьей кожи.

– Вот этот дневник, – сказал Гарри. – Если хочешь, можешь полистать его. Он очень атмосферный. Но я должен закончить историю. По странному совпадению, которые обычно ничего не значат, на следующий день после того, как я нашел и прочитал этот документ, летняя гроза оторвала стебли вьющейся розы из стены, через которую ты только что смотрел. Мой садовник уже ушел домой, и я решил сам закрепить растение. Я всегда думал, что за забором находится соседский сад, а у меня нет привычки подглядывать за соседями. Но когда я поднялся по лестнице и заглянул через забор, я увидел то же, что и ты, – маленький квадратный участок, огороженный со всех сторон. Я сразу вспомнил о том, что прочитал в дневнике матери, а потом в той же коробке отыскал старый план нашего дома и сада. Стало ясно, что участок когда-то был частью сада, потому что на плане не было никаких стен. Я позвонил строителю, чтобы он осмотрел стену. Тот сказал, что она построена позже, чем забор вокруг нашего участка: примерно пятьдесят или шестьдесят лет назад. Исследовав стену, а она тянется к нашему забору, он нашел стык, подтверждающий, что стена была пристроена, чтобы отделить часть участка. Нет сомнений, что именно эта стена упоминается в дневнике моей матери. Наконец, я проконсультировался с моим хорошим другом, работающим в мэрии, и он подтвердил, что огороженный участок принадлежит мне.

– Так ты собираешься разрушить стену и присоединить этот участок к саду? – спросил я. – Ты это имел в виду, когда сказал, что здесь будет новая атмосфера?

– Да, – кивнул он. – Но я не буду сносить стену полностью – только проделаю в ней арочный проход. Сделаю маленький тайный садик. Представь, он полностью закрыт со всех сторон, и там может получиться чудесный солярий. Посередине сделаю маленькую лужайку, у стен разобью цветочные клумбы. Это будет идеальное место для отдыха! Я уже договорился – работы начнутся завтра.

Той ночью я взял с собой в кровать дневник матери Гарри и, лежа без сна, долго читал его. У меня сложилось очень приятное впечатление об этой леди, которая в начале семидесятых считала столь захватывающей жизнь, наполненную маленькими радостями и делами, которые придумывала для себя сама.

Ей было всего восемнадцать, когда родился Гарри, ее единственный сын, и его удивительно быстрое развитие вскоре стало почти ежедневной темой записей. Но потом я начал обращать внимание на отдельные предложения, которые, казалось, были как-то связаны друг с другом: «Чудесное утро, но в саду как-то неуютно…»; «Малыш страшно плакал в саду утром, но стал паинькой, когда няня вывезла его в коляске на улицу…»; «Я сидела на маленькой квадратной лужайке на солнце, но радости не чувствовала. Сводили с ума мухи. Они назойливо жужжали вокруг меня, хотя я их не видела…»; «Что-то заставило меня уйти из сада сегодня вечером, такое странное чувство, будто кто-то смотрел на меня с маленькой квадратной лужайки, но там никого не было. Дик говорит, что это чушь, но он неправ…»

Через некоторое время она написала о строительстве стены, а потом шел отрывок, о котором говорил Гарри: его мать считала, что это правильное решение. Ни возведенная стена, ни проблемы в саду больше в дневнике не упоминались.

Наконец я устал расшифровывать выцветшие строки, выключил свет и уснул.

Сны – всего лишь бессмысленная смесь недавно полученных впечатлений или впечатлений, которые таятся в подсознании, а потом вырываются на поверхность. Поэтому неудивительно, что, как только я заснул, мне привиделись смутные и тревожные приключения в саду. Казалось, в облачных сумерках я находился там один; стена, через которую я смотрел вечером, исчезла, и в центре небольшой лужайки, поросшей травой, стояла какая-то прямая фигура, к которой я и направился.

В смутном тусклом свете я не мог разглядеть, человек передо мной или каменный столб. Но ужас, который начал было шевелиться во мне, смешался с любопытством, и я не останавливался. Чем бы это ни было, – неясная фигура, казалось, ждала меня.

Наконец я остановился. Вокруг меня во множестве жужжали мухи, и внезапно черное облако опустилось на меня, облепило глаза, уши и нос – отвратительно пахнущее и мерзко нечистое.

Ужас все больше овладевал мною, но я не застыл, парализованный, – я в неистовстве смахивал мух, продолжая наблюдать за неподвижной фигурой. Наконец ее природа раскрылась: она не была камнем – фигура медленно подняла руку и стала манить меня.

Я почувствовал важность этого момента, но в этот момент паника ночного кошмара пробудила меня: вспотев от ужаса, я резко сел в кровати, тяжело дыша. Комната была мирной и тихой; открытое окно, выходящее в сад, впускало продолговатые лучи лунного света. У кровати лежал дневник, чтение которого, несомненно, и вызвало это беспокойство.

* * *

На следующий день, как и сказал Гарри, рабочие начали прорезать арку в стене. Как только появилась возможность, мы проскользнули в щель и внимательно осмотрели участок. На нем густо росли сорняки, но у северной и восточной стен обнаружились переродившиеся культурные растения, доказывающие, что когда-то здесь (как и было указано в дневнике) располагались цветочные клумбы. В любом случае, прежде чем участок можно будет использовать, нужно будет провести много предварительной работы.

Здесь было очень жарко – и правда как в раскаленной печи. За стеной, в ухоженной части сада, было приятно сидеть в ярком солнечном свете, поскольку северо-восточный ветер разгонял духоту, но сюда ни один порыв ветра не проникал. Было что-то гнетущее и неживое в жарком оцепенении, воздух – стоячий, как в сердце джунглей, и в нем чувствовался легкий запах разложения. Мне показалось, что я слышу жужжание больших мух, но это, возможно, была фантазия, рожденная страницами дневника, прочитанными накануне, и последовавшим ночным кошмаром.

Я не стал рассказывать Гарри о своем сновидении, а просто вернул ему дневник; промолчал и о любопытных отрывках, на которые обратил внимание. На то у меня были свои причины. Его мать чувствовала: есть нечто странное в том месте, где мы сейчас стояли, и я не хотел тревожить сознание Гарри.

Было очевидно, что сам он ни о чем таком не думает, – наоборот, он казался очарованным заброшенным участком.

– Гляди-ка, как чудесно защищено это место, – сказал мой друг. – Восточный ветер сюда не проникает, и здесь можно вырастить что угодно. И какое уединение – одна зелень! Мне нравятся такие потайные местечки! Я попрошу поставить в арке дверь на засове, чтобы никто меня не потревожил. Что до остального, у меня в голове все уже готово. Большие цветущие кусты по периметру, выкошенная лужайка и круглая клумба в центре. Я так вижу – все будет так, как я хочу.

Гарри нанял еще несколько человек в помощь своему садовнику, и на следующее утро, пока каменщики заканчивали свою работу, они выпалывали на участке сорняки и тачками свозили на костер. Было намечено расположение клумбы, завезли кусты для посадки. Копать приходилось глубоко, чтобы избавиться от длинных корней, проросших в землю.