Почти полчаса мы блуждали среди старых доков, заполненных полураспиленными клиперами, ржавыми баржами вековой давности и другой рухлядью, которую не успели утилизировать. Я уж с надеждой подумал, что мы заблудились. Однако такого счастья тоже не случилось.

Миновав длинную гору, нет, даже целый хребет каких-то совершенно непонятных обломков и обрезков, и чуть не врезавшись в гнилую цистерну, платформа остановилась.

– Вот он! – с непонятной мне гордостью объявила Груша. – Наш корабль.

Я хотел засмеяться, но вовремя спохватился.

«Валендра». Не знаю, кто придумал такое имя для корабля, но оно ему вполне соответствовало. «Валендра» была даже не посудиной – она была настоящей лоханью. То ли полуклипер, то ли буксир, трудно сказать. Скорее всего, прогулочная яхта. По форме она походила на лежащий на боку пузатый пузырек. Однако одной пузырьковой формой оригинальность нашего судна не ограничивалась. Оригинальностей хватало. Внешний керамик кое-где отслоился, и из-под него виднелся ржавый корпус, а в некоторых местах я даже заклепки разглядел. Но лучше бы он отслоился совсем. Потому что в тех местах, где он не отслоился, имелась роспись. Самодельного происхождения. Ничто во всем мире не могло быть ужасней той росписи: по желтому пластику прыгали умильные котики, щеночки, белочки, крокодильчики, зайчики и другие столь же жизнерадостные твари. Нарисованы все они были без всяких затей, просто, в стиле раннего примитивизма. Распылителем. И я даже подозревал, чьих рук это было дело. Но подозрения свои предусмотрительно оставил при себе.

Но самым позорным в нашем корабле была не форма и не расцветка. Самым позорным были треугольные фальшь-рули, присобаченные на корму. Они придавали «Валендре» законченно идиотический вид. Такие ракеты рисуют в своих альбомчиках дошколята. Хотя рули, наверное, приделали все-таки раньше, еще до Груши, для какого-нибудь детского праздника или карнавала. А может, детсад какой в лунный зоопарк вывозили, кто его знает. Потом корабль списали и отдали Груше.

– Я сама его восстановила, – похвасталась Груша.

– Чудесный корабль, – серьезно сказал я.

– Да-да, – быстро согласился Барков. – А на нем во внешний космос можно?

– Конечно, можно, – заверила Груша. – Только кто тебя туда без навигационной лицензии пустит?

– Оно верно… А кто у нас системным пилотом будет?

Тут Груша надулась еще пуще, расправила плечи и даже вроде еще выше стала. Я испугался в очередной раз.

– У тебя есть допуск? – удивился Барков.

– Разумеется, есть. У меня второй класс. До Европы дойдем только так.

Но я что-то сильно сомневался. Сомневался, что такая вот рухлядь вообще оторвется от Земли. Да она же развалится при старте, даже без приборов видно!

– Это полностью моя экспедиция, – продолжала важничать Груша. – Корабль мой, и я сама его пилотирую. Получено научное согласование с Академией, исследование включено в текущий план работ, научным руководителем сам Хопот выступает.

– Ого, сам Хобот! – восхитился я.

– Хопот, – нервно поправила Груша, – известный экзомикробиолог.

– Ну да, именно экзомикробиолог… А в честь кого корабль назван? Название такое странное…

– В честь одной… Поменьше спрашивай, побольше работай.

– Хорошо-хорошо, – согласно закивал я. – Просто редко кто сейчас так корабли называет. «Чучундра»… Конечно, что-то тут такое есть…

Барков хихикнул. Груша взглянула на него с обидой, а потом подступила ко мне.

– Его зовут «Валендра»! – Груша сунула мне под нос кулак. – «Валендра», а никакая не «Чучундра»!

– Понятно-понятно… – опять согласился я.

– Ты поменьше умничай, Тимоня! Я этого не люблю. Помни про хомячка.

– Я помню.

– Грузи боксы!

Груша скрипнула пальцами.

Я осторожно, чтобы не развалилась от дуновения ветра, приблизился к «Валендре», отыскал люк, открыл и принялся составлять в него ящики. Барков сунулся было мне помочь, но Груша не позволила:

– Ты, Петя, пойдешь со мной. Надо там закрепить оборудование.

Барков испуганно поглядел на меня. Я пожал плечами.

– Одной мне не справиться, – Груша поглядела на Баркова с особой пристальностью.

Барков сник. Груша свистнула.

Из-под днища «Валендры» выдвинулся старомодный трап в виде лесенки, и Груша ловко полезла по нему вверх. Барков за ней. Я остался один.

Мое наказание приобретало гротескные, даже сюрреалистические формы. Через несколько минут я отправлялся в поход на самую загадочную луну Юпитера. Причем в сопровождении борца в юбке и странного Ушастика. На столетнем корабле с сомнительным названием «Валендра». Разукрашенном беспощадной рукой вышеуказанного борца.

Я закинул последний ящик, задраил люк. Отметил, что задраивается он хорошо – в пазы входит идеально, молекулярная застежка работает незаметно. Может быть, «Валендра» не так плоха, как выглядит? Все-таки Груша, наверное, на самом деле неплохой инженер. Недаром же ей дали допуск на системные полеты. Если она его, конечно, не подделала.

И почему обязательно Груша? Почему именно она занимается научными исследованиями? Почему этими исследованиями не занимается какая-нибудь другая, приличная девчонка? Хотя приличные девчонки тоже занимаются, просто мне так уж «повезло»…

А все Гучковская! И чего она меня так невзлюбила? Я вроде бы ничего плохого ей не сделал…

– Ты что там торчишь? – высунулась из входного люка начальница. – Давай поднимайся, через десять минут коридор откроется.

– Я воздухом дышу…

– На Европе надышишься!

Я окинул тоскливым взглядом Землю. Собственно, Землю не было видно, только доки с корабельной рухлядью, а я бы предпочел сейчас иметь перед глазами что-нибудь более подходящее для такого случая – какие-нибудь леса-поля, скажем. Человек уходит в космос, и неизвестно, вернется ли он обратно, а тут какие-то руины…

Вообще-то я не люблю космос. Большинство ребят просто жить без него не могут, а я вот не люблю. Ничего интересного там нет, одна пустота. Нет, конечно, Заря – неплохая планета, все, кто там был, рассказывают, что рай просто. Но до Зари далеко, а места на кораблях распределяются только между социально полезными лицами, туристы там редкость. Вот родители мои на Заре бывали, а меня дальше Венеры не заносило.

Венера – просто жуть. Космическая Мексика, только кактусы не растут. Даже не Мексика, еще глуше. Как-то раз весь наш уровень в мексиканскую пустыню Атакама возили с экскурсионными целями, так Венера – в пять раз хуже. Кто-то сказал, что Венера похожа на обглоданную кость. Вот уж точно.

А Европа похожа на снежок. Мы на астрографии ее так и называли – Снежок.

– Хватит мечтать! – рыкнула Груша.

Я перестал мечтать и полез вверх.

Корабль меня не разочаровал, внутри был не менее маразматичен, чем снаружи. Места в «бутылочных» кораблях не очень много. Насколько я помнил, существовало всего две модификации – трехместная и пятиместная. «Валендра» оказалась трехместной яхтой, предназначенной для туристических перелетов внутри системы. Ну и до ближних рубежей тоже.

Я преодолел тесный шлюз и оказался в коридоре. Он тянулся вдоль правого борта, а вдоль левого борта располагались каюты. Три штуки. Сразу за каютами была рубка, а в корме багажное отделение.

Коридор меня ужаснул. Во-первых, он был выкрашен розовым. А во-вторых, было еще хуже – по розовому цвету мелким и каким-то квадратным почерком были написаны стихи. Сначала я подумал, что стихи Грушины, но, вчитавшись, узнал «Карнавал» Михаила Юрьевича Лермонтова и понял, что все гораздо серьезнее. Нет, я, конечно, Михаила Юрьевича уважаю, но…

Короче, что-то во всем этом было ненормальное. Интересно, как Груша проходит медкомиссию с такими особенностями? Завезет нас неизвестно куда, сунет в руки по ультразвуковому лому, и будем мы там рыть какой-нибудь тоннель. Или возводить монумент. Скажем, той самой загадочной Валендре, в чью честь названа наша старая калоша.

Из-под потолка послышался голос Груши:

– Дорогие пассажиры! Займите свои места по штатному расписанию, через четыре минуты наш корабль отправляется в полет.

И в качестве добавки:

– Тимоня, черепашка моя, быстро в рубку! Размажет по стенкам – я соскребать не буду!

Я представил свои выжатые внутренности рядом с бессмертными строками: «Несчастье будет с вами в эту ночь…» – и поспешил в рубку.

Барков уже был там – сидел смирно в крайнем правом кресле. Мне издали даже показалось, что он вроде как пребывает в бессознательном состоянии. Вообще-то, честно говоря, я не сразу разглядел Баркова, а первым делом заметил маленького утконоса, свисающего мордой вниз с потолка. Чучело! Утконос покачивался в струях воздуха из кондиционера и блестел глазами. Как, интересно, Груша тут собирается осуществлять навигацию? Ведь сушеная полувыдра чуть не половину экрана перекрывает…

Я ткнул утконоса пальцем в нос. Он оказался на удивление упругим.

– Твой, что ли? – спросил Баркова.

– Не, Лины.

Оказывается, сокращенное от Аполлинарии – Лина. Интересно, а мне ее так можно называть? Нет, мне, наверное, нельзя…

– И зачем тут сушеный недозверь нужен? – задал я вполне логичный вопрос.

– Не знаю, – осторожно сказал Барков. – Может, для того, чтобы сглаз отваживать?

– Что отваживать? – не понял я.

– Сглаз.

– Что такое «сглаз»? – снова не понял я.

– Сглаз – это когда к тебе неудачи привязываются, – пояснил Барков. – Видимо, Лина увлекается мистикой. А может, и нет.

– Чем?

– Мистикой. Если хочешь, я расскажу…

Рассказать Барков не успел – в рубку протиснулась обладательница мумифицированного яйцекладущего млекопитающего. Интересно, что у них на «Блэйке» произошло, если Барков знает про какие-то там сглазы? Я вот не знаю. Надо будет как-нибудь расспросить его поподробнее.

Груша с трудом уместилась в центральном кресле и приняла шкиперский вид. Наверное, сейчас толканет какую-нибудь затертую космическую присказку, типа «спокойной плазмы», или «семь футов под килем», или даже «порвем пространство на британский флаг»…

И Груша меня не подвела.

– Ну что, покойнички, полетели? – спросила она и, не дожидаясь ответа, активизировала автопилот.

Здорово! «Ну что, покойнички, полетели?» Если верить легенде, именно так сказал легкомысленный капитан «Королевы Мэри», после чего круизер исчез где-то в районе Синей Колыбели. Вместе с двумя тысячами пассажиров.

Завыли насосы, со всех сторон в рубку потекла густая розовая субстанция.

– Что это?! – дернулся Барков.

– Ничего страшного, – успокоила Груша, – просто амортизационная жидкость. Неудобства временные, только на период первичного ускорения. Вы быстро привыкнете.

Груша премило поморгала, достала баллончик и вбрызнула в глаза жидкие линзы.

– Дай мне… – потянулся было и я, но Груша баллончик спрятала.

– Она прибывает, – сообщил сбоку Барков.

Розовые сопли действительно прибывали с угрожающей скоростью. Они были холодные, неприятные и добрались мне уже до подбородка.

– Корыто… – ругнулся я. – Чтоб это корыто провалилось…

Я захлебнулся.

С подобными устройствами я дела еще не имел, однако знал, что тут главное не дергаться и не задерживать дыхание, а то очень неприятно утонешь. А надо утонуть приятно. Поэтому я смело вздохнул и задышал – амортизационные сопли были насыщены кислородом, в них можно было не то что дышать, в них можно даже жить. По вкусу они напоминали клюквенный кисель, и питательность примерно такая же.

Справа от меня уверенно работала с сенсорным пультом Груша, а еще правее извивался Барков – пытался задержать дыхание. Но пытался недолго – Груша не глядя стукнула его кулаком в грудь, и Барков вздохнул.

Сопли заполнили всю рубку, нос корабля стал задираться, нацеливаясь в небо. Скоро он задрался окончательно, пошел обратный отсчет. Когда приятный механический голос произнес «зеро», «Чучундра»… пардон, «Валендра» рванула вверх.

Мы пропороли атмосферу, пропороли все орбиты и прыгнули к Луне. Причем почти в нее воткнулись – автопилот переложил курс буквально секунды за две, «Чучундра» пронеслась над пятнистыми кратерными просторами. Наконец мы вышли в космос.

Двигатели умолкли, под ногами чавкнуло, и сопли стали убывать.

Идем на Европу.