Дрюпин, он похож на свина. Не на свинью, это было бы почетнее, а на свина. Чистого, круглого, с приплюснутым носом и розовым хвостом. Хороший откормленный свин. Башку бреет. Но не потому, что ему так нравится, а потому что волосенки жиденькие, если не брить, получается ухохотно. Его бритая башка очень бугриста, что тоже ухохотно.

IQ у Дрюпина выше моего, а свин. Даже уши свинячьи. Розовые, прозрачные, кончики слегка внизу заламываются, так и хочется укусить. Но нельзя. Дрюпин у нас главный по изобретениям. Гений-самоучка, стихийный инженер Ползунов-Черепанов, и еще брат Райт в придачу. Его уши стоят миллионы.

– А жареные утки есть? – спросил Ван Холл. – На углях чтобы, с дымком чтобы…

– Фуа-гра есть… – растерянно сказал Дрюпин. – Есть утка по-пекински…

– Седой, ты меня волнуешь. Какая фуа-гра, какая пекинская утка, я что, в пельменную заглянул? Я на твою фуагру с голода смотреть не буду! Я хочу дикую утку! Дикую! Собственными руками запеченную, с угольком… А, чего тебе объяснять…

Ван Холл щелкнул пальцами. Японец подал ему лютню – откуда он ее выхватил, я даже и не заметил. Седой съежился. Ван Холл задумчиво повертел лютню в руках и сказал:

– Ладно, дурачок, веди меня в свою берлогу. Мне докладывали, тут у вас сотрясения какие-то…

– Ерунда, – улыбался Седой, – мелочи житейские. Мы с ними боремся в общем порядке. Я вам сейчас доклад сделаю по всей форме…

– Сначала яичница, Седой, потом доклад. И я слышал, что не мелочи совсем. И подготовь мне этих своих…

– Будут! Будут готовы! Я сейчас…

– Идем уже, – Ван Холл двинулся к берегу.

Роскошно двинулся, шуба тянулась за ним еще метра на два, понтово шуба тянулась, хочу себе такую.

К такой шубе пойдет имя…

Стоп. Хватит. На самом деле психоз какой-то. Не буду больше придумывать имена. Буду что-то другое придумывать. Надо только придумать, что можно другое придумывать, более оригинальное. Человеку ведь без придумывания никак нельзя, зацветет.

– Каждое утро он проглатывает двенадцать живых золотых рыбок, – сообщил Дрюпин. – Я попробовал одну проглотить, меня два дня рвало. Три дня.

– Чудлан осиновый, – сказал я. – Он микроскопических рыбок глотает, они потом плывут по венам к сердцу и врачуют его стрекательными нитями. Жизнь продлевает основательно. А ты небось, дурилка, вуалехвоста целого проглотил!

Дрюпин промолчал, и я подумал, что он, наверное, на самом деле пытался проглотить вуалехвоста. Из аквариума в холле. Балда. Конечно, Дрюпин в технике сечет будь здоров, одна эта собака его роботическая чего стоит…

– А есть еще голубые золотые рыбки, – продолжал я. – Они не лечат сердце, они в нем собираются, и, когда их скапливается около сотни, сердце взрывается, проклевываясь через грудную клетку.

– Оставил бы лучше свои византийские байки, – буркнул Дрюпин. – Я их сам тысячу знаю. И новых не меньше. Две тысячи. Знаешь, китайцы считают Ван Холла воплощением Золотого Дракона Востока. И имя ему не Ван Холл, а Ван Хо, из рода самого Ван Мана… ^[14]

– В прошлый раз, – я взял бинокль, – в прошлый раз этот Великий Дракон у одного десантника месячный паек выиграл. Знаешь, взял двадцать банок курицы в яблочном желе и не поморщился. Такой вот Гарун-аль-Рашид.

Вдруг Ван Холл неожиданно остановился. Седой едва не наткнулся на него, чтобы не наступить на шубу, резко изменил курс и наскочил на японца. Они принялись балансировать на краю причала, но не упали, удержались.

– А-а-а! – завопил Ван Холл. – А-а-а-о!

Седой вздрогнул.

– А-а-а! – завопил Ван Холл еще громче.

Он повернулся к Седому.

– Москито! – Ван Холл шагнул к руководителю Проекта. – Меня укусил москито!

– Мы не виноваты, – сказал Седой. – Я предпринимал все меры, мы даже воду кипятили…

– Я сейчас тебя вскипячу! – Ван Холл отобрал у своего японца огнемет и направил его на Седого.

Седой закрылся руками.

– Спорим, что не пыхнет? – Дрюпин протянул мне руку.

– Конечно не пыхнет, – отклонил я пари. – Он же не дурак, сжигать научного руководителя Проекта. Как установка работает, только Седой знает. Он, кажется, ее разработал?

– Он. – Дрюпин спрятал руку. – И еще физики. А меня к ней даже не подпустили ни разу…

– Потому что ты пока еще молодой технический гений. Технический гений в штанишках.

Ван Холл тем временем перестал целиться, схватил огнемет за казенную часть и принялся дубасить японца. Японец терпел, уворачиваясь лишь от ударов, направленных в голову.

– Везет же джапу, – вздохнул Дрюпин.

– Чего же хорошего? – удивился я.

Дрюпин объяснил.

– Ван Холл полный псих, – сказал он. – У него с головой такие нелады… об этом всем известно, даже тебе, наверное. Он прямо как из анекдота. Знаешь, он покупает по всему миру самые дорогие картины, разрезает на открытки и рассылает своим приятелям на Рождество.

– Отвлекаешься… – сказал я. – Ты про джапа говорил.

Сам я слыхал про Ван Холла кое-что другое. Будто Ван Холл на самом деле покупает картины, но только не на открытки их разрезает, а оклеивает ими стены в своем любимом трейлере. Впрочем, про какого триллионера не рассказывают таких историй? Тяжела жизнь простого рядового триллионера, люди к нему частенько несправедливы.

– Ну, да, – продолжил Дрюпин. – Он прошлому своему джапу сломал нос, челюсть и пару ребер, а потом раскаялся и подарил остров с лагуной…

– Зачем тебе остров, Дрюпинг? – спросил я. – Да еще и с лагуной?

– А… – Дрюпин махнул рукой. – Зачем остров без лагуны?

В этом была логика.

Тем временем Ван Холл успокоился, похлопал Седого по плечу и пошагал ко входу в блок. Больше он не останавливался.

Экранолет «Бурелом» повисел еще несколько времени, потом затих и осел в озеро, отчего на берег набежала волна, а из вод показались усталые аквалангисты.

– Теперь что делать будем? – спросил Дрюпин. – Они в пятый корпус, наверное, отправились. Туда не попасть, хоть тресни, ты же знаешь…

– Знаю, – сказал я. – Поэтому мы ничего делать не будем. Посидим, подумаем немного. А потом по домам. Этот дурик расправится с яичницей, а потом займется нами. Время еще есть. Кстати, где Сирень? Мы хотели отбеседовать…

– Не знаю. Я звал ее…

– Она нож, наверное, точит.

– Зачем?

– В одной только Англии жены убивают около шестидесяти мужей в год.

– А я тут при чем?

– Да так, ни при чем, конечно…

Я сделал вид, что задумался, и задумывался, наверное, минут несколько. Потом посмотрел на Дрюпина так внимательно-внимательно. И говорю:

– Слушай, Дрюпин, а эта дура случайно не барабанит?

– Нет, что ты! – Дрюпин даже отодвинулся от меня.

– А откуда ты знаешь?

– Я не знаю. Но зачем ей барабанить?

– Мало ли? Может, ее сюда только с этим условием и взяли. Может, ей за это дополнительный паек полагается. Сначала ведь были мы с тобой, а потом она появилась. Зачем?

– Для усиления…

– Чего тут усиливать? Нечего.

– Ну, все равно. Не думаю…

– А ты, Дрюпин, думай. Думай.

Дрюпин почесал голову.

Я усмехнулся и сказал:

– Дрюпинг, я ведь тоже не тупой. Если бы ты был тупой, я не стал бы у тебя про все это спрашивать. Потому что если бы ты был тупой, то ты наверняка разболтал бы про наш разговор Седому. Так ведь?

– Ну, так… – согласился Дрюпин. – А откуда ты знаешь, что я не побегу к Седому?

– Потому что ты, Дрюпинг, не тупой. Ты же сам понимаешь, что они – это они. И что на нас им плевать. Вот так.

Я плюнул.

– На нас всем плевать. Нас бросили, мы не нужны…

Ну понесло немного, бывает со мной.

– А откуда мне знать, что ты сам не барабанишь Седому? – остановил меня Дрюпин.

– Ниоткуда, – кивнул я. – В этом наша слабость. Мы не можем доверять друг другу, этим они и пользуются.

Дрюпин пожал плечами.

– Ты вот думаешь, для чего нас тут готовят? – спросил он.

– Не знаю. Только таких волков красных не бывает. Это я могу тебе точно сказать. С высокой долей вероятности.

– Ван Холл мог чего угодно понапридумывать… Знаешь, какие у него лаборатории? Красные волки, синие, зеленые, какие хочешь…

– Это верно, Дрюпин. И я давно хотел с тобой поговорить серьезно, как гуманоид с гуманоидом. С тобой и с этой метелкой, хотя она и не достойна слова моего. Надо все-таки встретиться втроем. Чем быстрее, тем лучше.

– К чему спешка?

– Не знаю. Но мне кажется, что скоро что-то случится. Эта ночная история, Ван прилетел… Зашевелилось что-то…

– Что?

Если бы знать что.

Как-то стремовато мне было в последнее время. И предчувствия к тому же. Я всегда чувствовал беду. Собаки, тюлени, пальмовые воры всегда предчувствуют наступление цунами. И я с ними солидарен. Бессонница. Страхи. Предчувствия. Но тут и особых предчувствий не надо было. Здесь, на базе что-то готовилось.

В этом я убедился этим же вечером, в брифинг-зале.

Через три часа после прибытия Ван Холла состоялся разбор полетов № 2. С лютней.

– Болван! – орал Ван Холл, потрясая инструментом. – Я тебе что велел?! Чтобы ты мне состряпал чудовище! Чтобы это было… чтобы это была… Техник, голограмму!

С потолка ударил синий луч, над полом возникло странное существо.

Да, оно отдаленно напоминало собаку. Только здоровую, наверное, почти в мой рост в холке. Железную. С шипастым гребнем на спине, с мордой, утыканной треугольными металлическими пластинами, с фасеточными глазами и страшными, как у ископаемого ленивца, когтями. Такая собачка одной лапой могла перебить спину льву. А может, даже и слону. Зверский пес.

– Вот что ты должен был сделать! – Ван Холл тыкал пальцами в голограммную собачью морду. – Вот! Это монстр! Монстр! А ты мне сделал какую-то малявку!

– Это не малявка… – оправдывался Дрюпин. – Функциональная наполненность устройства…

– Ма-алчать! – топал ногой Ван Холл. – Почему приходится работать с такими дураками?!!

– Давление челюстей… – бормотал Дрюпин. – Циркулярная пила под нижней челюстью, правда, еще не до конца смонтирована, я могу показать…

Дрюпин тыкал указкой в стоящего на табуретке Сима. Сим был бездвижен и безопасен. Он не устраивал Ван Холла в таком масштабе, а если бы он узнал, что пес еще совершенно безбашенный, то, наверное, Дрюпину досталось бы лютней.

А так Ван Холл обломал лютню о голову своего японца. В этот раз гнев триллионера был так силен, что японец от удара просел и не встал. Седой вздрогнул. Дрюпин стал бледнее мороженого. Сирень, напротив, покраснела от гнева. В последнее время я стал подозревать, что Сирень из породы правдолюбцев и справедливозащитников. Есть такие еще, особенно среди девчонок. На каждые двадцать девчонок – одна правдолюбка в обязательном порядке.

Однако у нее хватило ума не сделать Ван Холлу замечание. Конечно, бить ее лютней он бы не стал, но Седому могло вполне и перепасть. А Седой потом бы отыгрался на нас. На ней бы не отыгрался, а на нас запросто.

Сломав лютню, Ван Холл успокоился.

– Что он умеет? – спросил Ван Холл и брезгливо ткнул в Сима пальцем.

– Все! – нагло соврал Дрюпин. – Ну, почти все. Вы понимаете, в последнее время меня перекинули на дизайн парашюта, и я не смог…

– Понятно, – кивнул Ван Холл. – Демонтировать.

Это он сказал уже Седому.

В брифинг-зале повисла тишина. Тишина. Голографическое изображение металлического чудовища посредине зала, недоделанный кибернетический пес на табуретке, сумасшедший триллионер, только что разбивший лютню о голову своего холуя, Сирень – мать Тереза Калькуттская в молодости, ну и я, скромный и циничный, как мастер спорта по борьбе сумо.

– Кого демонтировать? – почти шепотом спросил Седой.

– Ну, не мальчишку же! – застонал Ван Холл. – Эту железяку! Эту железяку демонтируй!

– Я все исправлю! – пискнул Дрюпин. – Он заработает…

– Лютню мне, лютню!

Японец подобострастно подал Ван Холлу очередную лютню. Запас лютен у Ван Холла был воистину неисчерпаем. Но в этот раз Ван Холл не стал сокрушать музыкальный инструмент о чердаки окружающих его идиотов. Он неожиданно уселся на пол и принялся наигрывать на этой древнефранцузской балалайке удивительно тоскливую мелодию. От этой мелодии у меня даже как-то защемило сердце, засбоил митральный клапан, и я подумал, что надо беречь себя.

А то так никогда и не увижу я Мачу Пикчу, Город Выше Облаков, не узнаю имя свое.

Дрюпин бормотал, что он все исправит, что через месяц подготовит нужное чудовище, с нужным масштабом, а Сим просто модель, все сначала надо строить в маленьком варианте…

Но Ван Холл сказал, что так никаких денег не напасешься, после чего велел все-таки разобрать Сима и сдать ценные запчасти на склад.

Дрюпин умолял.

Не помогло.

На этом брифинг закончился. О наших приключениях с красным волком не было сказано ничего. И тем не менее предчувствие наползающих проблем не покидало меня. Оно даже усилилось. Я чувствую беду затылком, я говорил.

Дрюпин рыдал целую ночь, почему-то я слышал его стенания даже в своей комнате. Утром пришел Седой и сказал, что так и быть, он договорился, разбирать Сима пока не надо, однако необходимо его как следует приструнить. В противном случае Ван Холл его дезинтегрирует.

Дрюпин был термоядерно осчастливлен. Сидел на полу, гладил Сима по голове. Приговаривал, что, мол, какая хорошая собачка, побила плохих змеек, а ничего, плохие змейки сами виноваты, нефиг ползать под ногами, любой из себя выйдет, когда у него ползают туда-сюда под ногами…

Даже эта брукезия, Сирень, и та не выдержала подобного зрелища.

Кстати о Сирени. Так, напоследок.

Сирень.

Сирень-Сирень.

Девчонка. Тундра. Даже хуже. Вечная мерзлота. Ледниковый период. Вмерзшие в лед шерстистые носороги с глупыми глазами, что тут еще можно сказать?