Я положил на стол бумагу, составленную и подписанную начальником и главным инженером нашего ЖЭКа. Хотя начальник ЖЭКа уговаривал меня слупить с этой Соловьевой тысячу долларов, я посчитал, что мой мелкий косметический ремонт (который я все равно делать не собираюсь) должен стоить две сотни, а у нижних соседей – от силы полторы.

Соловьева бегло глянула вниз страницы на «итого» и тут же открыла тумбу письменного стола, достала тонкую пачку новеньких пятидесятидолларовых купюр.

– Я вижу, вы не рвач, спасибо, – сказала она, отсчитала ровно 350 долларов и подвинула ко мне. – Но это не все. Я хочу попросить вас об одной услуге. Дело в том, что эту квартиру купил мой муж. Вообще-то мы с ним живем… то есть жили, за городом, в Пахре, у нас там дом. Но ему было долго ездить на работу, он был юрисконсультом гостиницы «Аэростар», это рядом. И когда подвернулась эта квартира возле работы, он ее взял так, на всякий случай. И рабочих тоже он нанял. Но теперь… Мне эта квартира не нужна, я буду ее продавать. Поэтому вот вам еще 150 долларов, рассчитайте этих горе-рабочих. Я, честное слово, не знаю, сколько мы им должны. Если не хватит, вы мне позвоните, хорошо? Только не завтра, завтра похороны. Ладно? – И она встала из-за стола, показывая, что спешит.

– Конечно. – Я тоже встал. – Инна Петровна, примите мои соболезнования.

– Спасибо, – ответила она.

На ипподроме шел ремонт трибун, но по мокрым и еще грязным дорожкам уже катили двуколки – жокеи выгуливали коней по первой солнечной погоде, и кони с явным удовольствием бежали по кругу, высоко вскидывая свои тонкие сильные ноги. Был в их красивом грациозном беге даже какой-то завораживающий эффект.

Честно говоря, живя столько лет рядом с ипподромом, я никогда не увлекался бегами и не заглядывал сюда чуть ли не с детства. Но теперь… Теперь я вот уже третий день прихожу к гостинице «Бега», стою у металлической решетки ограды ипподрома, смотрю на бегущих по кругу лошадей и думаю…

Нет, я бы не сказал, что я думаю о чем-то определенном. Я пенсионер, о чем могут думать пенсионеры? Наверное, мне полагается думать о внуках, но у меня нет ни внуков, ни даже дочки… Может быть, мне полагается вспоминать прожитые годы и «битвы, где вместе сражались они». Но вспоминать битвы в Чечне – нет, нет, упаси меня Бог от этих воспоминаний! А вспоминать своих бывших женщин – зачем?

Нет, я ничего не вспоминал, ни о чем не думал, а только стоял и смотрел на бегущих по кругу лошадей. Если нет фарта, то его нет, как ни крути. Десять тысяч долларов уже практически были у меня в кармане – во всяком случае, я их честно заработал, я нашел эту Полину Суховей. И – все обломилось. И даже мелкий заработок – курировать ремонт верхней квартиры, долларов двести можно было на этом получить – тоже лопнул в связи со смертью мужа этой Соловьевой. You are a loser, mister Chernobylsky. Ты неудачник, ты проигрываешь все, что можешь…

А лошади все бежали по беговой дорожке. Они круто выгибали шеи и хвосты, ритмично стучали копытами, гордо вскидывали головы, и их шоколадные крупы влажно блестели под солнцем. Я любовался ими невольно, и какое-то зыбкое ощущение весеннего тепла, солнечно-знобящего ветерка и позыва к движению, к бегу вдруг стало заполнять мои суставы, расслабленные бездельем и отчаянием старости…

Какого черта?

Какого черта я тогда не выяснил, почему Кожлаев перед смертью хотел увидеть эту Полину?

Какого черта она отказывалась ехать к нему даже за деньги?

И кто стрелял в Кожлаева?

И что стало с его казино, строительными фирмами, прочими бизнесами и квартирой на Софийской набережной?

А что, если…

Или – да ну его?

Нет, а в чем дело? Почему бы мне, в самом деле, не попробовать – так, ради любопытства… Ну и ради ее зеленых глаз, конечно. В конце концов, разве я не имею права посидеть на скамейке у Патриарших прудов – просто посидеть, как пенсионер. И случайно встретить ее: «О, Полина! Здравствуйте, как поживаете? Извините, что я тогда так грубо…» Нет, лучше сразу на ты, по-свойски: «О, Полина! Привет, как поживаешь?» Да, именно так, сверху вниз, покровительственно. Ведь с бабами самое главное сразу взять верный тон – то есть быть хоть чуть-чуть, но выше. А если покажешь им, что они чего-то стоят или что ты их, не дай Бог, поставил на пьедестал, – все, пиши пропало. Нет, только на ты, сразу на ты…

Как назло, именно в эту субботу с ночи вдруг пошел снег. Да, весь март было плюс шесть – восемь, все уже думали, что весна, а оказалось – дудки, ни с того ни с сего минус пять, и утром метель со снегом. Лебеди на Патриарших обиженно уплыли в свой зеленый дощатый домик; цветочница спрятала гладиолусы и тюльпаны в киоск; на поплавке-ресторанчике, что возле памятника Крылову, официант опустил матерчатые грибки и унес под навес стулья из-за столиков; на детской площадке тоже никого; «бегуны от инфаркта», промочив в снегу свои «найки», разбежались по домам; и даже на стройке соседнего жилого дома для новых русских рабочие ушли на перекур.

Я подмерз вышагивать по дорожке вдоль заснеженных скамеек. Туда-сюда мимо подъезда Полины, туда-сюда… Конечно, были бы деньги, можно было бы зайти в кафе «Маргарита», что рядом с домом Полины, или в бар «Под роялем», или в «Экипаж» – тут эти заведения со всех сторон пруда, воистину как в Брюсселе, Париже или Амстердаме. Но и цены такие же! На мою месячную пенсию в этом районе нельзя даже пообедать.

Девять утра…

Десять…

Одиннадцать…

Я уже изучил все эскизы будущих здешних дворцов, вывешенных на заборах новостроек, а также все вывески и витрины кафешек, бутиков и маленьких продовольственных магазинчиков. И я уже устал вскидываться и напряженно замирать каждый раз, когда у подъезда Полины притормаживает очередная машина. Черт возьми, а кто мне сказал, что она каждый день приезжает домой после девяти утра? И вообще, может быть, она сейчас в Париже, в Лондоне, в Риме… Она же сказала тогда, что у нее кастинг. То есть она не профессиональная проститутка, а модель. Или это одно и то же? Во всяком случае, она сейчас может быть за границей на каком-нибудь фестивале мод или просто с любовником. А я тут мерзну, как последний дурак…

Я подошел к ее подъезду. О, тут появился последний штрих евроремонта – новенький домофон с инструкцией на красивом медном щитке. Следуя этой инструкции, я набрал сначала «0», а потом номер квартиры – «16».

– Who is it?^[2] – вдруг спросил из домофона мужской голос.

– ФСБ, – ответил я и добавил по-английски: – Open up!^[3]

К моему изумлению, дверь тут же негромко загудела, я потянул ее на себя и открыл.

Затем, гадая, кто же это мне ответил – или я ошибся и набрал не 16-ю квартиру? – я поднялся лифтом на шестой этаж. Дверь 16-й квартиры была открыта, в ней стоял какой-то взлохмаченный конопатый парень в шортах и майке «Toronto Maple Leafs».

– Oh, shit!^[4] – сказал он. – Я думать, это Fed-Ex. Who are you?^[5]

– I'm from FSB, Federal Security Service.^[6] – И я показал свои корочки, но издали, не давая их ему в руки. – And you?^[7]

– Вы должны знать, кто я, если звоните мне, – резонно ответил он по-английски. – Я Кристофер Рафф, корреспондент «Торонто стар».

– Nice meeting you,^[8] – сказал я по-книжному. – Is Polina home?^[9]

– Polina who?^[10]

– Полина Суховей. Девушка, которая жила здесь несколько месяцев назад.

– О, эта! К сожалению, она тут больше не живет.

– А вы не знаете, куда она переехала?

– Не-а…

– А вы давно здесь?

– Я въехал две недели назад. Она красива?

– Кто?

– Ваша Полина.

Я усмехнулся:

– Да! А почему ты спрашиваешь?

Он тоже усмехнулся:

– На случай, если она появится забрать свою почту.

Я заинтересовался:

– А ты получил ее почту?

– Только одно письмо.

– Дай посмотреть.

– Why? – разом напрягся он и перешел на русский: – Пошему?

– Потому что я из ФСБ. That why, – сказал я жестко. – The girl has vanished, девушка исчезла, и мы ее ищем. Понимаешь?

– But that letter came from her mother. Or sister…^[11]

– Откуда ты знаешь?

– 'Cose I can read Russian!^[12] – гордо ответил он. – Это написано на конверте: «от Нади Суховей». Надя – это женское имя, верно?

– Дай мне глянуть.

Он поколебался секунду, потом сказал:

– All right, come in.^[13]

Вслед за ним я зашел в квартиру. И поразился: это был образец того, что может мужчина сделать из уютного женского гнездышка всего за две недели! Розовые гардины на окне заброшены наверх, на кронштейн, так, что окно оголено и смотрит прямо в снежную замять и на крышу новостройки дома через пруд. Под окном вместо софы и телевизора, сдвинутых в угол, стоят табурет и стол с компьютером, принтером, факс-машиной, телефоном и грудой бумаг. Трельяж и косметический столик завалены деловыми папками и видеокассетами, на полу стопки книг, три фотокамеры и магнитофон. На всех стенах вместо исчезнувших фотографий Полины вкривь и вкось наклеены или пришпилены кнопками длинные служебные факсы, вырезки из русских и нерусских газет и notes – памятные записи на листках из блокнота. В пенале кухни полный бардак – гора немытой посуды, грязный кофейник на сковородке. А в алькове на двуспальной кровати хаос из простыней, подушек и шерстяного пледа, и посреди этого хаоса попкой кверху лежит практически голая нимфетка с лицом девицы из ночного клуба «Lips».

– Приветик! – бесстрашно махнула она мне голой ручкой и, повернувшись на бок так, что мне открылись все ее спелые прелести, чиркнула зажигалкой, закуривая «Мальборо».

А Кристофер снял со стены конверт, висевший на кнопке.

– Вот, – сказал он по-русски. – But you cannot take it with you. Just take a look here.^[14]

Я не стал спорить. В конце концов, парень хочет сохранить шанс увидеть Полину, а мне это на руку.

– Хорошо, – сказал я, считывая на конверте адрес отправителя: «Надя Суховей, ул. Приволжская, 16/3, Нижний Новгород». – Let's make a deal. Давай договоримся. Я даже не открою этот конверт. Зато… – Я посмотрел на нимфетку, слушавшую наш разговор, и спросил у нее: – Do you speak English?^[15]

– Nupp!^[16] – усмехнулся Кристофер.

– Fine,^[17] – сказал я. – So, as soon as she comes here to pick it up, give me a call. All right? Here is my number…^[18] – Я написал на конверте номер своего домашнего телефона и прикнопил этот конверт обратно на стену. – All right?^[19]

– Sure,^[20] – сказал Кристофер.

– До свидания, спасибо. – Я пошел к выходу.

– Good by, – сказала мне вслед нимфетка, махнув ручкой и качнув спелыми яблоками своих сисек.

Кристофер проводил меня до двери и даже вышел за мной на лестничную площадку.

– Всего хорошего, извини за беспокойство, – сказал я ему по-английски.

– Ничего, – ответил он по-русски. И вдруг, поколебавшись, добавил, снова перейдя на английский: – Между прочим… Я хочу вам кое-что сказать…

– Что?

– Вы не первый, кто ищет ее.

– Неужели? – деланно удивился я. Было бы странно, если бы никто из любовников не искал эту красотку. – И кто это был?

– Well… – ответил Кристофер. – Знаешь, я всего несколько недель в вашей стране, но, мне кажется, я уже научился различать этих типов. Хочешь взглянуть на него?

– Что ты имеешь в виду? – теперь уже искренне удивился я. Как я могу увидеть того, кто искал тут Полину?

– Постой здесь, – сказал Кристофер и ушел обратно в квартиру, а через минуту вернулся с большим желтым конвертом, вытащил из него три фотографии и протянул их мне.

И тут-то у меня вытянулось лицо. На всех трех фото был Рыжий – Виктор Банников, собственной персоной, снятый сверху, из окна 16-й квартиры мощным объективом одной из тех фотокамер, которые лежат там, на полу, на стопке книг. Рыжий Виктор, выходящий из подъезда… Рыжий Виктор, которому телохранитель открывает дверь кожлаевского «мерседеса»… И Рыжий Виктор, садящийся в машину…

Н-да, эти иностранцы, которые теперь приезжают к нам, подкованные ребята.

– Ты знаешь его? – спросил Кристофер, заметивший, конечно, изумление на моем лице.

– Немного…

– Он бандит?

– В прошлом… Когда он тут был?

– Две недели назад. В первый же день, как я поселился.

– Что он сказал?

– Он сказал, что эта девушка должна ему много денег. Он дал мне номер своего телефона и сказал, что заплатит мне, если я сообщу ему, когда она придет за своей почтой или мебелью.

– Ты сохранил этот номер?

– Конечно. – И Кристофер показал мне надпись на том же конверте с фотографиями: «768 43 20». Но это не был мобильный Рыжего, это был номер мобильного телефона Кожлаева.

Однако на сей раз я уже владел своим лицом и никак не выдал своих эмоций.

Но Рыжий-то каков! Ездит в «мерсе» Кожлаева, пользуется его мобильником и еще ищет, его бывшую телку! Мазохист он, что ли?

– Thank you, Chris, – сказал я, пожимая руку канадцу. – Надеюсь, ты мне позвонишь. Спасибо еще раз.

– Good luck, – ответил он и добавил по-русски: – Удачи. Между прочим, у тебя хороший английский. Британский…

– Thanks…

Я вышел из подъезда и поднял голову к окнам на шестом этаже. Сверху, из открытого окна шестнадцатой квартиры на меня смотрел телевик фотокамеры. Я усмехнулся и приветственно поднял руку. И Крис, держа в одной руке фотоаппарат и снимая меня, приветственно поднял вторую.

Н-да, думал я, шагая по снегу в сторону Садового кольца, этот парень далеко пойдет. Даже у нас в Москве…

Однако представить себе, как далеко может пойти этот Крис у нас или в Канаде, я не успел – буквально через тридцать шагов, на углу Малой Бронной и Благовещенского переулка, как раз у забора стройки новой «элитки», передо мной вдруг остановился внедорожник «чероки», трое лбов быстро вышли из него, тут же взяли меня под локти и, сунув под правое ребро что-то тупое, как дуло, сказали негромко:

– Не дергайся. В машину.

Мне не завязывали глаза, не связывали руки, и вообще все было вполне цивильно и корректно. За исключением, конечно, того, что у меня под ребром все время держали дуло.

«Чероки» выехал из Москвы и покатил по заснеженному Рублево-Успенскому шоссе. Была суббота, чуть после полудня, пустое шоссе переметало солнечным снегом почти по Пушкину: мороз и солнце, день чудесный… Если бы слева и справа меня не прижимали эти «шкафы», лучшей погоды для загородной прогулки и не придумаешь. Я знал, что заговаривать с этими бугаями без толку, и просто смотрел на дорогу. Мы миновали Раздоры, потом «Царскую охоту». Теперь по обе стороны дороги пошли приснеженные ельники и дачные заборы, за которыми стоят свежие, только-только построенные трехэтажные кирпичные хоромы наших новых бояр-нуворишей. Их просто распирает от показного богатства и самоуверенности. Страна, которая всего пятнадцать лет назад формально принадлежала народу, а тайно – маленькой корпорации по имени «ЦК КПСС», теперь принадлежит им, обитателям Рублевки, Николиной горы и еще двух-трех элитно-курортных зон, и они не скрывают этого, а, наоборот, кичатся своей властью и деньгами, ездят в «мерседесах» и «ауди» с мигалками и сиренами, строят себе дворцы и даже привозят итальянских дизайнеров, кипрский мрамор и французскую старинную мебель – совсем как когда-то графья Шереметев или Орлов.

В Жуковке машина свернула с шоссе налево и въехала в распахнувшиеся перед нами ворота большой двухэтажной дачи. Я узнал ее – это была дача Кожлаева. Когда-то, давным-давно, в моей прежней рабочей жизни меня уже привозили сюда – правда, без конвоя. Тогда Кожлаев предлагал мне 50 тысяч зеленых, чтобы я не закрывал два его казино. А когда я отказался, спросил:

– А сколько ты хочешь?

– Нисколько.

– Не физди! А то я не знаю ваши приколы! Налетаете на казино, находите причину его закрыть и называете цену. Все так делают. Сколько ты хочешь?

– Я же сказал: нисколько.

– Па-ачему? – удивился он, сдерживая свой вспыльчивый темперамент, но уже выходя из чистого московского произношения в кавказский акцент.

– Потому что это моя страна, всех вы тут не купите.

– А не купим – перестреляем… – усмехнулся он, достал из ящика стола «глок» и стал стрелять, явно беря меня на арапа – пули за моей спиной уходили в карельскую березу стенной обшивки буквально ореолом вокруг моей головы. – Ну? – говорил он после каждого выстрела. – Ва-азьмешь деньги? Лучше вазьми!

Но я знал, что Кожлаев – мастер спорта по стрельбе, и не дрогнул. Во всяком случае, наружно.

– Сука! – сказал Кожлаев, расстреляв всю обойму. – Неужели правда закроешь мне казино?

– Закрою.

– И бабки не возьмешь?

– Не возьму.

– Ну и мудак! Увезите его…

Он был абсолютно прав. От того, что у него стало на два казино меньше, казна не пополнилась ни центом, дефолт не был отсрочен ни на день и моя зарплата не увеличилась даже на рубль!

…Но теперь вместо Кожлаева меня в том же парадном холле дачи хозяйски встретил Рыжий – Банников Виктор Васильевич. Точнее, это меня провели к нему после того, как дивизия его охранников обыскала меня в прихожей тщательно, до исподнего.

Рыжий сидел у камина в домашних тапочках на босу ногу и в банном халате, подкладывал в огонь сухие березовые поленья и ворошил их изящной кочергой из витого чугуна.

– Так! – сказал он. – Ну, колись: зачем ты к ней пришел?

С бандитами, как с бабами, тоже важно сразу взять верный тон. Я усмехнулся:

– У нас любовь.

Рыжий невольно улыбнулся, представив, наверное, меня рядом с этой Полиной.

– Ну-ну… – сказал он. – И где же она?

– Она… – Я тянул время, соображая: Рыжий живет на даче Кожлаева, ездит в его «мерсе», пользуется его телефоном и уже как минимум две недели держит под наблюдением квартиру Полины – потому меня и сгребли там его молодчики. А Полина съехала с квартиры, бросив даже свою мебель. И значит…

– Ну? – нетерпеливо сказал Рыжий. – Где твоя любовь?

– Тебя нужно спросить, – сделал я первый ход. – Это ты ее спугнул?

Он хмыкнул:

– Хм, соображаешь… И все-таки какие у тебя с ней дела?