– Вот именно! От всего твоего таланта остались только твои интимные связи! Но, слава Богу – и мне! – ты этими связками теперь зарабатываешь больше, чем своими книгами и пьесками. Так что ты мне ноги должен целовать!

– И целую. Каждый день…

И Бережковский действительно опускается на колени, гладит ей ноги выше колен, хочет поцеловать.

– Перестань. Не корчи из себя прежнего Бережковского. Прекрати, я сказала! – отталкивает его Елена и отходит.

Но он идет за ней на коленях.

– Елена, а кто тебя спас? Вспомни! Я хочу тебя!..

– «Хочу» и «могу» – это разные вещи.

– Неправда! Когда я хочу, я могу! Ты знаешь…

– Еще бы! Если я тебе помогу. Да, если я тебе помогу, ты еще что-то сможешь. Пару секунд.

Звонит телефон.

– Ты ужасная! – говорит Бережковский. – Ужасная! Да выключи ты этот телефон!

Но Елена берет трубку.

– Кабинет Бережковского… Да, могу вас записать на февраль… Да, диктуйте номер вашего мобильного… Нет, кредитные карточки мы не берем, у нас договор с МТС, «Мобиль», «Би Лайн» и «Мегафоном»… Записываю…

Бережковский на коленях подходит к ней сзади и начинает целовать ее ноги – все выше, выше…

У нее садится голос, но она еще говорит в трубку:

– Да, записала… Спасибо…

А положив трубку, тяжело дышит, закрывает глаза и опускается на пол к Бережковскому.

Они целуются, Бережковский выдергивает шнур торшера, в темноте слышно лишь их тяжелое дыхание и почти сразу же – голос Елены:

– Ну еще!.. Еще!!! Ну!!!

А после паузы голос Бережковского:

– Извини…

И отчаянный голос Елены:

– Я больше не могу так!..

– Извини, – просит он. – Пожалуйста, извини…

– Мне тридцать пять лет! Мне нужен мужчина… – плачет она, лежа на полу.

– Ну не плачь! – говорит он. – Что я могу сделать? Ну хочешь, я буду принимать виагру…

– Тебе нельзя, у тебя давление.

– Плевать! Так я умру, как Пырьев или Рафаэль. Это прекрасная смерть!

– Я не хочу, чтоб ты умер. Я тебя люблю.

– Что же нам делать? Искать тебе любовника?

– «Ищу жене любовника». Ты забыл? Эту пьесу ты написал двадцать лет назад.

– Действительно забыл. Впрочем, и Толстой со временем забыл «Анну Каренину». Так что же нам делать?

– Включить свет.

Бережковский включает торшер.

– И что ты себя все время сравниваешь с Толстым? – говорит Елена и тяжело поднимается с пола.

– А с кем ты хочешь, чтобы я себя сравнивал? С Марининой?

– А почему бы и нет?

– Потому что это недосягаемо. Раньше у нас были Толстой, Тургенев, Достоевский. С ними еще как-то можно было тягаться. Но с этими… Куда нам! Они каждую неделю пишут по роману!

Елена включает компьютер.

– У тебя сеанс через пятнадцать минут… Я вхожу в Интернет. Ты готов?

– Кажется, я понял, почему Бисмарк впал в депрессию после смерти Кэти. Потому что он разрешил Орлову увезти ее в Россию. Понимаешь, этот Орлов привез ее из Парижа сюда… Сюда, в Россию! И не на пару месяцев, а насовсем…

– Я тебя последний раз спрашиваю! – перебивает Елена.

– Как я могу быть готов, когда я еще чай не пил? – отвечает он. – И потом – у меня почему-то совершенно нет сил…

– Потому что по утрам надо заниматься зарядкой, а не сексом.

– Раньше это была лучшая зарядка. Ты мне дашь чай?

– Сейчас принесу. Господи, как мне надоел этот бардак! Почему роскошную квартиру нужно было отдать твоей жене, а самим ютиться здесь?

– А ты стала ворчливой. Тоже стареешь.

– Здесь даже плита не работает!

– А кто говорил: «Отдай ей все, оставь мне только свой голос»?

– От тебя только голос и остался, – ворчливо говорит Елена и уходит в другую комнату.

Бережковский идет за ней, выглядывает за дверь. Затем резво подбегает к телефону, поспешно набирает номер.

– Алло! – говорит он негромко, прикрыв трубку ладонью. – Ты мне звонила?

– Да, – отвечает ему низкий женский голос. – Она тебе сообщила?

– Нет, но я догадался. Представляешь, она отключила мой мобильный!

– Как отключила? Отняла?

– Нет, просто вытащила сим-карту…

– И ты не зайдешь сегодня?

– Конечно, зайду – я хочу тебя как безумный! Сразу после сеанса пойду на прогулку и… Все! Она идет. Целую…

Он кладет трубку. Входит Елена с чаем на подносе и говорит подозрительно:

– Ты кому-то звонил?

– Кому я мог звонить? Шесть утра!

– Черт тебя знает. Вот твой чай. Только пей быстрей. Осталось шесть минут. – Она ставит поднос на письменный стол и садится к компьютеру. – Все, я в Интернете.

Бережковский прихлебывает чай.

– Да перестань ты сюпать! – просит Елена и смотрит на монитор. – Сумасшедший дом! Больные люди! Еще шесть минут, а уже подключилось девяносто три человека! Ты просто Кашпировский!

– А сколько всего? – спрашивает Бережковский.

Елена смотрит в свои записи:

– Сегодня на первый сеанс – как всегда, четыреста человек.

– Я не понимаю – почему нужно пять сеансов в день? Почему не записать их всех вместе? Я бы мог подольше гулять…

– Потому что очередь – двигатель торговли. Есть очередь – и все прутся, как на Кашпировского. Хотя по мне лучше бы ты был Чумаком.

– Почему?

– Потому что Чумак паровозы толкал! А ты…

– Опять эти грязные намеки. Как тебе не стыдно каждую минуту делать из меня импотента!

– Все! – перебивает она. – Десять секунд до сеанса!

– Так иди же!

– Не понимаю – почему я не могу присутствовать?

– Я сказал – иди. Ты меня отвлекаешь.

Елена пожимает плечами и уходит с обиженным видом, Бережковский кричит ей вдогонку:

– Я тебя люблю!

Затем, пройдясь по кабинету, надевает пальто, шарф, шапку. Берет со стола микрофон со шнуром к компьютеру и…

Решительно открыв балконную дверь, выходит на террасу, смотрит на заснеженную рассветную Москву.

– Ну что ж, начнем, – буднично и не повышая голоса, говорит он в микрофон. – «Я опять выхожу нечесаный, с головой, как керосиновая лампа на плечах. Ваших душ безлиственную осень мне нравится в потемках освещать…»

Внизу под его террасой просыпается город – люди спешат на работу… катят машины, троллейбусы…

А он, не меняя будничного тона, продолжает в микрофон:

– «Мне нравится, когда потоки брани в меня летят, как град рыгающей грозы, я только крепче жму тогда руками своих волос качнувшийся пузырь…» Это Есенин, как вы понимаете. А я… «Я все такой же, сердцем я все тот же. Как васильки во ржи, цветут в лице глаза. Стеля стихов злаченые рогожи, мне хочется вам нежное сказать…» Да… – И, глядя вниз, на пешеходов: – Так что ж вам нежное сказать, дорогие мои? Знаете, мне тысяча лет, но за эти короткие, по сути, годы я понял главный секрет природы: нужно говорить нежности. Нет, вы слышите меня? Нежностью и только нежностью можно и нужно упреждать все болезни. – И со вздохом после паузы: – Да, да, говорите друг другу нежности, говорите их каждый день, говорите их многократно, говорите их наедине и прилюдно, не стесняясь того, что это-де банально, интимно, нескромно… Говорите – и вы поразитесь результату, просто поразитесь!.. Кажется, это так мало и так примитивно говорить жене по утрам «дорогая», «милая» – но говорить это с нежностью, как первый раз. А потом позвонить ей днем, позвонить просто так и сказать тоже с нежностью: «Знаешь, я тебя так хочу!» О, «хочу» – это волшебное слово, волшебное! Одним этим словом можно… я не знаю – ну, все можно, все! Можно вылечить больного, увести жену от мужа, а мужа от жены, да что я говорю! Поверьте мне: одним этим словом, которое я тупо, как дятел, твердил по телефону одной женщине, я не только вылечил ей рак груди, но и увел от мужа, который вдвое младше меня, охотится в Африке на тигров и вообще такой мачо! – в постели сильней меня, наверное, в сотню раз! А она ушла от него… как вы думаете – почему? Разве он не хотел ее? Хотел! Разве он не имел ее? Еще как имел! Но он имел ее без нежности, а когда женщина живет без нежностей, у нее развивается чахотка и рак груди! Да, представьте себе, вот такое простое открытие – женская грудь не может без нежностей, без нежности ее съедает рак! Или я не прав? Или я ошибаюсь? Где тут критики, которые потом напишут, что я говорю пошлости? Нежить, нежить и хотеть друг друга, согревать своей нежностью и хотеть друг друга каждый день – и вам никогда не будет нужен ни Чумак, ни Кашпировский, ни Бережковский и вообще никакие врачи!.. – Бережковский молчит и, словно забываясь, говорит будто бы сам с собой: – Да… Кэти Орлова… Она жила тут без нежности, я уверен. Этот мудак Бисмарк строил великую Германию, покорял Европу, а в это время женщина его жизни – единственная, по которой он с ума сходил! – чахла здесь без нежности. И умерла! Умерла, понимаете?! И только тогда он понял! Понял, что все его великие достижения и вся его слава – полная херня по сравнению с… Зерно пробивает асфальт навстречу нежности солнца, женщина может уйти за нежностью, бросив богатства и сытую жизнь, но Бисмарк ее не позвал! Не позвал, струсил! И она зачахла. А когда до него дошло!.. А про нас, мужчин, и говорить нечего – нежностью нас можно как на веревочке водить за нос и за все остальные места, разве не так? Так, дорогие мои, так, извините за прямолинейность! Мне тысяча лет, я больной и старый, но, милые дамы, дайте мне ваши телефоны, и терапией нежности я не только излечу вас от всех болезней, но и уведу от мужей – если они немедленно, прямо с этой минуты не возьмут вас за руку, не сожмут ее с нежностью. Ну, вы слышите меня?! Возьмитесь за руки! Возьмитесь, я вам говорю! И вам! И вам! Да, да, вы с этой блондинкой! Я вас серьезно предупреждаю! Возьмите ее за руку и держите с нежностью! Потому что иначе… смотрите, я вас предупредил!.. А вы, молодой человек? Да, вы, это ваше первое свидание? Ничего, за руку можете взять ее… За все остальное не нужно, а за руку – не робейте, она не откажет. Взяли? Ну вот, видите, не отказала же!.. А вы, девушка? В чем дело? Не слышу. Ах, вы не знакомы с этим парнем? Ничего. Возьмите его за руку, сами возьмите, скажите – Бережковский велел. Да, вот так. Вы с нежностью взялись?.. Очень хорошо, спасибо! Так и держитесь! Всю жизнь так держитесь – и вы никогда не будете болеть, никогда, я вам обещаю. А если вдруг захвораете какой-нибудь ерундой – насморком или простудой, то на самом деле это никакая не простуда, это первый сигнал тревоги, это признак дефицита нежности. Да, да, это значит: нужно увеличить нежность! Не витамины, не антибиотики нужны, а нежность! Нежность поднимает нам иммунитет лучше любых лекарств, нежность омолаживает и дает импульс жить. Короче, живите с нежностью, не стесняйтесь быть нежным и помните: нежности много не бывает. Вам ясно? Не слышу: ясно?.. Громче – ясно?! Замечательно, спасибо, сеанс окончен, до свидания.

Бережковский выключает микрофон и устало закрывает глаза.

Но тут входит Елена:

– Как? Ты опять на улице? Трибун! Я тебе сколько раз говорила! Марш домой!

Бережковский послушно уходит с террасы.

– Черт возьми, у меня сели голосовые связки. Сколько до следующего сеанса? – Он смотрит на часы и направляется к двери. – Я пойду пройдусь…

– Куда?! У тебя же связки!..

– Мне нужно пройтись, расслабиться…

– У тебя двадцать минут! Ты не успеешь…

– Я успею, – отвечает он и уходит. – Я – успею…

2005