12

Обычно после ужина, в отлив, Бисмарк и Орловы катаются верхом вдоль берега по плотному песку. И по просьбе Кэтти Бисмарк снова рассказывает о России. Правда, щадя патриотические чувства Николая, он выбирает из своего опыта не самые для Орлова обидные случаи.

– С другой русской особенностью я столкнулся в первые весенние дни пятьдесят девятого года. Как-то придворное общество гуляло по Летнему саду, и императору бросилось в глаза, что на одной из лужаек стоит часовой. На вопрос, почему он тут стоит, солдат мог ответить лишь, что «так приказано». Император поручил адъютанту выяснить в казарме, но и там сказали, что в этот караул и зимой и летом отряжают часового, а кто отдал первоначальный приказ – установить нельзя. И только старик-лакей вспомнил, что его отец рассказывал, будто «императрица Екатерина увидела как-то на этом месте первый подснежник и приказала следить, чтобы его не сорвали». Исполняя приказ, на лужайке поставили часового, с тех пор из года в год он стоит там больше пятидесяти лет.

Кэтти и Николай рассмеялись, но Бисмарк сказал:

– Подобные факты и у нас, немцев, вызывают насмешку, но в них находят свое выражение примитивная мощь, устойчивость и постоянство, на которых зиждется сущность России…

13

Сегодня за обедом Бисмарк в который раз заметил, с каким ужасом и восхищением смотрит Катарина, как он поглощает сначала суп, потом угря, холодное мясо, креветок, омара, копченое мясо, ветчину, горячее жаркое и пирожное и запивает все это вином из огромной бутыли.

Но он делает вид, что не замечает ее расширившихся глаз и взглядов, которыми она обменивается по этому поводу с Николаем.

– Oh, it’s so good! – говорит он про еду, нарочно урча от удовольствия. – In our family we all large eaters. If there were many of the same capacity in country the state could not exist; I should emigrate…^[3]

Орловы рассмеялись, а он продолжил по-немецки:

– Знаете, я завидую вам, русским!.. Да… Вы собрали самые разные племена – от эскимосов на Севере до черкесов на Кавказе и от поляков до каких-то сибирских племен, которым я даже названия не знаю. Всех заставили говорить по-русски и создали огромную империю от Варшавы до Японии! А мы, немцы, занимаем пол-Европы, а живем в разных странах – часть во Франции, часть в Дании, часть в Австрии, а часть в Пруссии. It’s not good!

– Я знаю, – заметил Николай, – месяц назад вы были в Англии, и всех там напугали, сказали: если станете канцлером, то соедините всех немцев в одну империю.

Бисмарк внимательно посмотрел на него. Затем вытер салфеткой руки и достал из кармана маленький листок с картой Европы. Эту карту он всегда носил при себе, на ней разными цветами были обозначены Австрия, Пруссия, а также Эльзас, Лотарингия и другие немецкие княжества, граничащие с Пруссией, но находящиеся под властью Франции и Дании.

– Смотрите! – сказал он и ткнул пальцем в карту: – Здесь живут немцы. И здесь, и здесь, и здесь… И все врозь, в разных странах. Но если нас соединить, что получится? – Он сжал кулак и положил его на карту. Это был его любимый трюк и заветная мечта – на карте очертания немецкоговорящих территорий точно повторили очертания его кулака! – Германская империя! Железный кулак!.. Впрочем… – Бисмарк сложил карту и спрятал в карман. – Можете не беспокоиться, наш король никогда не сделает меня канцлером.

И вернулся к жаркому из фазана, но Кэтти вдруг спросила:

– Дядюшка, а все-таки из-за чего ваш Вильгельм поссорился с парламентом?

Бисмарку не хотелось ни расставаться с фазаном, ни входить в сложные объяснения.

– Милая, если я начну рассказывать, ваши прелестные маленькие ушки завянут на первой минуте.

Но ее прелестные голубые глазки вспыхнули обидой:

– А вы попробуйте! Вдруг я не дура?

Ого! – подумал он. – После прошлого инцидента на скале нужно быть с ней помягче. – И снова вытер руки салфеткой.

– Хорошо, дорогая, pardon. Слушайте. У нас в Пруссии мужчины поступают в армию на двадцатом или двадцать первом году, и три года солдат находится под ружьем, а потом его отпускают в резерв и требуют только в случае войны или больших маневров. Но в запасе, то есть в ополчении, он все равно находится до пятидесяти лет. Как ваши ушки? Еще не свернулись?

– Нет. Я слушаю…

– Однако население Пруссии постоянно растет и дает все больше рекрутов. В 1815 году нас было десять миллионов, а сейчас уже больше семнадцати! Поэтому король и мой друг Роон, военный министр, решили реформировать армию, чтобы срок службы в войсках был несколько увеличен, а в резерве, сообразно с этим, – сокращен, и пожилые люди вообще от службы освободились. Как вы считаете, это логично?

Кэтти посмотрела на Николая, а потом сказала:

– Н-ну, думаю, что да…

– Я тоже так считаю, – сказал Бисмарк. – Но любая реформа требует денег, особенно – если численность регулярных войск увеличивается, и в прошлом году король представил в парламент бюджет на восемь с половиной миллионов талеров больше, чем обычно. Однако социалисты и прогрессисты, которых в нашем парламенте теперь большинство, бюджет урезали на полтора миллиона, а в этом году грозят вообще не дать никаких денег. Голосование будет вот-вот, в сентябре, и, если это случится, что, вы думаете, сделает король?

– Я… я не знаю… – и Кэтти снова посмотрела на Николая.

Николай, конечно, был в курсе всего, что происходит в Берлине.

– Боюсь, Вильгельм отречется от власти, – произнес он.

– Вот именно, – сказал Бисмарк. – И этим подаст дурной пример всем социалистам Европы от Лондона до Москвы! Они решат, что таким образом могут избавиться от всех монархов!

– А вы роялист? – спросила Катарина.

– До мозга костей! – подтвердил Бисмарк.

14

Вечером, когда солнце опускается в море, а луна поднимается из-за Пиренеев, Бисмарк и Орловы если не верхом, то пешком гуляют по променаду. При этом Кэтти, разыгрывая расфуфыренных барынь, одевается так просто, что они смотрят на нее свысока и презрительно отворачиваются. И когда очередная напыщенная дура, сравнив одетого, как денди, Николая с этой «простушкой», явно приняла ее за содержанку и смерила уничижительным взглядом, Николай поддержал розыгрыш, сказав как можно громче:

– Ничего, мон амур! Завтра я куплю тебе выходное платье!

Кэтти засмеялась, а Бисмарк оживился:

– Кстати, про слово «ничего». В Санкт-Петербурге я брал уроки русского у одного вашего студента. Замечательный учитель, но все равно он не смог мне объяснить это понятие. Почему в ста разных случаях вы говорите «ничего». «Я вас обидел?» – «Ничего». «Вы проголодались?» – «Ничего». «Как вы живете?» – «Ничего». Но ведь ничего – это пустота, nothing!

Николай бессильно развел руками, а Бисмарк сказал:

– Кэтти, вы спрашивали, понравилось ли мне в России? Смотрите…

И Бисмарк показал им свой железный, сделанный им еще в Петербурге из ружейного шомпола, перстень, на котором по-русски было выгравировано: «НИЧЕГО».

– Это моя память о России. Когда дела идут хуже некуда или настроение швах, я смотрю на перстень и думаю: ничего, в России миллионы людей и хуже живут…

15

Сегодня это случилось.

С утра они, как обычно, ушли на прогулку подальше от Биаррица, гуляли в миндальных и тамариндовых садах, стреляли в тире, а потом, «укрывшись от людских глаз за скалами, поросшими цветущим вереском», плавали, ныряли и дурачились, как дети.

На четверть мили севернее Биаррица, в скалах у берега, они нашли узкое ущелье, и здесь, в изумрудной лагуне, Бисмарк, стоя по грудь в воде, обычно изображал скалу, а Кэтти забиралась ему на плечи и ныряла в воду, поднимая фонтаны брызг.

С берега Орлов индифферентно наблюдал за этой платонической идиллией, но ночью он в своих апартаментах с такой ревнивой энергией любил Екатерину, что Бисмарк не выдерживал, выскакивал из отеля, бежал к морю и с разбегу нырял в волны остудиться.

Однако днем он по-прежнему невозмутим, и сегодня после обеда расположился, как всегда, под окном своего гостиничного номера, а Кэтти, устроившись рядом, спросила:

– Так вы не демократ?

Бисмарк улыбнулся:

– Нет, ваша милая светлость, я не демократ и не могу быть таковым, я был рожден и воспитан аристократом!

– Пожалуйста, дядюшка! Расскажите мне о себе…

– Вообще-то, мои предки саксонские дворяне, – сказал он и поднялся, чтобы выбить трубку. – В двенадцатом веке они пришли на Эльбу через Нордмарк. Наверное, поэтому в юности я бешено влюблялся в англичанок. Одна из них была изумительно красива, почти как вы, и мы даже были помолвлены. Но я был нищим, и она вышла замуж за однорукого старика-полковника, имевшего высокую ренту, а я чуть было не застрелился…

Неожиданно из ее глаз брызнули слезы, она вскочила и набросилась на него с кулачками.

– Кэтти, что с вами? Кэтти! – изумился он. – Что случилось?

– Где? Где вы были? – зашептала она сквозь слезы. – Где вы были год назад?! – Затем порывисто отвернулась и бросилась прочь.

Бисмарк удовлетворенно раскурил свою трубку. Даже на холодной русской Неве случается ледоход. Он взял со своего подоконника чернильницу, перо и бумагу и написал Иоганне:

«С тех пор, как приехали Орловы, я живу с ними, словно мы совершенно одни на этой земле, и чуточку влюбился в эту хорошенькую госпожу. Конечно, она немного эксцентрична, в духе своих соотечественниц, но культурна и цивилизована в силу своего франко-немецкого воспитания».

16

Скорой почтой:

Samois-sur-Seine, шато Бельфонтен,

княгине Анне Трубецкой-Гудович

«Дорогая маменька,

в числе наших развлечений появилось еще одно – мсье Гардер, хозяин «Hotel d’Europe», пригласил в свой ресторан новую певичку. Теперь за ужином эта певичка с легкомысленным пером в шляпке, переходя от столика к столику, поет песенки Беранже – каждому столику на языке, соответствующем национальности отдыхающих:

 
Хотел бы я вино с любовью
Мешать, чтоб жизнь была полна;
Но, говорят, вредит здоровью
Избыток страсти и вина.
Советам мудрости внимая,
Я рассудил без дальних слов:
Прощай вино – в начале мая,
А в октябре – прощай любовь!..
 

Спев это французам по-французски, она переходит к следующему столику, к англичанам, и поет им по-английски:

 
В весенний день моя свобода
Была Жаннетте отдана;
Я ей поддался – и полгода
Меня дурачила она!..
 

Все хохочут, а у мужчин, судя по Бисмарку, даже прибавляется аппетит. Он снова заказал себе тройную порцию блюд и бутыль красного бургундского. Ты просто не представляешь, сколько он может съесть и выпить!

Держа в руке депешу, только что полученную из Берлина, Николя сказал ему:

– Барон, а вы знаете, что творится в Берлине?

Но Бисмарк, увлеченный едой и певичкой, лишь отмахнулся:

– Нет, я совершенно забыл о политике и не читаю газет.

А певичка тем временем продолжала:

 
Кокетке все припоминая,
Я в сентябре уж был готов…
Прощай вино – в начале мая,
А в октябре – прощай любовь!
 

– А зря! – сказал Николя Бисмарку. – Конфликт вашего короля и социалистов в парламенте дошел до кризиса.

Бисмарк посмотрел на меня:

– Надеюсь, меня не затребуют в Берлин. Тут певичка перешла к немцам и запела по-немецки:

 
Так я дошел бы до могилы…
Но есть волшебница: она
Крепчайший спирт лишает силы
И охмеляет без вина.
Захочет – я могу забыться;
Смешать все дни в календаре:
Весной – бесчувственно напиться
И быть влюбленным в декабре!
 

– Напрасно надеетесь, – заметил Бисмарку Николя. – Наша миссия в Берлине сообщила князю Горчакову… Вы же знаете князя?

– Еще бы! – усмехнулся этот Гаргантюа, ломая хрустящего омара. – Я знаю вашего канцлера еще по Франкфурту, где он был русским посланником, а я прусским. Да и в России мы с ним часами беседовали у карты Европы. Он остроумный оратор и любит блеснуть перед иностранными дипломатами. Я многократно часами и с удовольствием слушал его назидательные речи.