Стоянка охотничьего племени

Два дня пировало племя на берегу Дыи. Потом, прихватив с собой мясо и шкуры, оно перебралось обратно в стойбище.

Зубренку не повезло. Его хотели увести с собой и оставить на более голодные времена, но он был плохо привязан, так что ночью, испуганный волчьим воем, сорвался с привязи, убежал – и волки его растерзали. К счастью, мяса у племени было в избытке, поэтому о теленке не слишком горевали. Иначе сторожей бы строго наказали за то, что они зазевались и не уследили за животным.

Вокруг костра расселись женщины, которые готовят мясо впрок. Кости из него они уже извлекли и теперь нарезают зубрятину крупными ломтями. Много их наколото на ветки ближайших кустов – так они вялятся на солнце. Едоки даже жевать больше не могут: у них разболелись челюсти. Утомленные непрестанным обжорством, они теперь лениво развалились на траве у родника и возле шатров.

От костра, на котором женщины коптят куски мяса, привязанные к прутикам, тянет едким чадом. Две замурзанные девчушки, Злополучка и Палуша, как раз принесли и сложили возле огня охапки новых тонких веточек. Шкута протянула им обрезок мяса, но обе только сморщили носики, молча перепрыгнули через ручей и отправились рвать щавель за шатром Лохмача. А потом спустились к речке, где рос рогоз с его вкусными молодыми побегами и всякие болотные травы.

К костру подошел быстроногий Заяц с двумя гладкими, тщательно очищенными от коры палками. Заостренный конец одной из них он погрузил в раскаленную золу, а потом принялся шлифовать его – тереть о большой камень. Отличные выйдут у Зайца копья!

Заяц тоже не взял у Шкуты жареное мясо – отвернулся. Да даже проходивший мимо Глотка, чья ненасытная утроба известна всему племени, оттолкнул руку Шкуты с ароматным ломтем мяса и пошел дальше, сопя и утирая с лица пот.

Никому больше не хотелось зубрятины, все уже наелись до отвала и жуют теперь щавель или полынь. Разве что вечером, когда пища переварится, охотники примутся выколачивать мозг из сложенных в кучу костей. Мозг, добытый из прокаленных костей! Нет на свете лакомства лучше! Такое может понравиться даже переполненному животу.

Дети куда шустрее взрослых охотников. Ни минутки не посидят спокойно. Бельчонок слепил из желтой глины фигурку зубра. Воткнул в нее четыре веточки – это ноги. И еще две – в голову: это рога.

Всем мальчишкам глиняный зубр очень понравился. Они отнесли его подальше от стоянки и устроили на него охоту. Смастерили себе луки и поползли к зубру, осыпая его стрелами, к кончикам которых смолой прилеплены острые обломки костей. Во время игры ребята соблюдали все охотничьи правила. Поднимали кверху обслюнявленный палец, чтобы определить, с какой стороны дует ветер, старательно прятались, ползли тихо-тихо, почти неслышно. Когда кому-то удавалось попасть в зубра стрелой, начиналось бурное ликование; стрела торчала в глиняном теле как доказательство охотничьей ловкости.

Мамонтенок, один из отважнейших ловцов племени, захотел пить и направился к роднику, который бил посреди стоянки, но, подойдя к нему, обнаружил вместо чистой воды грязное месиво. Мамонтенок бранился и сетовал, а лежавшие на траве охотники веселились и подначивали его.

– Ну что, Мамонтенок, нравится тебе эта жижа? – кричал Кунья Лапка, известный шутник.

– Ты там смотри все не выпей! – вторил ему Визгун.

Мамонтенок обвел всех укоризненным взглядом и сказал презрительно:

– Все топтались по роднику. Теперь никто не будет пить воду. Упрямец не пить, Визгун не пить – никто! Это плохо, река далеко…

Его слова подействовали. Только сейчас охотники сообразили, что они натворили. Каждый из них ходил запивать сытную пищу, каждый топтался на роднике. И, как обычно, никто не задумался о будущем. Мамонтенок напомнил им, что они по легкомыслию лишили себя источника чистой воды в самом стойбище. После этого все немедля принялись, сердито оскалившись, кидаться камешками, дерном и всем, что попадалось под руку, пытаясь выяснить, кто виноват в случившемся. В общем, повели себя как малые дети.

Мамонтенок же тем временем, не обращая внимания на ругавшихся соплеменников, нашел большую и плоскую лопаточную кость и начал выгребать из родника грязь. Волчий Коготь и Укмас тут же пришли ему на помощь. Юркая Жабка и черноволосая Палуша руками копали канавку, чтобы грязной воде было куда вытекать. Это пришлось по душе и другим ребятам, так что скоро вокруг родника кишмя кишела детвора.

Мамонтенок подкатил валун и поставил его на краю источника, а потом добавил еще несколько камней, чтобы земля и песок не замутнили воду, когда кто-нибудь, решив напиться, опустится возле нее на колени^[6]. Что ж, значит, у племени опять будет чистая вода!

Вынутая из родника грязь очень пригодилась ребятишкам, которые немедленно ею вымазались. Теперь комары и мошки им не страшны! Особенно радовались мальчишки – им казалось, что это делает их похожими на взрослых ловцов после удачной охоты. Девочки же намазали себе только лица, ограничившись на теле парой-другой полосок – для красоты.

Податливая желтая глина пошла у детей на всяческие поделки. Они вылепили фигурки разных зверей, так что скоро на ближайшем скальном выступе их стояло уже целое множество^[7]. Жабке лучше всего удавались медведи. Один поднялся на задние лапы, второй карабкался по скале, третий чесал лапой затылок. Крушанка же лепила лисичек с длиннющими хвостами.

Тут примчался Бельчонок – мальчишки успели уже расколотить его зубра, так что он тоже принялся за работу. Он решил сделать огромного мамонта. Однако бивни у юного скульптора никак не получались. Предварительно мальчик хорошенько раскатывал глиняные колбаски по своему бедру, но стоило ему прилепить их к мамонту, как они сгибались и отваливались. Наконец Бельчонку это надоело, и он отбросил бивни в сторону: мамонт остался без них. Он и так получился красивым – девчонки, во всяком случае, твердили это в один голос.

Потом Бельчонок вновь принялся за зубра. Глины у него оставалось не так уж много, поэтому он сделал лишь голову. Но та зато вышла на славу! Даже взрослые охотники пришли полюбоваться творением Бельчонка. Мамонтенок сказал, что жалко было бы просто ее выкинуть, и положил поделку в раскаленный пепел костра, чтобы обжечь глину. Теперь она сохранится надолго и поможет племени подманивать зубров, когда опять настанет голод.

Возле своего жилища из шкур, в сторонке от прочих охотников, сидел примолкший Ньян. Он острым кремнем вырезал что-то из обломка бивня мамонта.

Ему час от часу все грустнее: все больше недостает ему Нианы. Он хочет позвать ее – и вспоминает, что жена умерла. Сразу после несчастья он отнесся к нему спокойно, точно волк, потерявший в схватке подругу. Но сейчас его все сильнее обуревает чисто человеческое чувство – потребность в ком-то близком, которого никем нельзя заменить. Да, конечно, Ниана была всего лишь его помощницей и не была ему ровней, но Ньян понимал, что она значила для него больше, чем простая рабыня. Он не умел выразить это словами, однако ощущал гнетущую тоску, переполнявшую все его существо.

Он безмолвно поднялся и медленными шагами удалился от шатра. Охотники, по-прежнему валявшиеся на траве, заметили, что ушел Ньян без топора или копья. Это было необычно. Ни один мужчина не покидает стоянку без оружия, даже если уходит совсем ненадолго. Охотники посмотрели вслед Ньяну, переглянулись, но не произнесли ни слова. Продолжили жевать травинки.

Ньян бродил вокруг стойбища и наконец оказался у одного из рукавов Дыи. Вот оно как, под кустом ольхи кто-то сидит! Наверное, рыбу подстерегает…

Ньян молча прошел мимо. Но потом решил все же заглянуть под куст… Да это же Копчем, один из его сыновей.

Ньян заскулил.

Задумавшийся мальчишка резво вскочил, но узнал соплеменника и улыбнулся.

Ньян остановился.

Отец и сын смотрели на блестящую водную гладь.

Копчем мокрыми глазами взглянул на охотника, который долго был вместе с его матерью и вроде бы приходился ему отцом.

Ньяну не хотелось разговаривать с сыном, так что он повернулся, чтобы уйти. Копчем шагнул на край берега и захныкал. Он указывал рукой на воду.

Только теперь Ньян понял, что стоит над болотистой заводью, где погибла его подруга. Да, это случилось как раз здесь…

Копчем все не опускал руку. Что там?

Ньян вгляделся повнимательнее – из воды торчала какая-то ветка. А может, и не ветка, а…

Он зашел в воду.

И тут же погрузился в тину, ощутил, как бегут вверх по его ногам мелкие пузырьки. Забыв об опасности, он сделал еще несколько шагов. Нащупал в воде толстые ветви – они остались тут после охоты на зубров. Подтянул их к себе и использовал для опоры, чтобы продвинуться чуть-чуть вперед. Идти было все труднее.

Копчем увидел, что Ньян все глубже погружается в трясину, и вбежал в воду следом за отцом. Он протянул взрослому ветку, чтобы тот мог ухватиться за нее. Не то чтобы он испытывал к Ньяну сыновние чувства: он сделал бы это для любого члена племени. Копчем был привязан лишь к матери, что с младенчества заботилась о нем. Отцом и защитником было для него все племя. Копчем – сын своего племени, как и Бельчонок, Жучок, Копуша, Цебик, Лыба и все прочие мальчишки и девчонки, каждый из которых знает только свою мать и думать не думает о своем отце. Любого ребенка защищает все племя – это надежнее, чем защита одного-единственного мужчины.

Хотя Ньян и называл Копчема сынком, тот относился к этому совершенно равнодушно, как если бы ему крикнули, к примеру: «Эй, ты, неряха!» Тем не менее он ценил Ньяна как ловкого охотника, одного из первых в племени. И если Ньян – его отец, что ж, тем лучше.

Из задумчивости Копчема вырвал возглас:

– Ниана…

Ньян схватил утонувшую жену за волосы и подтащил к себе. Его ноги еще глубже погрузились в вязкий ил… и скоро Ньян стоял уже по горло в грязной воде.

Копчем торопливо подобрался к отцу и кинул ему длинную толстую ветку. Ньян сумел ухватиться за нее, и мальчик, собрав все силы, потянул отца из трясины. Он стоял на целой охапке веток и сучьев, ему было на что опереться, и поэтому Ньян спасся. Потом они уже вместе вышли на берег и положили мертвую Ниану на цветущую лужайку.

Переведя дух, Ньян взвалил покойницу на спину.

Мамонтенок с гордостью оглядывает дело своих рук. Вода в роднике опять чистая. Охотники по очереди опускаются на колени и жадно ее лакают. Теперь все хвалят Мамонтенка за сообразительность.

Времени после еды прошло достаточно, так что мужчины вновь рассаживаются вокруг кострища и раскаляют в золе обглоданные кости. Потом их еще горячими разбивают и, причмокивая, высасывают костный мозг. Облизываются, радуются – и отдают кости женщинам и детям: пускай выскребают остатки.

– Хэй-уа-о!

Удивленные возгласы разнеслись над стоянкой племени. Откуда ни возьмись объявился Копчем, а следом за ним – медленно шагавший Ньян с мертвой Нианой на плечах.

Мужчина положил тело, огляделся по сторонам… И окружающие глухим ворчанием дали понять, что одобряют действия охотника, который пришел, чтобы похоронить свою жену, как это и подобает члену славного и могучего племени. Никто даже не спросил, как ему удалось извлечь тело из заводи.

Ниана была хорошей женщиной, а Ньян – ловец хоть куда. Значит, Ниана по-прежнему останется в племени и будет и после смерти участвовать в его жизни. Ее похоронят в кострище – так связь покойной с соплеменниками не прервется.

Ньян, Волчий Коготь и Мамонтенок, не сговариваясь, взяли тело женщины и поместили на раскаленные угли. Ньян снял у себя с шеи красивое ожерелье и положил рядом с мертвой. Это была настоящая гирлянда из просверленных лисьих и волчьих зубов, нанизанных на тонкий ремешок. Ньян очень гордился своим украшением из охотничьих трофеев, которое он мог целых два раза обернуть вокруг шеи.

Каждый член племени хотел заручиться на будущее расположением и поддержкой Нианы и потому шел к погребальному костру с подарком. Покойнице бросали кремневые ножи, скребки, украшения из ракушек, мелких косточек и клыков… Некоторые принесли из шатров свои любимые игрушки – яркие камешки, чем-то приглянувшиеся и потому подобранные в том или ином охотничьем походе. Все это лежало теперь на теле Нианы.

Ньян приволок огромную лопаточную кость мамонта и прикрыл ею мертвую жену. Затем все присутствующие забросали место погребения глиной^[8]. После того как очистили родник, ее осталось немало. Люди несли даже целые пласты дерна – так что скоро Ниана скрылась под слоями земли и глины.

К небу тянулся столб белого дыма.

Вдруг Копчем захныкал и ухватился за длинную тлеющую ветку. Отойдя в сторонку, он принялся старательно дуть на нее. Только тогда все племя заурчало, хваля Копчема: ведь они чуть было не позабыли сохранить огонь! Хорошо, что Копчем спас его! Умный парень!

Взрослые мигом подскочили к нему, подложили сухой травы. Она тут же разгорелась. Теперь можно смело кормить пламя дровами – оно уже не погаснет.

Холм над прежним кострищем все рос да рос. Охотники копали глину оленьими рогами и широкими лопаточными костями и носили ее к могиле в кожаных мешках. Дети тоже помогали взрослым. Дым, поднимавшийся из могилы, все слабел, истончался, но полностью не исчезал…

Солнце заходит…

Ньян одобрительно кивнул: холм уже достаточно высокий.

И вот все дружно расселись вокруг могилы и начали петь. Хотя это были скорее грубые, на разные лады выкрики, однако же их объединяло общее чувство. Вскоре пение обрело некий ритм, и, повинуясь ему, охотники принялись раскачиваться из стороны в сторону.

Вдали послышался вой волков и гиен. Над Павловскими горами нависла черная туча, от реки повеяло свежестью.